Острова и капитаны
Шрифт:
— Странная история. Если не секрет, зачем ты ему столь срочно понадобился?
— Почуял, что хвост прищемило, — зло сказал Егор.
— Выразительно, но непонятно…
— Я объясню. По порядку, ладно?
Ревский не перебил ни разу.
— … Я так и сяк вертел в голове эту историю, — закончил Егор. — Ну не мог Толик рассказывать о гибели Алабышева. Верно ведь?
Ревский сидел, откинувшись к спинке дивана и наклонив курчавую голову. Он похож был на Пушкина, который изрядно постарел и сбрил бакенбарды.
— Насколько мне помнится, —
— Вот видите! Значит, Наклонов мог узнать про него только из рукописи! Правильно?
Все так же медленно и слегка отрешенно Ревский проговорил:
— Детективная история в стивенсоновском духе… и с грустным оттенком.
Егор не стал уточнять, откуда грустный оттенок. Он и сам его ощущал, но не это было главное.
— Александр Яковлевич, как вы думаете? Могла рукопись как-то оказаться у Наклонова?
— Теоретически это не исключено… — Ревский рассеянно прошелся пятерней по шевелюре. — Можно предположить… например, так. Мы той осенью, да и следующим летом, увлекались сбором утиля. По городу ходили старьевщики — агенты «Вторсырья» с тележками, мы им сдавали всякое барахло. И бумагу старую тоже. Не так, как сейчас макулатуру, а вместе с рваными калошами, тряпьем, всякой рухлядью. А взамен получали копейки или игрушки — пистолетики, свистульки… Ну а утиль-то надо было добывать, вот и бросил Олег наш отряд на поиски. По дворам, по свалкам, по чужим чердакам… Чердаки — это было особенно заманчиво. По вечерам, с фонариками, масса страхов и приключений. И находки самые неожиданные: то лампа старинная, то подшивка «Нивы»… Ну и папки с бумагами всякие… Вечером свалим трофеи у Олега на веранде, а утром разбираем… Не исключено, что копался в добыче он и без нас, заранее. И мог наткнуться на рукопись. Если она как-то попала из комнаты Курганова на чердак…
— А могла попасть?
— Ну, об этом я так же, как и ты, могу лишь догадываться… Скажем, дочь Курганова не обратила внимания, выкинула с другими бумагами, а соседи убрали наверх. Или еще как-нибудь… К тому же это лишь одна версия. А могло быть иначе. Например, взрослый уже Наклонов обнаружил рукопись в каком-нибудь Новотуринском архиве. В архивах, как и на чердаках, порой попадаются самые неожиданные вещи… А как было на самом деле, мы теперь, скорее всего, никогда не узнаем. Да и не это главное.
— Главное — узнать бы: правда ли, что он списал повесть у Курганова? — возбужденно сказал Егор.
И, словно желая погасить его азарт, Александр Яковлевич грустно ответил:
— Главное, что не хочется верить… будто Олег способен на такое.
— «Способен, не способен»… — Егор досадливо съежился. — Теперь-то все равно ничего не доказать… Ой, Александр Яковлевич! А машинка-то ведь есть! Рукопись-то на ней напечатана! Если она у Наклонова, можно сверить шрифт!
— И что же ты хочешь? «Внедриться» в квартиру Олега Валентиновича, обшарить
— Ну а хотя бы! — вскинулся Егор. Но под грустно-внимательным взглядом Ревского его запал почему-то угас.
— Возможно, той рукописи уже и нет, — помолчав, сказал Ревский. — Даже если она была, Наклонов мог ее перепечатать, а оригинал уничтожить. От греха. А если и не уничтожил, то сожжет сейчас или запрячет подальше. Поскольку что-то почуял…
— Александр Яковлевич! Вот вы говорите «не хочется верить». А сами, значит, думаете так… что он может?
Ревский толчком поднялся с дивана и заходил, почти забегал из угла в угол. Остановился. Сказал:
— Никуда не денешься… Судьба, что ли?
— В чем судьба-то? — неловко спросил Егор.
Ревский схватил стул, сел перед Егором.
— В том, что такой разговор. И вообще все это… Я с тобой говорю сейчас не как с мальчиком-восьмиклассником, а как… ну, как с Толиком, что ли. Ты его сын. Поэтому честно. Мне кажется, что… в какой-то момент Олег это мог.
— В какой момент?
— Ну, не сразу же… Возможно, рукопись попала к нему в робингудовские времена. Он читал, знал, что она связана с Толиком. Была она как память о детстве. Привык к ней, считал, может быть, почти своей… А потом узнал, что Толика нет уже на свете и других экземпляров рукописи тоже нет…
— А откуда он мог узнать, что нет экземпляров?
— Увы, от меня… Осенью шестьдесят седьмого, после гибели Толика, мы встречались с Олегом в Ленинграде, я рассказал все, что случилось. Мы долго тогда говорили. Под настроение я поведал и всю историю кургановской рукописи. Как ее Толик на «Крузенштерне» рассказывал. И про то, как сжег Курганов первые два экземпляра, тоже упомянул…
— Да, — жестко сказал Егор. — Теперь понятно… Автора нет, Толика нет, доказательств нет. А единственный экземпляр — у Наклонова. Ставь свою фамилию и печатай… Странно только, что он не сделал это сразу. После разговора с вами.
— Если считать Олега действительно виноватым, то не странно, Егор. Тогда жива была еще Людмила Трофимовна, мама Толика. И, наверно, редактор был жив, который читал рукопись в издательстве…
— А может быть, и сейчас жив.
— Не знаю… Я ведь только предполагаю все это. Но тридцать пять лет прошло… А скорее всего, есть еще одна причина, по которой Олег не сразу…
— Какая же? — со злой ноткой спросил Егор. Потому что почуял в голосе Ревского сочувствие Наклонову.
— Самая главная… Чтобы решиться на такое,надо переступить через себя… Олег, прямо скажем, писатель не блестящий. Книжки у него средненькие. Пишет о том, о другом, хватается за разное, а главной темы, стержня, для себя найти не может. Это уж кому сколько таланта отпущено… А человек он умный и все это понимает. Годы меж тем идут, и ясно уже, что в классики не выбиться… А в то же время все эти годы лежит рядышком готовая рукопись, которая совсем ничья. И, видимо, талантливая. Вот и начинает точить мысль: «Она же все равно пропадает. Не все ли равно, чья там будет фамилия? Главное, чтобы ее прочитали…» Ну, и остается сделать два шага, Егор…