Острова капитана Блада
Шрифт:
Губернатор с утра чувствовал себя гораздо лучше, чем вчера, а потому проникся доверием к моим знаниям и умениям. Почему-то те два врача, которые практиковали в Бриджтауне, не смогли ему помочь. А может, и не сильно старались, поскольку Стид славился своей прижимистостью, и вряд ли много платил. А мои услуги ему и вовсе на халяву достались! От одного этого его самочувствие должно было улучшится.
Ну, меня это радует. Раз лечение подействовало, есть шанс, что вслед за губернатором к моим услугам прибегнут и остальные достопочтенные жители города. Даже если полковник Бишоп будет брать с них плату за лечение, это все равно будет не так дорого, как
Как ни странно, доказательство справедливости собственных размышлений я получил, что называется, не отходя от кассы. Жена губернатора, узнав, что мужу помог какой-то новый доктор, решила тоже у меня полечиться. Так что от подагры я перешел прямиком к мигрени.
Супруга Стида, находившаяся в самом «ягодном» возрасте, похоже, больше страдала от скуки, чем от реальной болезни. Ее все раздражало, и она постепенно превращалась в нудную сварливую бабу. А ведь по молодости, судя по всему, была довольно хороша собой.
Ну, с подобными женщинами работать гораздо проще, чем с мужчинами. Я и со Стидом подстраховался, убедив его, что подагра требует моего ежедневного тщательного пригляда. Так что с губернаторшей дело пошло быстрее. Я любезно предположил, что ей около тридцати (хотя реально было лет на пятнадцать больше), вызвав самодовольную улыбку и легкое кокетство, и посочувствовал тому, как сложно утонченной женщине жить здесь, на краю земли. Губернаторша чуть не всплакнула. Ну, да. И супруг мужлан, не понимающий высоких порывов души, и в ближайшем окружении сплошь недалекие люди, и никто не ценит, каких усилий ей стоит содержать в порядке губернаторский дом…
Беседа затянулась почти на два часа. За это время губернаторша выпила рекомендованный мною черный чай с отваром из корня ивы, доверила мне сделать массаж головы, во время которого я натер ей виски эфирным маслом мяты, и выговорилась. Последнее, полагаю, помогло ей больше всего. Все-таки раб — это всего лишь имущество, пусть и чужое, которого можно не стесняться.
После того, как мои навыки лекаря оценила семья губернатора Стида, на полковника посыпался град заказов. И Бишоп вполне резонно решил, что для него значительно выгоднее разрешить рабу заниматься врачеванием, чем использовать его на плантациях. Так что я получил некоторую свободу (ядро к ноге мне не привязывали), убогую и мелкую хижину для отдельного проживания (чтобы можно было меня выдернуть к заболевшему даже среди ночи) и даже неплохой набор медицинских инструментов.
Работал я на совесть, не забывая делать себе рекламу. Одной даме упомянул о том, что хоть и являюсь бакалавром медицины, как два остальных врача, но образование получил в более престижном заведении (дублинский колледж рулит). С другой поделился своими успехами в излечении страждущих. Словом, не прошло и месяца, как я стал довольно популярен в Бриджтауне. Особенно среди дам. Вот когда я порадовался, что Питер О'Брайен читал местную литературу, увлекался поэзией и знает несколько языков!
Не скажу, что мое общение с дамами всегда оставалось в рамках приличия, но я здоровый молодой мужик, и не собирался записываться в монахи. Тем более, что надо мной, в отличие от Питера, не довлело церковное ханжеское воспитание и местная пуританская мораль. Ну и любовниц я выбирал довольно аккуратно. Слава богу, жизненный опыт позволял отличить экзальтированных дам от хладнокровных стерв, которым нужно было только скинуть лишнее напряжение, и которые никогда не доставят проблем.
Пользуясь расположением дам, вскоре я знал все и обо всех в Бриджтауне. Вопреки моим опасениям оказалось, что племянница Бишопа — вполне приличная молодая леди. На взгляд местных кумушек, ей не хватало именно утонченности. По их мнению, в Арабелле было слишком много мальчишеского, а к мужчинам она относилась, как к братьям, начисто исключая возможность флирта.
Хм. Ну, было бы ей лет 18, я подумал бы, что она еще не созрела. Но ни разу не влюбиться до 25? Неужели не было никаких девичьих грез и ожиданий мужчины мечты? Что-то все-таки не так было с этой Арабеллой. Может, у нее ориентация какая-нибудь нетрадиционная? И зачем вообще она заставила полковника меня купить? С того времени Арабелла не искала встреч и не пыталась каким-либо образом воспользоваться мной, как покупкой.
Как ни странно, ответ на свой последний вопрос я все-таки получил. Возвращаясь в очередной раз от губернатора Стида, по дороге я встретил путешествовавшую верхом Арабеллу, и вежливо поклонился, сняв широкополую шляпу. Она придержала коня и уставилась на меня с искренним любопытством.
— Мне кажется, я вас знаю, — заметила Арабелла.
Я чуть не упал там, где стоял. Ничего себе! Я, значит, порчу себе нервы, раздумывая о причинах ее поступка, а она вообще обо мне забыла!
— Хозяйке полагается знать свое имущество, — с сарказмом заметил я.
Понятно, что Арабелла делами не занимается, свалив все на дядюшку, но проявлять элементарный интерес к тому, что происходит на плантации, она могла бы? Интересоваться, на какие, собственно, шиши куплено прекрасное платье, чудесная шляпка и конь, на котором она красуется? (Хотя дамское седло, конечно, извращение из извращений). Неужели ей это ни капли не интересно? Хм. Судя по всему, нет.
— Мое имущество? — недоуменно переспросила Арабелла.
— По вашей просьбе меня купил ваш дядя. Ровно за десять фунтов. Редко кому удается столь точно узнать себе цену.
— Да! — вспомнила Арабелла. — Это вы!
— Давно хотел поблагодарить вас. Если бы не ваше вмешательство, я мог бы попасть к другому плантатору, и мои навыки врача оказались бы невостребованными.
— Но вас купила не я, а мой дядя.
— По вашей просьбе. До сих пор не могу понять, почему вы это сделали, — признался я.
— Потому что пожалела вас, — ответили мне голосом, полным добродетельной скромности.
Да ну на фиг! Что это за ответ такой? Я себе весь мозг вывихнул, пытаясь постигнуть причины поступка Арабеллы, а тут такое простое объяснение.
— А почему вы пожалели именно меня? — не сдержал своего удивления я. — Выбор-то большой был. И вы не могли знать, кто из стоявших перед вами людей больше достоин сочувствия.
— Вы показались мне достойным, а милосердие является христианской добродетелью, — поучительно напомнила мне Арабелла.
И что? Что из этого следует? Что племянница Бишопа вся из себя благородная и сострадательная? Ага. То-то я смотрю, как мило она «заботится» о двух сопровождающих ее неграх! Пока Арабелла ехала верхом, бедолаги бежали рядом. И только когда девушка остановилась со мной поболтать, они присели на корточки отдохнуть. Просто образец милосердия и добродетели! И, что самое страшное, Арабелла даже не понимает, насколько нелепо выглядит в моих глазах, с одной стороны как бы жалея меня в качестве раба, а с другой загоняя негров. Понятно, что в 17 веке чернокожих за людей не считали, но выглядело все равно некрасиво.