Острые углы
Шрифт:
Он скользнул руками под сорочку, приподнял ее за ягодицы, спустил с себя штаны и снова усадил на себя.
— Опять? — Она сжала его бедрами, чувствуя жар между ног и прижатую к себе твердую эрекцию.
— Снова.
Трудно обвинять его в озабоченности, когда сама чувствовала себя, как самка во время гона. Стоило ему прикоснуться — и она уже ни о чем не могла думать, кроме как об удовлетворении своей похоти.
Она любила секс. Лёха мог довести ее до безумного состояния, что оргазм случался после нескольких фрикций. Но иногда ей нравилось без прелюдии. Сам процесс.
Чтобы долго и сладко.
Женщине надо больше времени, и они банально устают. Начинают нервничать, норовят спросить, хорошо ли ей и как скоро она кончит. Они усердствуют, пыхтят, стараются, меняя позу. Вся эта суета и нарочитость испаряет остатки страсти и сбивает к хренам всё настроение. Им и невдомек, что бывают у женщины такие дни, когда природа взывает к древним инстинктам. В момент овуляции, например.
Не нужна тогда бабе ни долгая прелюдия, ни искусная ласка, ей просто хочется, чтобы ее хорошо отымели. Взяли сильно, с чувством и глубоко. Просто не каждая в этом признается. Женщине ведь положено стесняться. Женщина боится разочаровать, показаться некрасивой, неопытной или наоборот уж очень развязной. И ведь обязательно найдется мудак, который так и скажет! Что она какая-то «не такая» и всё дело лишь в ней…
Короче, Лера предрассудками не страдала, а Полевой — мог.
Он мог трахать ее часами. И при этом каждая секунда приносила ему удовольствие.
Он кайфовал от начала и до конца. Черт его знает, как себя сдерживал, какие у него секреты, но он мог.
— Леший, нам нужен план… Мы же не можем всё время трахаться…
— Мы? Не можем? — сипло переспросил он.
Снова приподнял ее за ягодицы и медленно опустил на себя. Она почувствовала, как он растягивает ее, расширяет, как миллиметр за миллиметром ее пронзает удовольствие.
— Можем… — согласилась.
Кажется, он разгадал ее секрет…
К трем часам дня они все-таки покончили с уборкой и поели. Кофе пили на причале, между делом решив выяснить, есть ли у них что-то общее, кроме секса.
Лера снова облачилась в его вещи, потому что в них было удобнее. Она сидела на деревянном настиле, спустив ноги в воду и спиной привалившись к Лёхиной широкой груди.
С ним не только в постели было хорошо. Сам по себе Полевой был высокий и крепкий, в нем ощущалась явная мужская сила, не только физическая, но и сила духа. Обаятельный от природы, он притягивал своим магнетизмом и обволакивающей теплотой, поэтому близость с ним вызывала ощущение безопасности и надежности.
— «Чужой» или «Терминатор»?
— «Чужой», — ответил Полевой.
— Согласна. Я просто обожаю всякую фантастическую херь.
— «Игра престолов» или «Ведьмак»? — Лёха перенял инициативу.
— «Ведьмак», конечно. Я его фанатка.
— Ага, вы с ним похожи.
— Серьезно? — нахмурилась Лера. — Надо пересмотреть свой гардероб. «Гарри Поттер» или «Властелин колец»?
— «Властелин колец».
— А как же Гермиона?
— Не в моем вкусе.
Лера засмеялась.
— Ладно. Что у нас по еде? Овсяная каша или рисовая?
— Секс.
— Понятно. Ты не любитель каш. Омлет или яичница?
— Минет.
— Так и знала, что ты это скажешь.
— Зачем тогда спрашивала, — усмехнулся он. — Паста или ризотто?
— Паста. Не люблю
— Креветки или мидии?
— Ничего из этого.
— Помидоры, а не огурцы, это я помню. Текила, а не виски, это тоже помню, — вспоминал он.
У Леры пиликнуло сообщение, и она глянула в телефон.
— Положил у всех на виду… — проворчала. — По-моему, ты не у всех, а на всех положил. Мне уже четыре ссылки прислали с нашими фотками.
— Конечно. Я всегда так делаю, — невозмутимо подтвердил Лёшка и заглянул в ее телефон: — Классно получились.
— Беру свои слова обратно. Это ты без башни, а я нормальная. Только посмотри. «Неожиданный союз…», «Тайная связь…», «Конец кровной вражде или временное перемирие…», «Случайный кадр или шекспировские страсти?»
— Пусть пишут, нам-то что, — легко рассмеялся он. — Они пишут, а ты отпирайся. Ты это умеешь.
— Веселишься? — глянула ему в глаза, повернувшись.
— Не вижу повода для волнений. Уже завтра об этом все забудут. Больше из этого ничего не выжмешь. Кто будет писать про защитницу животных, даже если она Соломатина? Вот если б ты в каких-нибудь оргиях участвовала или обдолбанная в толпу народа въехала… Ты животных лечишь, приютам помогаешь, что тут выдающегося…
— Действительно, — отчасти согласилась Лера. — Но, походу, в наших шекспировских страстях Ромео мне еще пригодится. Придется кофейку с ним попить где-нибудь в людном месте.
Полевой изменился в лице. Веселье как рукой сняло.
— Даже не думай.
— А я твоего разрешения не спрашиваю, — ровно и тихо сказала она. — Предупреждаю просто.
— Хорошо, — помолчав, так же ровно ответил он.
— Что хорошо? — Лере не понравилась перемена в его настроении и холодок, прозвучавший в тоне.
— Хорошо, что предупредила, — ответил он и больше ничего не добавил.
— Не беси меня. Ты ведь не собираешься что-нибудь вытворить?
— Ты ж не спрашиваешь моего разрешения. Почему я должен у тебя что-то спрашивать?
Аргумент железный, но Лере всё равно это не нравилось.
— Тебе не нужно переживать из-за Ромео.
— Почему? Потому что ты так сказала?
— Да, — просто ответила она. — Потому что я так сказала.
После таких расслабленных выходных, полных любви и праздности, возвращаться к привычному ритму жизни было невероятно тяжело. С Лёшкой всего за несколько дней переживала больше, чем с другими за целые месяцы общения. Поражала глубина близости, возникшая между ними, и скорость, с которой они погружались друг в друга. Подобные связи неизбежно причиняли боль, и для них обоих эти отношения могут быть чреваты осложнениями, но контролировать себя, находясь рядом, было невозможно.
Только когда они расставались, Лере удавалось немного отстраниться и оценить, насколько безрассудны их поступки. Слишком быстро они влюбились. Она тоже.
Но, в отличие от Лёшки, Лера не спешила признаваться в любви, ибо ее молчание — это последний оплот, сохраняющий между ними хоть какое-то расстояние.
— Видишь, да? — сказала Лера, когда они с Матвеем подъехали к дому отца.
Неделя и так началась тяжело, тут еще папа с требованием срочно явиться.
— Вижу, — отозвался Матвей. — Рыбаков здесь.