Осужден пожизненно

Кларк Маркус Эндрю

– Вставайте! – простонал кто-то в темноте, – О, господи, мне душно! Эй, часовой!

– Воды! – крикнул маленький кокни. – Дайте хоть капельку, бога ради! В глотке пересохло, с утра не было ни капли.

– А ты уже получил свою порцию, парень, полгаллона на день, – проворчал стоявший рядом матрос.

– И впрямь, где ж твоя порция? Как-никак целых полгаллона! – издевательски спросил Ворон.

– Утащили мою воду! – простонал бедняга.

– Да он ведь ее загнал! – крикнул кто-то. – Обменял на воскресный костюм. Ну и ловкач,

парень! – И сказавший это нырнул с головой под одеяло, якобы смутившись.

В это время несчастный кокни – портной по профессии – ползал под ногами у Ворона и его дружков.

– Дайте мне выйти, господа! – умолял он. – Дайте мне выйти! Ох, умираю!

– Пропустите джентльмена на палубу! – засмеялся остряк на нарах. – Неужто вы не знаете, что его там дожидается карета, он в оперу торопится!

Шум голосов усилился, и с верхних нар свесилась голова, своей формой напоминающая дыню.

– Чего вы спать не даете? – проворчал грубый голос. – Клянусь, вот встану и вытрясу из вас последние мозги!

Очевидно, говоривший пользовался у всей братии почетом, так как шум мгновенно стих. В наступившей тишине раздался пронзительный крик несчастного портного.

– Помогите! Убивают! А-а-а-а-а!

– В чем дело? – заорал блюститель тишины и, спрыгнув с нар, расшвырял в разные стороны приятелей Ворона. – Пустите же человека!

– Воздуху! – вопил бедняга. – Возду-ху! Невмоготу мне…

И тут же застонал другой человек на нарах.

– Ах, черти вы окаянные! – зарычал детина и, схватив задыхающегося портного за шиворот, злобно посмотрел вокруг. – Вот так штука! Да никак у всех желторотых началась лихорадка!

Человек на нарах застонал еще громче.

– Кликните часового! – отозвался кто-то, видно, более мягкосердечный, чем остальные.

– А ну! – сказал шутник. – Выносите его. Одним будет меньше. На кой он нам сдался? А местечко его мы займем.

– Часовой, тут человеку плохо!

Но часовой знал свои обязанности и не отвечал. Этому молодому солдату уже были хорошо известны все уловки арестантов. Кроме того, капитан Викерс старательно внушал ему, что, «согласно Королевским предписаниям, солдату запрещается отвечать на вопросы или просьбы заключенных, а в случае, если к нему обратятся, он обязан вызвать дежурного офицера».

Солдат мог позвать на помощь, но ему не хотелось беспокоить других часовых из-за какого-то больного арестанта, и, зная, что через несколько минут на дежурство заступит третья смена, солдат решил подождать. Тем временем портному стало хуже, и он жалобно застонал.

– Эй, кто-нибудь! – в отчаянии крикнул его заступник. – Потерпи немного! Да что с тобой? Ну, помогите же кто-нибудь! – И несчастного подвели к двери. – Воды! – прошептал он, беспомощно царапая толстую дубовую панель. – Ради бога, воды, сэр!

Но вышколенный часовой молчал, пока корабельный колокол не предупредил его о смене караула. И только когда честный старина Пайн пришел осведомиться об

арестантах, часовой сообщил ему, что еще одному стало плохо.

Пайн приказал немедленно открывать дверь и выпустить несчастного портного. Достаточно было взглянуть на его воспаленное, пышущее жаром лицо, чтобы сообразить, что с ним.

– Кто еще там стонет? – спросил Пайн.

Стонал человек, который час назад звал часового, и доктор тоже вызволил его из арестантской, к немалому удивлению всей братии.

– Отведите их обоих в лазарет, – распорядился Пайн. – Дженкинс, если кому-нибудь станет плохо, немедленно дайте мне знать. Я буду на палубе.

Часовые с тревогой переглянулись, но ничего не сказали, они больше думали о корабле, ярким пламенем пылающем на морской глади, нежели об опасности в ух шагах от них.

Поднявшись на палубу. Пайн встретил Бланта.

– На борту тиф.

– Боже милосердный! Вы это серьезно, Пайн? Доктор печально покачал седеющей головой.

– Это проклятый штиль вызвал заболевание. Впрочем, при такой перегрузке корабля я все время опасался вспышки эпидемии. Когда я плавал на «Гекубе»…

– А кто заболел?

Пайн засмеялся полуснисходительно, полусердито:

– Конечно, арестант, а кто же еще? У них там такое зловоние, как на Смитфилдском рынке. Сто восемьдесят человек, загнанных в клетку длиной в пятьдесят пять футов, где воздух горячей, чем в печке, – чего же еще можно ожидать?

Блант топнул ногой.

– Это не моя вина! – воскликнул он. – Даже солдатам приходится спать на палубе. Если правительство перегружает арестантские корабли, я ничего не могу поделать!

– Правительство! Ах! Правительство! Оно не спит на нарах по шестьдесят человек в ряд в помещении высотой всего лишь в шесть футов. Правительство не болеет тифом в тропиках, не так ли?

– Да, это так, но…

– Тогда о чем же думает наше правительство? Блант вытер вспотевший лоб.

– Кто заболел первым?

– Парень с места девяносто семь. Десятый по счету в нижнем ряду. Джон Рекс.

– Вы уверены, что это тиф?

– Абсолютно уверен. Голова пылает, как огненный шар, язык – словно его ободрали. Господи, да неужели же я не видел тифа! – И Пайн горько усмехнулся. – Я перевел больного в лазарет. Тоже мне, лазарет! Темно, как у волка в пасти. Я видел собачьи конуры намного удобнее вашего лазарета.

Блант указал глазами на зловещее облако дыма, вырвавшееся из красного зарева.

– А вдруг тот корабль так же перегружен, как и наш? Но так или иначе придется взять всех пострадавших на борт.

– Само собой разумеется, – мрачно отозвался Пайн. – И где-то надо будет их разместить. Тогда нам придется с первым же бризом податься к мысу Доброй Надежды. Это все, что я могу предложить. – И, отвернувшись, он погрузился в созерцание горящего корабля.

Глава 6

СУДЬБА «ГИДАСПА»