Осужден пожизненно
Шрифт:
Они собрали все имеющиеся средства защиты. У Сандерса и Гринхилла оказались ножи. Габбет все еще держал за поясом топор. Ворон бросил свой мушкет на перешейке, Боденхэм и Корнелиус были безоружны.
– Давайте посмотрим наши запасы, – предложил Ворон.
В единственном мешке с провизией лежал кусок солонины, два каравая хлеба и немного сырого картофеля. Провиант на сигнальной станции был довольно скуден.
– Этого нам не хватит, – уныло заметил Ворон. – А как по-твоему, Габбет?
– Должно хватить, – беззаботно отозвался Верзила. Осмотрев провиант, все шестеро пошли по берегу и сделали привал под укрытием скалы.
– Пусть думают, что мы утонули, тогда уж они не станут нас больше искать, – сказал он.
Так они провели эту первую ночь – без огня, сбившись в тесную кучку.
Утро наступило ясное и светлое, и, впервые за десять лет почувствовав себя на свободе, они поняли, что их мучения только начались.
– Куда нам идти? Что будем делать? – спросил Боденхэм, окидывая взглядом колючие заросли, простирающиеся до пустынного моря. – Габбет, ты убегал раньше, – скажи, что делать?
– Отыщем какую-нибудь лачугу поселенца, поживимся его запасами и, быть может, одеждой, – ответил Габбет. – Пойдем вдоль берега.
– Берегом опасно, – сказал осторожный Ворон. – Уж лучше перемахнуть через те песчаные холмы, а там скрываться в зарослях. Наверняка у них на перешейке есть подзорная труба, и нас тут же приметят.
– И то верно, – отозвался Боденхэм. – До них рукой подать. Я мог бы камень пульнуть в их караулку. Прощай, проклятущее местечко, – добавил он, злобно погрозив кулаком тюрьме. – Теперь уж не увидимся до самого Судного дня!
Ворон разделил провизию; беглецы брели весь день через колючие заросли, разрывая в клочья одежду, царапая руки в кровь, стирая ноги. Они падали от усталости. Убедившись, что за ними погони нет, они развели костер и уснули.
На второй день они дошли до песчаной косы, выступавшей в море, и поняли, что забрели слишком далеко на восток, и теперь надо берегом возвращаться обратно к перешейку у Восточной бухты. Пришлось снова тащиться через заросли. Ночью они доели последние крохи хлеба.
На третий день в полдень, после трудного перехода, они подошли к высокому холму, именуемому теперь Коллинз Маунт, и увидели перед собой верхнее кольцо серьги – Восточную бухту. Справа от них были скалы, а в голубой дали виднелся всем ненавистный остров Марии.
– Надо идти к востоку, – сказал Гринхилл. – а иначе попадем к поселенцам, они нас задержат.
Пройдя перешеек, они углубились в заросли и, затянув потуже пояса, сделали привал у ближних холмов.
Четвертый день ознаменовался болезнью Боденхэма, который был плохим ходоком и, отставая, задерживал всех частыми окликами. Габбет пригрозил ему, что, если он будет мешкать, его ожидают напасти намного страшнее стертых ног. По счастью, в этот вечер Гринхилл увидел хижину какого-то поселенца; не доверяя дружелюбию ее хозяина, они дождались утра, когда тот ушел, и послали Ветча. Ветч, который втайне радовался тому, что благодаря его совету все они избежали кровопролития, вернулся, согнувшись под тяжестью мешка с мукой.
– Возьми-ка ты лучше муку и неси ее, – сказал он Габбету. – А топор отдай мне.
Габбет, смерив взглядом его тщедушную фигуру, муку все же взял, но топор отдал своему дружку Сандерсу. В этот день они осторожно пробирались между морем и холмами и сделали привал у ручья. После долгих
На следующий день они подошли к морю, и, по мере того как они двигались к северу, остров Марии исчезал из виду, а с ним и опасность быть замеченными в подзорную трубу. Вечером, разделившись на две партии, они добрались до привала. В перерывах между голодными спазмами каждый думал: неужели мое лицо так же ужасно, как у остальных, а глаза так же налиты кровью?
На седьмой день Боденхэм отказался идти – так сильно у него болели ноги, и Гринхилл, с жадностью взглянув на ягоды, посоветовал ему отстать. Тот был очень слаб и потому доверился словам товарища, к полудню следующего дня отстав от группы. Заметив его отсутствие, Габбет отправился на поиски и появился через час, толкая перед собой несчастного ударами и пинками, как овцу, загоняемую в овчарню. Гринхилл пробурчал что-то о лишнем рте, но Верзила бросил на него такой устрашающий взгляд, что тот замолчал. Ворон вспомнил, что Гринхилл уже сопровождал Габбета в прежнем побеге, и почувствовал себя не в своей тарелке. Он намекнул о своих сомнениях Сандерсу, но тот только рассмеялся. Было очевидно, что между тремя существует какое-то соглашение.
Был девятый день их свободы; солнце, поднявшись над песчаными дюнами, поросшими колючим кустарником, озарило шестерых изголодавшихся людей, проклинающих бога и все же боящихся смерти. Вокруг них простирался бесплодный, лишенный тени, бесприютный буш. Над ними нависало безжалостное небо. Вдалеке синело равнодушное море. Должно было произойти нечто страшное. Эта серая пустыня и серое небо словно таили в себе чудовищные тайны.
Ветч предположил, что Устричная бухта находится недалеко, к востоку от них, – линия побережья очень обманчива, – и, хотя это отклоняло их от курса, они решили двинуться в этом направлении. Проковыляв миль пять, к бухте они не приблизились и, полумертвые от голода и усталости, в отчаянии опустились на землю. Ворону показалось, что глаза Габбета сверкают совсем по-волчьи. А Гринхилл во время какого-то невеселого разговора вдруг сказал:
– Я так слаб, что мог бы съесть кусочек человечьего мяса.
На десятый день Боденхэм опять отказался сдвинуться с места, и другие, тоже едва державшиеся на ногах, сели в кружок вокруг него. Гринхилл, глядя на распростертого товарища, медленно произнес:
– Я уже видел, ребята, это и вкусом оно напоминает свинину.
Услышав, как его одичавший товарищ выразил то, о чем втайне думали все, Ворон закричал:
– Это же убийство! Да и кто будет это есть?
– Не беспокойся! – с усмешкой ответил Габбет. – Только мы все должны приложить к этому руку.
Габбет, Сандерс и Гринхилл отошли в сторонку; затем Сандерс, подойдя к Ворону, сказал:
– Он засекал людей до смерти. Теперь пусть получает.
– Ну так и Габбет тоже порол! – содрогнувшись, возразил Ворон.
– Да, но у Боденхэма ноги больные, – пояснил Сандерс, – а бросать его просто так глупо.
Около трех часов утра Ворон услышал, как кто-то крикнул: «Господи!» – и проснулся в холодном поту.
Той ночью до мяса никто, кроме Габбета и Гринхилла, не дотронулся, но эти двое развели костер, бросили на горящие угли какие-то страшные куски и съели их, не дав им даже поджариться. Утром обезображенный труп был поделен между всеми.