Осужден пожизненно

Кларк Маркус Эндрю

В этот день шли молча, и на полуденном привале Корнелиус взялся нести котелок, сказав, что после обеда он почувствовал прилив сил. Ветч дал ему котелок, и через полчаса после этого Корнелиус исчез. Габбет и Гринхилл отправились его искать, но вернулись ни с чем, проклиная все на свете.

– Сдохнет, как собака, в зарослях, – сказал Гринхилл.

Но проницательный Ворон понял, что Корнелиус просто предпочел такую смерть той, что была ему уготована позже.

Двенадцатое утро было сырым и туманным; Ветч, видя, что провиант истощился, стремился ободрить людей, рассказывая истории о людях, которым удалось выйти из более опасных положений. Он понимал, что он самый слабый из всех оставшихся, и не без мрачного юмора находил утешение

в том, что он и самый худой.

В полдень они подошли к речонке и до ночи искали брод, но их поиски не увенчались успехом. На следующий день Габбет и Ворон переплыли речонку, и Ворон велел Габбету срубить длинное молодое деревце и перебросить его через речонку, чтобы и остальные, ухватившись за него, могли переправиться на другой берег.

– Без меня вам бы туго пришлось, – сказал Ворон с мрачной ухмылкой.

Теперь им нечем было развести огонь, так как во время переправы у Гринхилла отсырело огниво. Верзила Габбет злобно помахивал топором, чтобы согреться, а Ворон, улучив момент, шепнул Габбету, что Гринхилл – крупный мужчина.

На четырнадцатый день беглецы уже и ползти не могли. Теперь самым слабым оказался Гринхилл. Увидев, что Габбет и Сандерс отошли в сторону и стали о чем-то шептаться, Гринхилл подполз к Ворону и жалобно проскулил:

– Ради всего святого, Джемми, не давай им рубить меня!

– Ничем не могу тебе помочь, – ответил Ворон, в страхе озираясь. – Вспомни беднягу Боденхэма.

– Но он-то был невиновен. А я… Если они убьют меня, я попаду в ад – на мне кровь Тома Боденхэма.

Он стал кататься по земле, охваченный безысходным ужасом. Габбет велел Ветчу собрать дров для костра. Уходя, Ветч видел, как Гринхилл цеплялся за худые колени Габбета, а Сандерс крикнул ему вслед:

– Сейчас услышишь, Джем! Впечатлительный Ворон заткнул уши, и все же он услышал глухой удар и стон. А когда он вернулся, Габбет уже надевал башмаки убитого, которые были лучше его собственных.

– Останемся здесь на денек, отдохнем, – сказал он. – Теперь у нас есть провиант.

Прошло еще два дня, и трое беглецов снова отправились в путь, с подозрением поглядывая друг на друга. На третий день, шестнадцатый с начала их рокового путешествия, оставшиеся части трупа уже оказались непригодными для еды. И каждый смотрел на заострившиеся от голода лица товарищей и думал: «Кто следующий?»

– Мы должны умереть все вместе, – быстро сказал Сандерс, – прежде чем случится еще одно мокрое дельце.

Ворон оценил ужасную ситуацию и, когда Верзила не мог их слышать, сказал Сандерсу:

– Пойдем с тобой вместе, уйдем от него. Ты видишь, что за человек этот Габбет. Когда он захочет есть, он убьет родного отца. Они направились в заросли, но Верзила обернулся и кинулся за ними. Ворон увернулся в сторону, а Габбет стукнул Сандерса топором по лбу. Удар был не очень сильным.

– На помощь, Джем! На помощь! – крикнул Сандерс и, напрягая все свои силы, выхватил топор из рук Габбета и швырнул его Ворону.

– Держи топор, Джемми! – крикнул он. – Довольно убийств!

И трое продолжали свой путь сквозь цепкий кустарник, а когда стемнело, Ворон подозвал к себе Габбета, и голос его звучал как-то странно:

– Пусть он умрет.

– Он или ты, – засмеялся Габбет. – Отдай топор.

– Не дам! – сказал Ворон, и на осунувшемся хитром лице появилось выражение непреклонной решимости. – Топор останется у меня. Отойди! Ты будешь его держать, а я уж прикончу.

Видя, что они приближаются, Сандерс понял, что ему пришел конец, и стал умолять их дать ему полчаса, чтобы помолиться.

Они вняли его просьбе; несчастный опустился на колени и, как ребенок, сложил руки. Его широкое глупое лицо дергалось от обуревавших его чувств. Толстые потрескавшиеся губы страдальчески шевелились. Он качал головой из стороны в сторону, но мысли его, затравленные страхом, путались.

– Я не могу вспомнить слова молитвы, Джем!

– И

не надо, – проворчал Ворон и взмахнул топором. – Не умирать же нам с голоду из-за тебя!

Прошло еще четыре дня, и двое оставшихся в живых участника этой ужасной эпопеи стали следить друг за другом. Верзила с глазами, горящими ненавистью и голодом, словно часовой на посту, следил за Ветчем, а тот, наслаждаясь своим умственным превосходством, стискивал в руках роковой топор. Уже два дня они молчали. Два дня каждый обещал себе, что, как только другой уснет, он будет убит. Ворон понял дьявольский план Габбета, завлекшего в ловушку пятерых, чья смерть должна была помочь ему выжить, и был настороже. Габбет жаждал выхватить топор у попутчика, раз и навсегда покончить с ним счеты. Днем они шли вместе, выискивая поводы, чтобы оказаться за спиной у другого. Ночью притворялись дремлющими, но каждый, приподняв голову, встречал пристальный, бессонный взгляд товарища. Ворон чувствовал, что силы изменяют ему и мозг одолевает страшная усталость. Бормочущий, жестикулирующий, пускающий слюни Верзила был на грани безумия, – удастся ли ему найти удобную минуту, броситься на Ворона, и, выхватив запятнанный кровью топор, нанести ему смертельный удар? Или он заснет и сам станет жертвой? Бедняга Ворон! Бессонница – ужасная привилегия сумасшедших!

На пятый день Ворон подполз к дереву, снял с себя пояс и сделал петлю. Он повесится! Он забросил конец пояса на сучок, но прирожденная трусость заставила его остановиться. Габбет приблизился. Ворон попытался скрыться в зарослях. Напрасно: ненасытный Верзила, беснующийся от голода и охваченный безумием, не спускал глаз с хитрого соперника. Ворон хотел побежать, но колени его подкосились. Топор, на котором было столько крови, казался ему тяжелым, как свинец. Он бросит его! Нет, он не смеет! Опять наступает ночь. Он должен отдохнуть, или он сойдет с ума. Ноги отказываются ему повиноваться. Веки слипаются. Он спит на ходу. Не приснились ли ему все эти ужасы? Где он – в Порт-Артуре? Или он проснется на койке в ночлежке, где спал мальчиком? Что это – шериф идет будить его, чтобы вернуть к мучительной жизни? Нет, еще рано – конечно, еще слишком рано. Он спит, а Верзила, неловко ступая на цыпочках, подходит к нему и с дикой радостью выхватывает спрятанный топор.

На северо-восточном побережье Земли Ван-Димена есть место, названное мысом Святой Елены. Какой-то шкипер, нуждавшийся в пресной воде, высадился там со своей командой и на берегу ручья увидел истощенного человека в желтых, запятнанных кровью лохмотьях, несшего на спине топор и узел. Когда матросы приблизились, он сделал им знак подойти и, развязав свой узел с большой церемонностью предложил поделиться с ними его содержимым. Придя в ужас от того, что показал им сумасшедший, они схватили его и связали. В Хобарт-Тауне он был опознан как один оставшийся в живых из девяти каторжан, бежавших из «естественной тюрьмы» полковника Артура.

Книга четвертая

НА ОСТРОВЕ НОРФОЛК. 1846

Глава 57

ИЗ ДНЕВНИКА ПРЕПОДОБНОГО ДЖЕЙМСА НОРТА

Батхерст, 11 февраля 1846 г.

Перелистывая страницы моего дневника, чтобы записать в нем счастливый случай, только что произошедший со мною, я поразился, до какой степени одинокой была моя жизнь за последние семь лет.

Возможно ли, чтоб мне, Джеймсу Норту, любимцу всего колледжа, поэту, обладателю наград и прочее, была бы по нраву жизнь в этой унылой дыре, где я, подобно животному, только ем и пью, зная, что завтра все равно умирать? Да, так оно и было. Мой мир, мир, с которым когда-то я связывал столько мечтаний оказался вот здесь. Моя слава, которая, казалось, должна была долететь до края земли, дошла только до ближайших каторжных поселений. Мои друзья овцеводы считают меня «добрым проповедником» – спасибо и на том.