Освобождение
Шрифт:
И что тогда? Мне слишком хорошо известно, что происходит, когда все исчезает, когда остаёшься наедине со своими мыслями, не имея ни цели, ни отдушины. В одном шаге от смерти. Я это уже проходил.
Я сделал, как меня учили, — призвал его обратиться к властям.
Но я не могу оставить без внимания жестокое убийство ребенка. Не могу.
Открыв глаза, я вижу у своих ног какой-то предмет. Клочок бумаги, на котором оранжевым карандашом написано: «Папа, я тебя люблю». Я опускаюсь на колени, чтобы его поднять, и от подступивших слёз обрывок расплывается у меня перед глазами. Я мысленно возвращаюсь в ту ночь, восемь лет назад, когда, работая над новой
Когда я ударил кулаком в стену, она, должно быть, выпала из запрятанной на верхней полке коробки. Из той самой, где хранятся фотографии и воспоминания — остатки прошлого, в которое мне невыносимо больно возвращаться. Я тянусь к полке, наощупь нахожу открытую коробку и бросаю в нее записку. Подтянув коробку к краю, я вижу на ней нарисованные разноцветными мелками звезды и сердечки.
От одного их вида у меня в груди нарастает паника, я быстро закрываю крышку и отодвигаю ее обратно, с глаз долой.
За восемь лет я так и не нашел в себе силы в нее заглянуть.
Схватив с одной из нижних полок пару свитеров, я снимаю с себя пасторское одеяние и, натянув черную футболку, выхожу из гардеробной.
На маленьком столике в углу стоит мой ноутбук, и я включаю его, чтобы сделать кое-какие заметки для воскресной проповеди. Открыв интернет, я набираю в строке поиска «Убийство Эймс» и тут же вижу лицо ребенка с бледной кожей, светлыми кудряшками и ярко-голубыми глазами, которые, кажется, сверкают на экране. Лия Эймс. Согласно статье, она пропала из своего дома в Лос-Анджелесе более года назад. Ее обезумевшая от горя мать просила всех сообщить хоть какую-то информацию о ее дочери, которая потеряла зрение в следствии ретинобластомы. (Ретинобластома — злокачественная опухоль глаза, развивающаяся преимущественно в детском возрасте из тканей эмбрионального происхождения — Прим. пер.). Как сообщила ее няня, 18 февраля 2016 года они обе находились на заднем дворе загородного дома, где жила девочка, однако ей пришлось отойти, чтобы принести ребенку воды. Вернувшись, женщина обнаружила, что Лии нет. По словам няни, собака-поводырь Лии даже не залаяла, и это подтолкнуто их к мысли о том, что девочка могла сбежать.
Неожиданно мне на колени прыгает увесистое тельце. Выгнув спину, Филипп устраивается у меня на бедрах, толкаясь мордочкой мне в руку, чтобы его погладили. Фыркнув, я качаю головой и провожу ладонью по его мягкой серой шёрстке.
— Как прошел твой день, приятель? Держу пари, лучше, чем у меня.
Мой взгляд снова останавливается на застывшей на экране девочке. Я переключаю свое внимание на Филиппа, и его золотисто-янтарные глаза возвращают меня на восемь лет назад.
Изабелла лежит, прижавшись ко мне, а я читаю последнюю страницу ее любимой книги «Маленький принц». Я возненавидел эту книгу, потому что с тех пор, как моей дочери поставили диагноз, концовка этой истории приобрела для меня новое значение, но поскольку это ее любимая книга, я прочитал все до последнего слова. Я провожу ладонью по ее гладкой макушке, по привычке лаская длинные каштановые волосы, что когда-то струились непокорными локонами, такими же, как и у ее матери. Волосы, которых она лишилась в первые недели химиотерапии. На коленях у Изабеллы мурлычет Филипп, наслаждаясь ее недолгим вниманием. Теперь, он не ложится спать, как раньше, в ее постели, и пока не кончилась химиотерапия, приходит по ночам к нам с Вэл.
— Папа? — спрашивает она, когда я закрываю книгу и кладу ее на стоящую рядом тумбочку. —
Я напрягаюсь всем телом и хмуро смотрю на нее сверху вниз.
— Эй, не говори так. С тобой все будет хорошо. Химиотерапия поможет.
— У брата Дженны была лейкемия, и он умер.
— Ну, Белла, лейкемия бывает разной, и результат зависит от многих факторов.
— Но у него была такая же. И он казался намного сильнее меня. Мог за пять секунд преодолеть рукоход. Раньше у меня на это уходило двенадцать секунд, — у нее подрагивает нижняя губа, и по всему видно, что Изабелла вот-вот расплачется. — Мама зовет Филиппа надоедливым котом, поэтому, когда я уйду, кто будет его гладить, если тебе придется работать по ночам?
— Послушай, ты никуда не уйдешь. Как только твоя химиотерапия закончится, Филиппа будут гладить так часто, как он и вообразить себе не мог.
— Но если она не поможет, ты обещаешь мне, что будешь всегда заботиться о Филиппе? И когда ему будет грустно и одиноко будешь гладить его за меня?
— Обещаю.
Я моргаю, чтобы сдержать слезы, а Филипп спрыгивает с моих колен и неторопливо выходит из комнаты. Скользнув взглядом к гардеробной, я вижу лишь край задвинутой вглубь коробки. Часть меня хочет схватить бутылку виски и утонуть в этих воспоминаниях. Вытащить спрятанную в коробке книгу, и вернуть то забытое чувство, когда моя маленькая дочь лежала у меня в объятиях, а я ей читал.
Другая часть не понаслышке знает, как трудно после этого всплыть на поверхность, поэтому я встаю из-за стола и направляюсь в комнату отдыха.
Весь следующий час я занимаюсь на тренажерах, выкладываясь по полной, пока моя кожа не покрывается потом, а мышцы не горят от напряжения. Быстро приняв душ, я накладываю себе в тарелку картофельного супа с ветчиной, который днем принесла наша секретарша, Миссис Касл. Еда помогает мне привести в порядок мысли, выбраться из чёрной дыры, которая вот-вот меня поглотит.
Позже я целых полчаса лежу в постели, уставившись в потолок и пытаясь вспомнить хоть один период в своей жизни, когда мне не приходилось бы сталкиваться с чем-то таким, что шло вразрез с моей совестью. Когда я был ребенком, моя мать погибла в автокатастрофе, оставив меня на попечение тёти по отцовской линии, набожной католички, которая помогла мне пережить последующие дни, и заставила меня поверить, что я могу вести нормальную жизнь без моей мамы, не борясь с постоянным чувством вины. Повзрослев, я столкнулся с трудностями, связанными с тем, что мой отец являлся криминальным авторитетом Нью-Йорка, и меня воспитывал и готовил к жизни человек, который по определению не должен был этим заниматься. Тот же самый человек, который научил меня обманывать систему, отмывать деньги и приобретать куда больше врагов, чем друзей.
То, что случилось сегодня вечером, было еще одним испытанием. Еще одним ударом по моей совести, который я должен отложить до утра, когда могут проясниться ответы.
В наступившей тишине мои мысли возвращаются к женщине, которую сегодня стошнило в исповедальне. Какой она казалась встревоженной, а мой разум был так поглощен гневом и чувством вины, что едва мог сосредоточиться на нашем с ней разговоре. Я всегда умел откладывать на время свои проблемы и заниматься нуждами прихожан, но сегодня все обстояло иначе. Я мыслил не как рассудительный исповедник, а как человек, желающий защитить и наказать.