Освобождение
Шрифт:
А князь кричит, мол, да я сам без носков хожу. Тогда Герцен и поставил условие: или управляющий берёт деньги, подписывает бумагу и свободен, или Герцен отказывает ему в посредничестве. Ну тут управляющему деваться стало некуда, и он согласился и подписал, а потом, самое интересное, вы слушаете, не уснули ещё?
Сорокин не уснул, ему стало интересно, что во всем этом так важно для Юшкова.
– А управляющий после всего и говорит: «Ваше сиятельство, так как пароход до Петербурга будет только через пять дней, явите милость, позвольте остаться покамест у вас!» И что, вы думаете, ответил князь?
Сорокин
– Разрешил князь, да ещё и пояснение дал, как щас помню, цитирую: «Ну, куда ты к чёрту пойдешь? Разумеется, оставайся!», а после, когда управляющий ушёл, добавил, снова цитирую: «Ведь он предобрый малый, это его этот мошенник…», он имел в виду второго, с которым они жаловаться пришли, «…вор… этот поганый пёс подбил…». А! Каково?
Сорокин удивился:
– А что ж тут такого? Добрый барин был князь – и денег дал, и остаться позволил… Что вы тут нашли?
– А то и нашёл, дорогой вы мой спаситель, что из этого ни я, ни Герцен так и не поняли, кто есть барин, а кто – раб! Вот и весь вам русский характер – дерьмо! Дерьмо, оно и есть – дерьмо! И всё дерьмо, и вы и ваш этот русский город Харбин – консерва, тоже дерьмо! Вот придёт Йёся и… – Юшков не договорил, Сорокин поднялся и ударил его в висок.
Юшков упал со стула, чуть не опрокинул на себя стол и затих.
«Сволочь!»
Сорокин сел.
Минуту он сидел, потом посмотрел на часы, было около трёх часов ночи, он взял лампу и поднёс её к лицу Юшкова. Тот лежал спокойный, как будто минуту назад он ничего не говорил и не размахивал руками, а спал с приоткрытыми глазами и не дышал.
«Что-то я, по-моему, наделал не то!»
Сорокин с лампой вышел из сервировочной и пошёл по коридору. Он заглянул во все номера второго этажа, спустился на первый и тоже обошёл его весь. Он делал это, не отдавая себе отчёта в целях. Он заглянул в номера и даже в кабинет Доры Михайловны. Там он подошёл к несгораемому сейфу, потом открыл и закрыл ящики стола, заглянул в сервант, в котором стояла дорогая красивая фарфоровая посуда, и сел за её письменный стол.
«Ну что, Михал Капитоныч, ты выполнил указание Асакусы – ликвидировал Юшкова, но выполнил не полностью, теперь его надо сделать неузнаваемым!» Он оглянулся на сейф, повернулся к столу и увидел в пепельнице два окурка – оба были от тонких сигарет с примятыми кончиками – и вспомнил, что Дора Михайловна вставляет сигареты в тонкий мундштук. Он понюхал окурки и понял, что они здесь лежат не больше суток, может быть, даже меньше.
«Значит, она была здесь недавно! А атаман?» Он ещё раз заглянул в пепельницу, нет, там были окурки только от сигарет Доры.
«Значит, она была здесь одна? И что она делала? И скорее всего, она была тут недолго! Значит, она пришла и ушла?»
Рядом с сервантом была дверь, Сорокин открыл её и вошёл в комнату с кроватью под балдахином, большим зеркалом и будуаром, и громадным платяным шкафом. Он открыл все ящички будуара, порылся в коробочках и баночках, потом открыл дверцы шкафа – это был шкаф с одеждой Доры Михайловны, он узнал её кофточки и блузки, в которых она ходила, значит, это были её личные апартаменты, он постучал по стенам, стук везде был глухой, и он вспомнил о сейфе. Из любопытства он вернулся, потыкал в его замке отмычками, и сейф открылся. Сорокин настежь распахнул дверь и уселся напротив. Вверху
«Целый банк!»
На дне сейфа стоял портфель. Сорокин подхватил его двумя пальцами, но пальцы сорвались, потому что портфель оказался неожиданно тяжёлым. Он взял его, поставил на колени и открыл. В портфеле было темно, тогда он взял лампу и увидел холщовый мешок, намертво затянутый суровой ниткой. Сорокин достал из чернильного прибора перочинный нож, разрезал нитку и положил мешок, который оказался таким же тяжёлым, как портфель, на стол. В мешке, к дну которого почему-то прилип песок, были золотые слитки и россыпь монет царской чеканки.
«Вот она и «благодарность»!» – подумал Михаил Капитонович, вынул из мешка слитки, сложил их на дно сейфа, положил мешок с монетами в портфель, замкнул сейф и вышел из кабинета.
Он поднялся в сервировочную, прошёл мимо тела Юшкова, под подоконником стоял его чемодан.
«Так, посмотрим, что там!»
В чемодане под одеждой была тяжёлая алюминиевая коробка, Сорокин открыл её и увидел белые мерцающие пастилки литого серебра с выбитыми на них иероглифами.
«Китайское серебро! А вот и «нажитки», по-нашему фацай!»
На душе у Сорокина было спокойно. Он переложил коробку с юшковским серебром в портфель и подумал: «А что? Такой удачи у меня ещё не было, можно и отметить! Только надо выполнить до конца задание Асакусы, и можно отправляться на юг, но сначала поспать!» Он взялся за ноги Юшкова и поволок его в каминный кабинет.
«Надо керосин!»
В кладовой под лестницей оказалась стеклянная четверть, полная керосина, он поднял её в кабинет, положил Юшкова головой в камин и пошёл в сервировочную.
«Ну вот, всё и готово!»
На столе стояла посуда с нарезанным Юшковым мясом, хлебом и накрытые влажным полотенцем овощи. Михаил Капитонович поднял опрокинутый Юшковым, когда тот падал и цеплялся за стол, стакан и посмотрел на свет бутылку, та была пуста, он взял другую, обил сургуч, выбил пробку и налил. Алкоголь, от которого его организм за семь лет отвык, обжёг горло и провалился в желудок. Сорокин отломил лист капусты, взял ломоть хлеба и кусок мяса и стал жевать.
«Юшкову туда и дорога! Один чёрт, если бы я сдал его Советам, он бы – ведь он у Йёси не в чести – ни хрена бы для меня не сделал! Он предал один раз, предал бы и в другой! Он бы поделился со мной «нажитком»? Ну-ну! Это ещё неизвестно! А известно, что надо, как он и сказал, отсюда «тикать»! А что? Машина есть, фацай – честный, Доре я тоже оставил, а взял только «интерес», так что я тут больше никому ничего не должен!»
Сорокин встал и пошёл в кабинет, на полпути он вернулся и налил себе ещё: от выпитого на душе было уже не просто спокойно, а даже радостно.
Юшков лежал на спине головой в камин, Сорокин перевернул его лицом вниз и подумал, что это мерзкое дело нельзя делать на трезвую голову, и вернулся в сервировочную. Водка провалилась в желудок и горло уже не обожгла. «Чистый нектар! Ничто так не старит офицера!..» – вспомнил он и вернулся в каминный кабинет.
Керосин из бутыли вылился на голову Юшкова, загорелся синими языками, и волосы вспыхнули.