Освобожденный Франкенштейн
Шрифт:
Проснувшись, я понял, что не имею ни малейшего представления о том, который сейчас час. Временной сдвиг нарушил все мои биологические циклы. Я знал лишь одно: на улице темно, и темнота эта сгустилась отнюдь не сию минуту. Я лежал, захлестнутый своего рода изумлением, вслушиваясь в богатейший мир звуков вокруг меня. Просторное деревянное шале пело и скрипело, словно галеон, несущийся под всеми парусами. Мне были слышны и голоса дерева, и людские голоса; откуда-то долетали обрывки музыки и песен.
Где-то позвякивали колокольчиками коровы, должно быть, их загоняли
Сон что-то во мне изменил. Днем я был на грани отчаяния. Оглянувшись из-за руля Фелдера на ранчо, я обнаружил, что оно исчезло. А я и покинул-то его от силы минут двадцать тому назад! В полной панике я развернул машину и поехал обратно, туда, где раньше стоял наш дом. Место это я определил абсолютно точно, потому что один из наших техасских кустов остался тут – и в нем застрял разноцветный мячик Тони. И ничего больше. Ранчо, дети – все провалилось обратно в свое нормальное время.
Беспросветное отчаяние – и теперь вдруг полная эйфория!
Я стал другим человеком, меня переполняли силы и возбуждение. Начало этому положили, похоже, слова, сказанные хозяином постоялого двора в ответ на мои оправдания за отсутствие багажа.
– Генерал Бонапарт за многое должен ответить. Его снова благополучно убрали с дороги, но сколько добрых людей лишилось покоя и крова над головой!
Он принял меня за одного из бездомных беженцев, жертв наполеоновских войн! Войны кончились ссылкой Наполеона на остров Св. Елены в 1815 году.
Значит, дата определилась – вскоре после этого события.
Ты думаешь, я мог снести подобное открытие спокойно? Мина, услышишь ли ты когда-нибудь эту пленку? Судя по всему, я стал первым в истории человеком, переместившимся во времени, хотя, конечно же, регулярные временные сдвиги превратят путешествия во времени в достаточно заурядное явление. Я вспомнил добрую старую подростковую классику– «Машину времени» Герберта Уэллса, но путешественник Уэллса отправился в будущее. Куда приятнее вернуться назад. Прошлое-то безопасно!
Я вернулся по истории вспять! На меня что-то нашло. Поднявшись, я ощутил себя на удивление другим человеком. Точнее, изнутри я ощущал себя прежним осмотрительным Боденлендом, но власть надо мной вроде бы захватил новый, скорый на решения и предприимчивый человек. Я спустился вниз, чтобы заказать ужин.
У огня, под часами с кукушкой, выпивали мужчины. Рядом стояли столы, два из них были свободны, а два заняты. За одним сидели мужчина и женщина с ребенком, с жадностью поглощавшие большущие куски мяса. За соседним, уткнувшись при свете свечи в какие-то бумаги, ужинал худой лицом, но элегантный мужчина в темном костюме.
Обычно я, конечно же, сел бы за свободный стол. В новом своем расположении духа я направился к одинокому едоку и непринужденно сказал, выдвигая из-под стола стул:
– Нельзя ли сесть за ваш стол? Я подумал было, что из-за моего акцента он не понял моих слов. Но тут он произнес:
– Я же не могу запретить вам это, – и опять погрузился в свои бумаги.
Я уселся. Ко мне подошла дочка хозяина и предложила на выбор форель и оленину. Я заказал форель и к ней белого вина. Она тут же вернулась с ледяным вином и булочками, под их хрустящей коричневой корочкой скрывался плотный, слабо пропеченный мякиш, я разламывал их и с жадностью поглощал, стараясь умерить свою прожорливость. Мое возбуждение было сродни опьянению – еще бы, я пробовал историческую пищу!
– Могу я предложить вам бокал вина? – обратился я к соседу по столу.
Рядом с ним стоял глиняный кувшин с водой.
Он оторвался от чтения и принялся меня изучать.
– Вы можете, сударь, его предложить, а я могу отказаться. Общественный договор санкционирует оба поступка!
– Но мой поступок сулит быть более взаимовыгодным, чем ваш.
Похоже, мой ответ ему понравился. Он кивнул, и я послал девушку еще за одним бокалом.
Мой нерешительный компаньон сказал:
– Могу ли я выпить за ваше здоровье, не пускаясь с вами в застольную беседу? Не сочтите меня невежей, быть может, извинением мне послужит то, что неучтивость моя проистекает единственно от горести.
– Печально слышать об этом. Я имею в виду, что у вас есть причина горевать. Кое-кто предпочитает в такие минуты отвлечься.
– Отвлечься? Всю свою жизнь я построил на презрении ко всему отвлекающему. В этом мире нужно так много сделать, столько узнать о нем…
Он резко смолк, поднял в мою честь бокал и сделал из него глоток.
До чего вкусным оказалось вино – быть может, только потому, что я втайне невольно смаковал тот факт, что осушенный мною бокал вина – настоящая древняя жемчужина – вызревал на лозе еще до Трафальгарской битвы!
Я сказал:
– Я старше вас, сударь (как легко это вежливое «сударь» слетело у меня с языка в качестве обращения!), и с годами открыл для себя одну истину – знание сплошь и рядом приводит к куда менее приятному состоянию духа, нежели простое неведение!
На это он отрывисто рассмеялся.
– Точку зрения какового вы, на мой взгляд, и высказываете. Тем не менее вы, как я погляжу, человек культурный и к тому же иностранец. Почему вы остановились в Сешероне и лишаете себя удовольствий, которые сулит
Женева?
– Мне нравится жить скромно. – А я должен был бы находиться сейчас в Женеве… Но я прибыл слишком поздно, когда солнце уже село, и обнаружил, что городские ворота закрыты, черт бы их побрал. Иначе я бы уже был в отцовском доме…
И вновь он резко смолк. Он нахмурился и уставился на рисунок древесины, из которой была сделана столешница. Меня подмывало задать ему пару-другую вопросов, но я поостерегся выдать свое полное незнание местных реалий.
Девушка принесла мне суп, а затем и форель – самую свежую и отменную, какую я только когда-либо пробовал, хотя поданная на гарнир картошка была не так уж хороша. «Нет холодильников, – подумал я, – и нигде не найдешь ни единой консервной банки!» Меня настиг шок. Культурный шок. Временной шок.