Освобожденный Франкенштейн
Шрифт:
Бесполезно приходить сюда и упиваться своими грехами!
До этого он ломал себе руки. Теперь же сердито поднял на меня глаза,
– Кто вы такой, чтобы обвинять меня в этом? Упиваться, говорите вы!
Что
– А почему нет? Разве ваши устремления сами по себе не греховны? Вы же признаете свою вину, не так ли?
Его необузданность приугасла. Почти задумчиво он произнес:
– Поскольку я атеист и не верю в Бога, не верю я и в грех – в том смысле, который вкладываете в это слово вы. Не верю я и в то, что страсть к открытиям может оказаться причиной стыда. Но в вину я верю, о да! Подчас я думаю, что вина – это постоянное мое состояние, а возможно, в тайниках сердца, и всех остальных людей тоже. Быть может, религии были изобретены для того, чтобы избавить нас от этого состояния. Вина, а не возраст или непонимание, покрывает морщинами щеки, разлучает друзей и любовников. Но почему должно быть это состояние? Откуда оно берется? Детище ли оно современности? Отныне и впредь всем ли нашим потомкам не избыть вины? Ведь от поколения к поколению растет мощь человека. Столь многого мы достигли, но насколько большего достигнуть еще предстоит. Всегда ли должно нести в себе свершение червоточину вины? Или, может, вина изначально была условием человеческого существования, с первых дней мира, еще до того, как по всей Вселенной прокатилось, словно долгая дремота, время. Возможно, это имеет отношение к природе зачатия человека, к похотливому сближению мужчины с женщиной,
– Почему вы так полагаете? – перебил его я.
– Потому что в момент напряженного наслаждения, даруемого нам зачатием, люди сбрасывают с себя прочь свою человечность и уподобляются животным – безмозглым, слюнявым, сопящим, хрюкающим, спаривающимся… Моему новому творению суждено всего этого избегнуть. Ничего животного, никакой вины…
Конец ознакомительного фрагмента.