От имени государства
Шрифт:
В подвальчике можно было поговорить без помех, в чем, по разным причинам, нуждались они оба. Робин опоздала — наверное, решила отомстить Керру за то, что он перенес встречу на другое время. Когда она появилась, он уже сидел за столиком в самом темном углу за бутылкой итальянского красного. Робин была на пару лет старше Керра; сколько он ее помнил, она питала пристрастие к стрижке боб. Косметикой Робин по-прежнему не пользовалась; кожа на лице была чистая, белая, не тронутая загаром. В джинсах, свитере и кроссовках она выглядела очень неплохо.
— Привет.
— Ничего тебе не жаль. — Керр придвинул ей бокал. Она нагнулась вперед, и он расцеловал ее в обе щеки.
— В штаб-квартире много дел. — Хотя Робин уже почти двадцать лет жила в Риме, выговор до сих пор выдавал в ней уроженку Глазго.
— В мире столько несправедливости!
— И скольких людей вы предали сегодня, синьор Керр? — спросила она, нюхая вино. — Или как тебя зовут сейчас?
Их встречи всегда начинались именно так. Познакомились они в 1990 году. Тогда Керр второй год работал под прикрытием, и звали его Джоном Корли; Билл Ритчи был его куратором. Робин Каллаган фигурировала в списке их объектов. Уроженка Шотландии, она была медсестрой по профессии и тесно общалась с итальянскими «Красными бригадами». Жизнь столкнула их на митинге в Брайтоне, организованном одной леворадикальной группировкой под названием «Международная помощь заключенным». Керр заранее изучил тайное досье Робин в Специальной службе и с первого дня взял ее в разработку.
В последний вечер они четыре часа пили и пятнадцать минут занимались сексом в его фургоне. Прошло пять месяцев, и Робин разыскала Джона Корли. Она была на пятом месяце беременности. По легенде, тогда он работал в магазине автозапчастей в Саутхолле; когда он увидел ее, кровь застыла у него в жилах.
— Поздравляю, — сказал он, выскакивая ей навстречу из грузовичка, в котором развозил заказы. — Кто отец?
— А то сам не знаешь!
Он повел ее в паб через дорогу и одним глотком осушил полбанки светлого.
— Что ты собираешься делать? — спросил он. Мозги у него плавились. Ему казалось, что Робин слышит, как громко бьется его сердце, норовя выскочить из грудной клетки.
— Очевидно, нам придется пожениться, — ответила Робин, отпивая глоток диетической колы без льда. — Я решила, что тебя нужно поставить в известность… Кстати, если тебе любопытно, я хочу ребенка.
— Я тоже, — сказал он, гадая, чего она от него ждет, — но как же с защитой прав человека?
— А тебе не кажется, что у нашего ребенка тоже есть права?
— Как ты меня нашла?
— Имей в виду, я хочу, чтобы ты тоже его воспитывал, — сказала она, как будто прочитав мысли Керра, — так что не надейся смыться.
— Да уж, полный облом. — Грубое столкновение с действительностью. Гораздо позже, когда он, наконец, открыл ей, кто он такой на самом деле, Робин так и не призналась своим товарищам, что ее обвели вокруг пальца, а Керр так и не рассказал Биллу Ритчи, как и всем остальным сослуживцам, о том, как он нарушил конспирацию. Робин уехала рожать в Италию, а дочь назвала Габриэллой, в честь матери
— Вид у тебя совершенно измочаленный, — заметила она. Из ее уст эти слова звучали как обвинение. — По-прежнему трахаешься за королеву и отечество?
— Спасибо, — ответил Керр, чокаясь с ней. — Я тоже рад тебя видеть.
— Но я рада, что Габи у тебя иногда бывает, — сказала Робин, протягивая Керру пакет с логотипом итальянского супермаркета. — Кстати, она забыла у меня свитер.
— В воскресенье она замечательно выступила на концерте. Просто блестяще!
— По ее словам, ты почти все пропустил.
— Я был на концерте. И выходил ненадолго, чтобы ответить на важный звонок. Ты ведь знаешь, после недавних терактов мы по уши заняты. Мне показалось, что Габи стала лучше играть.
— Вовсе нет. Она мало занимается. Пойми, Джон, чтобы добиться успеха, она должна всецело посвятить себя музыке. Ты и сам все прекрасно понимаешь. Мы с тобой обо всем говорили, когда оплатили ее обучение.
— Ну да.
— Она стала очень интересоваться политикой. Ты в курсе, чем она занимается в Лондоне?
— По-моему, участвует в каких-то демонстрациях, — ответил Керр. — Их устраивают лейбористы. Студенческие протесты и так далее. Кто по молодости этим не баловался?
— И еще она участвует в маршах в защиту палестинцев. Она тебе рассказывала?
— Тебе следует ею гордиться.
— Значит, ты ничего не знаешь. Габи и в Риме вошла в два радикальных кружка… Черт побери, недавно ее арестовали за нападение на полицейского! Совсем нехорошо. Не нравится мне это.
Керр рассмеялся:
— Ты говоришь, как истинный радикал!
— А ты не остри. — Робин без улыбки смотрела на него в упор. — Неужели она вообще ничего тебе не рассказывает?!
— Она меня избегает. — Керр отвернулся. — Ты же знаешь, я последний, у кого она попросит совета…
— Сделай что-нибудь! В конце концов, она и твоя дочь. Ты не можешь просто повернуться к ней спиной. Подумать только! Из нас двоих левая — я, но к политике ее пристрастил ты. Все из-за тебя! Ты убил молодого парня голыми руками… Ты не тот отец, каким она тебя считала! — Робин коротко хохотнула. — Я прекрасно ее понимаю!
— Нашей дочери небезразлично, что творится в мире. Что в этом плохого? Нынешней молодежи и так живется нелегко. Не дави на нее.
— Джон, ты не понимаешь. Здесь, в Лондоне, она якшается с какими-то странными типами. Видел бы ты ее страничку на Фейсбуке! И некоторые твиты…
Керр изобразил удивление:
— Ты залезаешь на ее страницы в социальных сетях?!
— Она, черт побери, сама мне показывает! Она этим гордится!
— Робин, у нас очень чуткая и отзывчивая девочка. Ее все волнует. Мы ее такой воспитали.