От Каина

Верт Александр

Теперь было странно вспоминать то время, но ему казалось, что он был счастлив, а теперь возвращался домой поздно, когда хлеб уже почти остыл, а Авель давно оторвал первый теплый ломоть. Сегодня же, словно в награду, он ел ту самую теплую корку хлеба, но она его не радовала, казалась не такой вкусной, как в детстве, и потому становилось горько. Едва ли изменился хлеб, скорее изменился он сам, однако, говорить об этом было некому.

Он продолжал молчать.

Развесив выстиранное белье, он вдруг понял, что дела закончились.

–

Осталось только зашить твою кровать и приготовить ужин, но с этим я уже сама справлюсь, - признавалась женщина.

– Прости, - глухо, машинально отозвался Каин.

Он прятал глаза и отворачивался, пытаясь придумать дело, и прежде чем Ева ответила ему, спросил:

– Может, я скошу траву за домом?

– Не надо, отец не любит, когда важные вещи делаются без него.

Каин вздохнул, кивнул и смирился.

– Ты обещал научить меня лазить по деревьям, - напомнил Авель, тихо вытиравший деревянные чашки.

– Почему бы нет, вы давно не играли вместе, - улыбнулась Ева, давая мальчишкам полную свободу.

Авель радостно взвизгнул, а Каин почувствовал очередной приступ тошноты, но молча последовал в сад, думая о своей неспособности играть и бесцельно бегать по траве. Он даже представить такого не мог...

Глава 6

Глава 6 - Нарушенный запрет

Картинка древнего сада растаяла, как дымка. Красноглазый собеседник улыбнулся и спросил:

– Заметили грех?

Мужчина покачал головой рассеянно, не веря, что мгновение назад был очень далеко отсюда и явственно чувствовал на своих губах вкус первобытного хлеба, а вместе с ним камень отчаяния в груди.

Мальчишка вздохнул.

– Видимо, вы совсем иначе представляли себе быт первых людей.

– Да-а-а, - задумчиво протянул свое признание человек.
– Я и самих людей представлял иначе.

– И как же?

– Иначе, - невнятно пояснил мужчина, но помолчав немного, пояснил: - Я верил, что они были другими, а тут... Я словно заглянул в дом самой обычной семьи.

– Они же люди, а значит, человечны так же, как и ваши современники.

– Я, видимо, как-то иначе понимаю слово "человечность".

Усмешка стала Ивану ответом, еще менее понятным, чем вся эта история. Неясно было старику, почему речь зашла о грехах и первых людях, и как это было связано с ответом на его вопрос. Вот только как бы ни был связан с этой историей собеседник, Ивану хотелось ее узнать.

– Вопрос греха здесь очень важен?
– спросил мужчина, немного подумав.

– Отчасти, он отвечает на многие незаданные вопросы человечества.

– Но я не вижу в Каине грешника, особенно в то время. Может он вырос им, но...

– А лицемерие?

Вместо ответа Иван только выдохнул, так и не найдя слов.

– Он старается стать тем, кем не является, - продолжал собеседник, - даже веру в Бога из себя выжимает, а веры нет даже мало-мальской. Чем тебе не грех?

– Он просто ребенок, жертва дурного воспитания. Почему Адам вообще так жесток с ним?

– А вот и другой грех - жалость, а рядом с ним третий - поиск виновных.

Мужчина вздрогнул, видя блеск в глубоких красных глазах.

Таинственный собеседник продолжал:

– А на вопрос я пока не отвечу, ибо не просто так прервал свою иллюзию. Я не учел, что нужно рассказать немного о том, что было прежде. Не знаю, заметили ли вы, но Ева спрашивала сына, не бил ли Адам его снова. Этот момент имеет значение.

Мужчина нахмурился, а детская рука легла на лист с рисунками и легким движением изменила изображение. Хижина стала крохотной точкой, сарай - прямоугольником. Сад превратился в штрихованное поле, а часть за домом - светлой, разделенной на две части, зоной. Все это, хоть и было нарисовано, казалось копией старой карты, вырезанной на куске коры.

Рука мальчика повторила линию, самую толстую на изображении.

– Это была стена. Больше трех метров в высоту, она была создана защищать людей от динозавров. Крупные не заходили так высоко в горы, те что были меньше, не могли преодолеть стену, а те что могли летать, не поднимались так высоко. Да и что им было ловить в горах, когда рядом был лес, полный разнообразных припасов. Однако, эта стена была действительно нужна, ибо по пологому склону вот здесь, - рука указала на зону справа от хижины, - непросто могли пробраться толстошкурые громилы, вроде трицератопсов, в принципе неопасных, если не попадаться им под ноги. Куда хуже дела обстоят с белоголовыми махакалами...

Он промолчал, понимая, что старик не знает, о чем речь, подумал немного и продолжил:

– Может, тераподы что-то говорит? Нет?

Рассказчик отмахнулся, и решил упростить рассказ до минимума:

– Хищники небольшого размера могли в теории пробраться к хижине, если стена падет. Каин же смотрел на эту стену иначе. Он впервые залез на нее в семь лет и долго смотрел вдаль. Много раз он думал о том, чтобы спрыгнуть с нее и изучить окрестности, но не решался, боясь, что не сможет подняться назад, по пологой стене, где не выступали камни так явно, как изнутри. Когда же он выходил за стену с отцом, тот не позволял ему даже смотреть по сторонам, окрикивая при малейшем замедлении.

– Разве не естественно для ребенка хотеть увидеть больше?
– явно не понимал человек.
– Мой внук, - упоминать его после увиденного стало не страшно, - не может найти себе место, пока не удовлетворит свое любопытство. И это естественно.

– Не для праведного Адама. Он любопытство называл бесовской игрой.
– Голос рассказчика звучал уверенно, а губы исказились в ироничной улыбке.
– Впрочем, он был отчасти прав. Неудовлетворенное любопытство еще тот бес.

В ночной тишине повис смешок, а внезапно возникшая дымка рисовала силуэт каменной стены.