От каждого – по таланту, каждому – по судьбе
Шрифт:
М.С. Чудакова заметила, что 1920-1922 гг. Булгаков провел, как во сне, жалея, что не ушел с белыми. И даже не чистая политика тут в основе. Он сразу понял главное: писать, не изменяя совести, можно лишь одной манерой – лицедействуя, т.е. становясь неким литературным скоморохом. Но подобное оказалось не для Булгакова, ибо под напором его дарования обычное шутовство оборачивалось злой сатирой. Заработать на таких писаниях можно было не рубли, а место в камере на Лубянке.
А как же жить без заработка? Вот и приходилось Булгакову писать денно и нощно, писать наспех, что попало. Да и печатать, где попало. Абы деньги платили.
Так он начинал. Жил, конечно, бедно. «Питаемся с женой впроголодь», –
В 1927 г. у Булгаковых уже домработница, хотя детей у них не было. В начале 30-х, наведываясь в Ленинград, жил только в «Астории». Когда в третий раз женился, предыдущей жене купил однокомнатную кооперативную квартиру, а себе – трехкомнатную в писательском доме, в Нащокинском переулке. Летом снимали с женой дачу.
Еще штрих из дневника Е.С. Булгаковой: 11 апреля 1935 г. Булгаковы пригласили к себе домой секретаря американского посольства Чарльза Боолена, еще несколько человек на ужин: «…икра, лососина, домашний паштет, редиски, свежие огурцы, шампиньоны жареные, водки, белое вино». В том же году Е.С. Булгакова занималась меблировкой их новой кооперативной квартиры. Мебель желает непременно красного дерева (значит – старинную). Хочет купить антикварные фонари для коридора, побольше ковров. А уже через пять месяцев Булгаковым стало тесно в трехкомнатной квартире, и он подал заявление в правление об обмене его квартиры на четырехкомнатную. Наконец, 25 января 1936 г. купили Булгакову медвежью шубу до пят (из шкуры американского медведя гризли).
Конечно, можно сказать, что факты эти надерганы. Верно. Надерганы. Но если бы их не было, нечего было бы и «дергать». Это – к тому, что нищим в бытовом смысле, как Цветаева, Ахматова или Мандельштам в некоторые годы жизни, Булгаков никогда не был. Он бы пустил себе пулю в лоб. Булгаков жил, как жили в те годы интеллигенты более чем среднего достатка. То есть по меркам предвоенных лет, более чем сносно.
И вновь – о главном. Писательская среда так и не стала своей для Булгакова. В его доме писатели гостили не часто. Чаще бывали артисты да режиссеры. И это не случайно. Коллеги по перу различия в дарованиях замечали быстро, да и Булгаков не стремился слиться со средой для себя инородной. Он прекрасно видел, что его бывшие коллеги по газете «Гудок» – Ю. Слезкин, Ю. Олеша, В. Катаев, И. Ильф и Е. Петров, из кожи вон лезли, чтобы хоть как-то склеиться с советской властью. Булгаков же даже попыток не делал. Их это настораживало. Они стали сторониться Булгакова.
Если без обиняков, то Булгакова многие советские писатели откровенно недолюбливали и только за то, что своим бескомпромиссным творчеством он тыкал каждого из них носом в дерьмо и показывал, чего они на самом деле стоят. Он всю жизнь писал, как того требовала его совесть, а они – в точном соответствии с социальным заказом партии.
Когда Булгаков создавал «Мастера и Маргариту» советские люди могли насладиться романами «Энергия» (1932-1938 гг.) Ф. Гладкова, «Гидроцентраль» (1930-1931 гг.) М. Шагинян, «Кара-Бугаз» (1932 г.) К. Паустовского, «Лесозавод» (1928 г.) А. Караваевой, «Время, вперед!» (1932 г.) В. Катаева и еще десятками других произведений того же уровня. Они были различимы лишь текстологически.
Убеждения, совесть, принципы – всего лишь ненужные химеры, мешающие жить. А коли так, то обойдемся без химер. 23 декабря 1924 г. Булгаков делится с дневником своим презрением к И.М. Василевскому: этот «старый, убежденный погромщик, антисемит… пишет хвалебную книжку о Володарском, называя его “защитником свободы печати”. Немеет человеческий ум». А каких творческих подвигов можно было ждать от А. Толстого, «трудового графа», возвернувшегося в Россию: «Хождения по мукам» (о том, как русская интеллигенция к советской власти прикипала?) или «Петра Первого», чтобы у товарища Сталина был перед глазами образец для подражания?
Единственный писатель, с кем Булгаков вел многолетнюю переписку, был В.В. Вересаев, симпатичный ему человек и тоже врач в прошлом. Добрые отношения были у Булгакова и с Е. Замятиным, пока тот не уехал из СССР. Можно назвать еще два-три имени.
Зато врагов – три списка. Он вел их сам с каким-то сатанинским наслаждением. Я выбрал из них лишь фамилии мало-мальски знакомые: Л. Авербах, В. Киршон, Ф. Раскольников, М. Кольцов, А. Орлинский, М. Загорский, А. Безыменский, А. Селивановский, В. Шкловский, В. Билль-Белоцерковский, А. Фадеев, А. Луначарский, В. Шершеневич, А. Жаров, Вс. Вишневский, В. Кирпотин. И это – лишь самая малость. Их на самом деле в десять раз больше.
И все, как на подбор, члены Союза советских писателей, который Булгаков называл «Союзом профессиональных убийц», хотя и сам в нем состоял с года основания. И очень волновался в 1934 г., чтобы не опоздать «к принятию в члены».
Несколько слов о жизни Булгакова.
Родился он в Киеве в 1891 г. В семье преподавателя Киевской духовной академии, помимо Михаила, старшего сына, было еще шестеро детей: Вера (1892 года рождения), Надежда (1893), Варвара (1895), Николай (1898), Иван (1900) и Елена (1902). В 1900 г. Михаила зачислили в приготовительный класс Второй городской гимназии, а на следующий год он стал учиться в знаменитой Первой Александровской гимназии, которую и закончил в 1909 г. В том же году Булгаков становится студентом медицинского факультета университета Святого Владимира. Диплом со званием «лекаря» он получает в 1916 г.
Во время учебы в университете – непрерывные студенческие беспорядки. Студенчество раскололось. Михаил с теми, кто был против раскола: поступил – учись.
В 1914 г. началась мировая война. Булгаков, еще студентом, стал работать в госпитале при Казенной палате Саратова (там жили родители его молодой жены, Татьяны Николаевны Лаппа). А в 1916 г. вместе с дипломом лекаря Булгакову присвоили воинское звание «ратник» и направили работать земским врачом в самую, что ни на есть, российскую глухомань: в Никольскую больницу Сычевского уезда Смоленской губернии. Там он даже Февральскую революцию 1917 г. не заметил. Но Октябрьскую не проглядел: не дали солдаты, которые тысячами удирали с фронта и везли к себе в села характерные «окопные болезни» – гонорею и сифилис. Это бедствие стало столь массовым, что Булгакову из детского врача пришлось перепрофилироваться в венеролога.
В сентябре 1917 г. Булгаков добился перевода в городскую земскую больницу города Вязьмы.
Еще в Никольском с Булгаковым приключилась беда: отсасывая дифтеритные пленки из горла больного ребенка, ему показалось, что одна из них попала ему в рот. Он приказал ввести себе вакцину. Начался страшный зуд, его ничем нельзя было унять, к тому же распухли и заболели ноги. Спасали уколы морфия. Он так к нему пристрастился, что на какое-то время превратился в настоящего наркомана. Основной задачей жены стало теперь добывание спасительных ампул. Если она приходила ни с чем, Булгаков впадал в неописуемую ярость: грозился застрелить ее, однажды запустил в жену горящую керосинку.