От нашествия варваров до эпохи Возрождения. Жизнь и труд в средневековой Европе
Шрифт:
В этом средневековом обществе, которое теперь приближалось к своему концу, промышленность развивала лихорадочную деятельность по всем направлениям, умножая количество источников богатства и увеличивая силу трудовых классов.
ГЛАВА 3
Изменения в организационной структуре коммерческих и промышленных сословий. – Городские революции и прогресс городов в конце Средних веков
В те дни, когда коммерция и промышленность совершали этот поворот на новый курс, первоначальное единство коммерческих и промышленных сословий, уже сильно подорванное в предшествующий период, было окончательно разрушено. Наверху образовалось растущее меньшинство буржуа-капиталистов; в середине возникла мелкая и средняя буржуазия, состоявшая из мастеров, объединенных в свободные ремесленные союзы и корпорации, ниже находились рабочие, которые медленно обособлялись от сословия мелких мастеров, а в самом низу наемные рабочие крупной промышленности и присоединившееся к ним подкрепление в виде различных случайных элементов, то есть новый городской пролетариат.
Теперь капиталистическая буржуазия, малочисленная, но всемогущая в силу своего богатства, была организованной и росла. В Базеле из 30 тысяч жителей эти капиталисты составляли всего 4 процента. В Венеции, богатейшем городе Запада, такими капиталистами были всего 2 тысячи патрициев, каждый из которых обладал доходом от 200 до 500 тысяч франков. Но они держали в своих руках основную часть богатства своих городов. Например, во Фрайбурге 37 горожан владели 50 процентами всего движимого и недвижимого имущества, и потому больше трети его жителей не имели никакого имущества. Буржуа-капиталисты были в состоянии стать наравне с земельной аристократией и даже превзойти ее. Флорентийский банкир купеческого происхождения Козимо де Медичи в 1440 г. оставил после себя состояние размером в 225 тысяч золотых флоринов – больше, чем имели французские удельные князья. Банкир из Лукки Дино Рапонди однажды ссудил герцогу Бургундскому 2 миллиона франков, а знаменитый торговец дорогими тканями Жак Кёр, казначей короля Франции Карла VII, скопил капитал размером в 27 миллионов франков – правда, его богатство все же было меньше, чем у суперинтенданта Пьера Реми, который во времена Филиппа VI (р. 1293, король в 1328–1350 гг., первый из династии Валуа) имел, как полагают, состояние в 57 миллионов. Во второй половине XV в. купцы-капиталисты из Нюрнберга и Аугсбурга «стоили» каждый от 3,5 до 5 миллионов франков; часть этих денег была накоплена в первой половине того же века, когда некоторые из них имели доходы от 10 до 15 тысяч флоринов; именно тогда возникла власть буржуазных династий – Фуггеров, Баумгартнеров, Хохштеттеров и Херватов.
Своего успеха они добились благодаря деловым способностям, активности или дерзости, а также предприимчивости, которая побуждала их старательно выискивать любые возможные источники прибыли. Они накапливали деньги, сдавая в аренду свою землю, завладели большинством городских домов, а в Венеции в 1420 г. суммарная стоимость всех жилых зданий составляла капитал примерно в 100 миллионов франков; они покупали земли и феодальные поместья в сельской местности. Но в первую очередь их обогащали банковские, коммерческие и промышленные предприятия. Через посредство своих союзов эти капиталисты были хозяевами кредита и денег и даже начали выманивать сбережения у частных лиц, обещая увеличить полученную сумму. Они монополизировали крупную международную коммерцию, торговлю продовольственными продуктами и предметами роскоши, а также зерном, вином, скотом и пряностями. Они спекулировали необходимым для промышленности сырьем и промышленными товарами, а также салом, поташом, дегтем, деревом, шкурами, мехами, хлопком, шелком, шерстью и, кроме всего этого, шерстяными, шелковыми и бумазейными тканями, покрывалами, дорогими видами тканей и мылом. Они занимались разработкой рудников, создавали металлургические и текстильные мануфактуры, и повсюду вложенный ими в дело капитал приносил плоды.
Эти великие дельцы, мастера управления деньгами чувствовали себя «гражданами мира» и не были привязаны к узким интересам какого-либо одного города. Наоборот, они с радостью становились доверенными лицами королей и иных правителей стран и были самыми лучшими помощниками абсолютной монархии, служа которой они служили собственным интересам. Часто они окружали себя великолепием и роскошью, перенимая образ жизни высшей аристократии. Венецианские патриции, Жак Кёр и семейство Портинари в Брюгге жили во дворцах или усадьбах, которые были достойны князей и даже монархов. Они с гордостью выступали в качестве меценатов и были в числе умных пропагандистов Возрождения. Но они нарушили покой средневековой экономики и внесли в нее пагубные методы: безжалостную спекуляцию, сговоры и монополии, даже картели, полнейшую неразборчивость в средствах и презрение ко всем нравственным нормам. Их упрекали в том, что они (как было сказано на заседании одного из немецких законодательных собраний) «лишают мелкую торговлю и торговлю среднего размера всякой возможности заработать», или в том, что они, как написал о Жаке Кёре один его современник, «делают бедными тысячу достойных купцов, чтобы обогатить одного человека». Своими уловками и неудачами, которые не причиняли никакого ущерба «их богатству», они, как жаловался автор одного тогдашнего памфлета, разрушили весь честный труд и всю честную торговлю. Они разрушили прежний гармоничный общественный уклад городов, поколебав или уничтожив его тем, что сделали одной видимостью защитные меры, выполнения которых он требовал. Они принудили значительную часть населения, занятого в промышленности и торговле, подчиниться их власти. В некоторых видах работ они стали настоящими диктаторами, и они участвовали в создании и развитии тех грозных бедствий, которые неразрывно связаны с наемным трудом и существованием того городского пролетариата, который они оставили в наследство современному миру.
Борьба, сопровождавшая тогда рождение капиталистической буржуазии с ее духом приобретательства, не была такой сильной, какой стала в последующие века; но так было лишь благодаря той силе, которую многочисленность и объединение в союзы давали мелкой и средней буржуазии. Это сословие, куда входили мелкие городские собственники, основная масса чиновников и, в первую очередь, торговцы и мастера-ремесленники, составляла наибольшую часть населения в большинстве городов; например, в Базеле – 95 процентов жителей. Они довольствовались скромным состоянием: в Германии XV в. буржуа из среднего класса часто имели от 2 до 10 тысяч флоринов. В Базеле пятая часть населявших его буржуа имела в среднем от 200 до 2 тысяч флоринов, а треть этих буржуа, в том числе многие ремесленники, – от 30 до 200 флоринов. Во Франции буржуа этой категории обычно давали дочерям приданое, стоившее от 500 до 2 тысяч франков. Этот многочисленный слой общества состоял из людей не очень склонных к риску, но часто имевших достаточно независимый характер. О нем очень заботилось государство, которое часто делало его союзником в делах правления и поручало его представителям значительную часть обязанностей по управлению городами, когда допускало к участию в нем людей из народа.
По сути дела, именно этот слой населения вносил в общество драгоценные свойства – жизнестойкость и стабильность. Его представители никогда даже на мгновение не замедляли свой труд, и в мелкой коммерции и мелкой промышленности каждую минуту возникали новые профессии. Во Франкфурте-на-Майне, например, в XV в. было 191 ремесленный союз, и только в металлургии таких союзов было 18; в Ростоке подобных союзов было 180, в Вене и Базеле по 100. Даже в тех городах, где, как казалось, полностью господствовала крупная промышленность, например в Ипре, ей бросала вызов мелкая промышленность, в которой было занято 48,4 процента рабочих, а на суконных мануфактурах 51,6 процента. В подавляющем большинстве городов большинство жителей входили в объединения рабочих мелкой промышленности; во Франкфурте, который может служить типичным примером, эти союзы охватывали 84 процента работающего населения, а в крупной промышленности работало только 14 процентов горожан.
Эта организация труда, которая обеспечивала трудовым слоям населения независимость, достоинство и справедливые условия труда, оставалась преобладающей и сохранила свои отличительные особенности. Мелкие ремесла господствовали потому, что для них не были нужны ни большой капитал, ни дорогостоящие инструменты, они давали производителю возможность самому пользоваться всеми плодами собственного труда и до некоторой степени обеспечивали равенство в распределении коллективной деятельности между ремесленниками. Большинство городского трудящегося населения было объединено в свободные ремесленные союзы, которые не требовали от вступающего ни создать шедевр, ни долгое время пробыть учеником и управлялись только с помощью простых правил, которые не мешали, а, напротив, способствовали тому, чтобы продукция ремесленников была дешевой, а их репутация хорошей. До середины XV в. крупные города, например Бордо, Лион и Нарбон, жили именно при таких порядках, и даже в городах, где существовали клятвенные корпорации, свободные союзы могли объединять тружеников половины всех профессий (как в Пуатье) или двух третей (как в Париже и Рене).
Тем не менее в этот период все быстрее росло количество клятвенных, то есть привилегированных корпораций. В одних случаях это считалось нужным, чтобы стимулировать недостаточно активных тружеников, в других это был подходящий способ регулировать промышленность и торговлю, научить рабочих дисциплине или использовать их как источник налогов и солдат для правительства. Такие корпорации в это время появились в Франции в Туре, Безансоне, Рене и многих других городах, в Дуэ, Турне и большинстве городов Нидерландов, Англии, Германии, Италии и Испании, а оттуда это движение распространилось на остальную Европу. Во Франкфурте за 100 лет их количество увеличилось с 14 до 28, в Вене с 50 до 68, в Лондоне с 48 до 60, а в Венеции с 59 до 162. Даже прежние корпорации делились на части, давая начало новым клятвенным союзам. В некоторых странах корпоративная структура получила такое широкое применение, что там возникли корпорации скрипачей, слепых, нищих и даже бродяг и куртизанок. Создавались федерации или союзы профессиональных объединений – такие, как, например, базельский safran, объединявший 100 ремесленных союзов, братство портных в графстве Гогенцоллерн или nations и liden нидерландских городов. Даже в маленьких городках и поселках возникли привилегированные корпорации. Клятвенные корпорации не полностью раздавили своей мощью свободные ремесленные союзы, однако в огромной степени расширили границы своего господства.
На некоторые стороны жизни общества этот режим продолжал оказывать то полезное влияние, которое существовало в предыдущий период. Он внес свой вклад в формирование традиций честности и профессионального мастерства, стабильности и общественного равновесия в мире труда. Но в корпорациях быстро развились те эгоизм, исключительность и даже мертвая рутина, которые в конце концов пропитывают собой любое привилегированное сообщество. Из-за этого монополия и регуляция в них достигли высочайшей степени, и увеличилось число судебных разбирательств между соперничающими профессиональными объединениями. Они ненавидели и преследовали любой независимый труд, чересчур педантично учитывали в своих правилах каждую мелочь. Они создали свою следственную полицию и стали чем-то вроде крепостей с привилегиями вместо стен и гарнизоном из работодателей, которые были в союзах меньшинством. Опрометчивая политика муниципальных и центральных властей давала корпорациям возможность под различными фальшивыми предлогами увеличивать число предприятий, вредных для общих интересов.
Позже положение дел еще ухудшилось: в мире труда начались разногласия. В каждом центре богатые или могущественные корпорации старались подчинить себе менее удачливые или менее сильные. Во Флоренции старшие гильдии (major arts) стали угнетателями для средних (middle arts) и еще более для младших гильдий (minor arts). В Лондоне двенадцать крупных «ливрейных» компаний, обладавшие гербами, которые их члены имели право изображать на своей парадной одежде, называвшейся ливрея, отделились от пятидесяти ремесленных союзов, не имевших такого права. В Париже шесть купеческих объединений, в том числе союз торговцев тканями и союз торговцев дорогими материями, превратились в аристократию, а в Базеле то же самое сделали herrenz"unfte – корпорации «господ». Даже внутри каждой клятвенной корпорации старшие по возрасту мастера старались сосредоточить управление корпорацией в своих руках и не допускать к власти молодых. Например, в Лондоне 114 мастеров, известных как Ливрейная часть Компании пивоваров, управляли 115 других.