От рук художества своего
Шрифт:
Я оторопел. А он смотрел на меня жестко, сердито и насмешливо. Мои помощники с грохотом повскакивали со своих мест и застыли в низком поклоне. Я выдержал взгляд царя, пытаясь распознать, с чем он пришел ко мне столь внезапно, отвесил ему подобающий почтительный реверанс:
— Премного обязан, ваше императорское величество, милости прошу входить и располагаться!
Признаться, сердце у меня стучало тревожно. Петр повернул голову назад и махнул рукой. Тотчас же несколько денщиков, обтекая его, бочком пронырнули в комнату с битком набитыми корзинками в руках. А царь стал методично топать в пол сапогами, сбивая снег и звеня шпорами. Потом, опираясь на ражего краснолицего денщика,
Наконец дверь закрыли. Я мог собраться с духом. Сенаторы обстали своего пастыря и молча ждали указаний.
— Ну, непутевый! Граф ты мой любезный, вот видишь, — загрохотал царь своим зычным голосом, — на тебя пишут мне докладные с жалобами. — Он упорно глянул мне в глаза. — А мы к тебе с господами сенаторами в гости препожаловали… Тебя гнать советуют взашей… Ну, как, рад ты нам? Или не рад? Как ты нам на нашу доброту-то ответишь, а? Чем?
Царь придвинулся ко мне вплотную.
— У вас, всепресветлейший государь, невыгодное обо мне впечатление произошло, — ответил я, твердо глядя в глаза Петра. — Великая мне досада, — сказал я царю. — Распри всякого рода всегда производят больше зла, нежели они того стоят. Мне хорошо ведомо: приверженность вашего величества к художеству есть не личина, искусно подделанная. Все в просвещенной Европе уже знают, что государь российский и вседержавный царь разбирается в ремеслах и художествах весьма тонко и даже искусно…
— Ты мне лазаря не пой, милый! — оборвал меня царь, подошел к столу, налил два больших бокала и, поднося один из них мне, сказал: — Ладно, мы с тобой выпьем вдвоем, брудершафт, чтобы дружб наших не рвать. А после и господа сенаторы тоже выпьют. Они — для чего пришли, знаешь? То-то! Хотят лично удостовериться, что труды твои российских денег достойны, коих у нас слишком немного в государстве. А и те, что есть, на ветер летят да разворовываются!
— Так вот, граф любезный, — продолжал Петр, — ежели сенаторы будут иметь заключение, что контора интендантских дел по твоему художеству недоплачивает, то они дадут ей реестр и тебе за все заплатят сполна! А коли не будет от них заключения — не взыщи с нас, а мы с тебя взыщем, так?
— Да и так уж взыскано, — посетовал я. И добавил: — Смею уведомить ваше державство, что верней и естественней союзника, чем я, вам искать незачем. За честность моих правил в деле художества и мою благонамеренность я готов ответить перед богом и государем, коему присягнул. Тщусь пользы прибавить трудом своим и сына моего.
Я почувствовал, что царь держится по отношению ко мне с некоторым холодком, вовсе не так, как прежде. Его настороженность и отчужденность коробили меня и даже пугали, потому что это могло иметь дурные последствия. По всему видно было, что клевет про меня он наслушался немало. Представляю себе, как ему прожужжали уши про мои выходки и капризы, несговорчивость и оспориванья. Да еще и наврали с три короба. Не преминули — про мое высокомерие, зазнайство, наверняка и жалобщиком выставили в его глазах. Я знал и отлично понимал, что держать себя в Петербурге надобно церемонно. Так я и делал. Достоинство, спокойствие, поднятая голова. Это подобает моему званию, положению. В противном случае, если виляешь хвостом, идешь на уступки, то уж не сетуй — сделают тебя
Скажу по чести, что я порой слишком заносился, но делал сие не по глупости… Для того только, чтоб не забывали, с кем дело имеют. По правде говоря, больше не для себя, а для сына старался.
Как бы там ни было, теперь-то я сам увидал: толки да перетолки, суды да пересуды, злословия и наветы бесследно не прошли. Засели крепко они в государе занозой. Как теперь их вытащить? Он вообще легко доверялся. К тому ж то, что ему говорилось обо мне, в какой-то мере имело под собой основание Не безгрешен я был, ох не безгрешен.
Стол был уже отменно накрыт. Денщики успели расставить снедь и штофы. Приладили императору специальный рукомойник с зеркалом. Государь посматривал на меня, на сенаторов, по сторонам, но позволенья начинать не давал. Он что-то обдумывал и был, видимо, не в себе.
На дворе завывал ветер, окна мастерской были залеплены смерзшимся снегом, а в печке шипели и стреляли мокрые бревна. "Что им от нас надо? В этих ледяных ветрах, холоде вечном, с этими заскорузлыми работниками мы делаем художество, чтоб очищать дух, а они еще нами недовольны", — подумал я и сунул руки в карманы фартука.
Я следил за каждым движением государя, он поймал мой взгляд и улыбнулся — грустно и устало, но уже и с каким-то новым, товарищеским и участливым теплом. Обстановка мастерской была для него добродейственной и благотворной.
— Ну что ж, граф, — сказал наконец государь, — покажи-ка нам художества да растолкуй как следует… А после и отужинаем на славу Да у меня к тебе и дело есть! Но об этом потом, потом! — сказал царь, нахмуриваясь.
Я стал зажигать дополнительные лампы и свечи, чтобы лучше представить гостям все, что у меня было.
В это время дверь отворилась и вошел Франческо. Он рассеянно взглянул на пришельцев, чинно рассевшихся за столом, внезапно увидел царя Петра и уставился на него широко открытыми глазами.
— Тебе сколько ж лет? — спросил государь, пристально взглянув на сына.
— Девятнадцать, ваше царское величество, — смущенно ответил Франческо.
— Я слышал, что ты имеешь большую любовь и охоту к архитектурному делу? Верно ли меня уведомили?
— Он трудится весьма исправно и прилежно, ваше державство, — ответил я за сына, — уклоняется жить в праздности и много меня выручает!
— Сие отрадно, сын должен вспомогать отцу во всех занятиях. В деле художества нет ни чинов, ни рангов. Достоинство ремесла и труд искусный — вот что в нем имеется, — раздался голос царя, и он пристально посмотрел на моего сына Похоже что Франческо ему понравился.
Взволнованный всеобщим вниманьем, сын смутился, опустил глаза. Не знал, куда деть свои крупные руки.
— Ну, а жениться не собираешься? — спросил Петр у Франческо.
Тот совсем смутился и смотрел на царя молча и открыто. Сияющие глаза Франческо еще больше подчеркивали нежность его раскрасневшегося от мороза лица.
— Я тебе — Франческо тебя зовут? — так вот, Франческо, я тебе совет один дам… Когда надумаешь жениться, выбирай невесту непременно с большим ртом. — Царь загадочно улыбнулся: — Ни за что не догадаешься — для чего это потребно! — Петр весело заиграл глазами и, чувствуя себя победителем, наставительно заключил смеясь: — А рот большой невесте нужон, чтобы она много ела, от этого здоровой будет, и детки крепкими родятся, и проживет долго!
Все громко засмеялись.
Царь раскурил трубку, встал и, подойдя к сыну, твердо сказал: