От слов к телу
Шрифт:
В России о необычном романе узнали в 1898 г., его перевод прочли в 1900 г., а к 1917 г. российскому читателю были доступны в общей сложности десять изданий романа Уэллса в разных переводческих вариациях. Подобно западному читателю, он имел возможность соотнести умозрительные образы английского романа с собственными, достаточно богатыми киновпечатлениями [902] . Между прочим, огромная популярность романа объясняла и большой интерес к первой поездке его автора в Россию в начале 1914 г., практически совпавшей с приездом основоположника футуризма Ф. Маринетти [903] .
902
Кинематографические аллюзии из романа Уэллса были заимствованы А. Блоком в пьесе «Балаганчик». См.: Иванов Е. Записи об Александре Блоке // Блоковский сборник. Тарту, 1964. С. 392. О домашних пародиях символистов на кинематограф см. в: Иванова Л. Воспоминания. Книга об отце. Париж, 1990. С. 35; Февральский А Пути к синтезу: Мейерхольд и кино. М., 1978. С. 11–12. Об использовании В. Хлебниковым эффекта «машины времени» в пьесе «Мирсконца» см.: Хлебников В. Творения. С. 689. О позднейшей рецепции образов романа советским киноавангардом см.: Цивьян Ю. Историческая рецепция кино. С. 335–338. Этот эффект в кинематографическом «ракурсе» был переосмыслен при работе над постановкой «Бани» Маяковского. См.: Юткевич С. Собр. соч. М., 1991. Т. 2. С. 93–94. Примечательно, что визуальный эффект уэллсовской «машины времени» открылся западным зрителям лишь в фильме Д. У. Гриффита «Нетерпимость» (1916). См.: Трауберг Л. Дэвид Уорк Гриффит. М., 1981. С. 123.
903
См.: П. Уэльс в Москве (так!!) // Новь. 1914. 23 января. С. 8; Уэльс (так!!!) в Лавре // Там же. 1914. 24 января. С. 6. О приезде вождя итальянских футуристов в Россию см.: Приезд Маринетти // Там же. 1914. 28 января. С. 8; Беседа с Маринетти // Там же. 1914. 29 января. С. 8 и др.
Обсуждая уэллсовский роман, художественная критика почти единодушно признала изоморфность этой литературной химеры экрану, правда отказав при этом им обоим в принадлежности к образам искусства: «На что можно смотреть минут пять в кинематографе, о том читать часа полтора скучновато» [904] . Между тем, кинематограф действительно был идеальным и общедоступным средством материализации фантастической идеи о пространственно-временных перемещениях: он обладал уникальной технологической готовностью проекционною аппарата к развертыванию сюжета в двух направлениях — от начала к концу и обратно. Это впервые было осознано еще Люмьерами в 1897 г., и вскоре прием был довольно скоро воспринят и кинооператорами: «Опрокинув аппарат вверх дном и производя съемку, мы можем получить следующий эффект: окурок папиросы с пола попадает в руку курящего, оттуда в рот и т. д. вплоть до портсигара; разбитый сервиз становится целым и попадает на поднос. В данном случае опрокинутый аппарат заменяет обратный ход ленты» [905] . При всех этих условиях существовало и еще одно важнейшее рецептивное качество кинематографа — его безусловная механистичная отчужденность от зрителя, для которого экранное зрелище было конвенциональной формой Plusquamperfectum.
904
Против течения. 1910. С. 6.
905
Вся кинематография. С. 99. В указанной выше книге Е. Маурина «Кинематограф в практической жизни» также описаны сюжеты, построенные на использовании этого приема. Примеры аналогичных ранних сюжетов см. еще в: Кинематограф («Живая фотография»). Его происхождение, устройство, современное и будущее общественное и научное значение / Сост. В. Готвальт. СПб., 1909. С. 90–91.
Обсуждая рецепцию эффекта «обращенного времени», следует отметить, что в России он обрел особый колорит, резонировавший с социально-политическим тонусом общественного сознания. Первым воспользовался этим приемом А. Яблоновский, оценивая итоги первой русской революции и предшествовавшие ей события: «<…> вся наша жизнь — один сплошной кинематограф и <…> демонстрирующий его маэстро пустил полосу именно в обратную сторону. Показав нам сначала очень яркую и интересную картину под заглавием “Освободительное движение”, он вдруг придавил какие-то кнопки, что-то перевернул, что-то переставил, сказал: ейн, цвей, дрей — и картина понеслась еще быстрее прежнего, но только в прямо противоположном порядке <…> Самая первая картина, которая представляла собою вылезание обывателей из обывательских нор и превращение в граждан, теперь является последней и являет собою как раз обратную картину — превращение граждан в обывателей и прятанье в обывательские норы. <…> События, совершив свой цикл, вернулись к своему первобытному состоянию <…>» [906] .
906
Яблоновский А. Кинематограф // Русское слово. 1908. 6 декабря. С. 3. См. также его обращение к кино в эмигрантский период: Яблоновский А. Кинематограф // Общее дело. Париж, 1921. 20 января. С. 3.
Таким образом, прием «обращенного времени», воспринимавшийся современниками как типично кинематографический, получил признание и надолго закрепился в творческой практике литераторов самых разных школ и направлений [907] .
Следует отметить, что большинство писателей старшего поколения негативно отнеслось к литературной моде на заимствование кинематографических приемов. Их печатные комментарии по поводу наступления кинематографа на традиционную художественную культуру отмечены в лучшем случае пренебрежением к «варварскому» зрелищу, а в худшем — откровенной неприязнью по отношению к «мертвому, механическому паноптикуму» [908] . Вместе с тем хорошо известно и многократно прокомментировано отношение к кинематографу А. Белого, который от первых восторженных деклараций 1900-х годов [909] в последующее десятилетие пришел к сотрудничеству с ним. В результате возникла чрезвычайно интересная переработка романа «Петербург» в сценарную форму и приспособление его символистских абстракций и образов к специфическим формам выразительности на экране. Этот «внутренний» опыт оказал существенное влияние на литературную и кинематографическую практику, так как он выявил необходимость преодоления общих стереотипов, сложившихся к тому времени в рецепции экранного зрелища, и насыщения литературы новыми формальными приемами [910] .
907
Подробнее об этом см. в нашей работе: Янгиров Р. «Экран жизни»: версия Дон Аминадо // Новое литературное обозрение. 1995. № 12. С. 17–33.
908
Анкета «Писатели о кинематографе» (К. Бальмонт, Д. Мережковский, Э. Верхарн) // Вестник кинематографии. 1915. № 88/8. С. 18–19 (перепеч. из газ. «Петроградская копейка»). Отзыв И. Бунина см. в: Сине-Фоно. 1913. № 20.
909
Белый Андрей. Синематограф // Весы. 1907. № 7. С. 50–53 (то же в: Белый Андрей. Арабески. М., 1911. С. 349–353); Он же. Театр и современная драма // Книга о новом театре. СПб., 1908.
910
Белый А. Петербург. Киносценарий по роману // РО РГБ. Ф. 516. Оп. 3. № 37. Об этом см. также: Цивьян Ю. Историческая рецепция кино. С. 216–238.
Противоречивым было отношение к кинематографу у Л. Андреева. В ноябре 1912 г. он развернул перед современниками грандиозную перспективу грядущей «кинофикации» художественной жизни, имея в виду, в первую очередь, театр и литературу (по нашему мнению, прежде всего литературу «бульвара», хотя киноведы относят это замечание исключительно к экранной драматургии): «<…> Кинематографу суждено будет <…> расширить наше представление о действии до новых, непредвиденных пределов <…>. Нет пределов для авторской воли, творящей действие, обогатилось воображение — и вот нарождаются какие-то новые кинемо-драматурги, еще неведомые таланты и гении. Кинемо-Шекспир, отбросив стеснительное слово, так углубляет и расширяет действие, находит для него столь новые и неожиданные комбинации, что оно становится выразительно, как речь, а в то же время убедительно той несравненной убедительностью, какая присуща только видимому и осязаемому <…>. Действие становится выразительно, как речь» [911] .
911
Андреев Л. Письмо о театре. Цит. по: Андреев Л. Полн. собр. соч. СПб., 1913. Т. 8, кн.16. С. 315–316 (Первопубл.: Андреев Л. Письмо о театре // Маски. 1912. № 3. С. 3–14). См. также: Душенко К. «Великий Немой»: происхождение термина // Киноведческие записки. 1997. № 35. С. 94–98.
Однако уже год спустя Андреев присоединился к хору недругов экрана, повторив их характеристики для оценки противостояния театра и кинематографа [912] . Вместе с тем писатель неизменно откликался на предложения кинематографистов о сотрудничестве и в следующие годы переработал для кино свои пьесы «Король, закон и свобода» (1914) и «Екатерина Ивановна» (1915). Но опыт реальной работы в кинематографе окончательно укрепил его пессимизм в отношении прежнего любимца. В октябре 1916 г. П. Пильский услышал крайне негативный отзыв писателя об экране:
912
Сине-Фоно. 1913. № 3. С. 16 (перепеч. из газ. «Биржевые ведомости»).
«Этот кинематограф глуп. То, что он дает сейчас, никому не нужно. Все это — на потеху дуракам.
— Да, что-то здесь нужно изменить…
— В этом вся и штука. У кинематографа есть будущее, и оно большое и значительное. Но, чтобы к нему приблизиться и создать его, необходимы другие авторы и другие режиссеры, и другие актеры и, может быть, другая публика. Словом, готовить это будущее весьма и весьма трудно» [913] .
Эта оценка совпадает с переменой рецепции кинематографа символистами в 1910-е гг., отмеченной разочарованием и осознанием неадекватности своего художественного зрения и опыта творческим потенциям экрана. Об этом свидетельствует, например, поздний отзыв А. Блока, сменившего прежнее зрительское увлечение экраном на серьезное литературное осмысление этого феномена, но в отличие от Л. Андреева, различавшего самоценность фильма и его рецепцию. Откликаясь на предложение сотрудничества в кинофирме «Русь» в качестве сценариста, он писал: «<…> я не раз думал писать для кино; чувствую, однако, всегда, что для этого надо найти в себе новую технику. <…> Я долго любил кинематограф таким, каков он был; потом стал охладевать — уж очень крепко захватили его в свои руки обывательщина и пошлость “великосветских” и т. п. сюжетов. Но ведь двигатель — все двигатель, и лента — все лента. К ним ничего не пристает» [914] .
913
Пильский П. Леонид Андреев. Заметы памяти и дневники // Одесский листок. 1919. 17 октября. С. 4.
914
Письмо к А. Санину от 10 сентября 1918 г. (Блок А Собр. соч.: В 8 т. М.; Л. 1963. Т. 8. С. 515). См. также: Вишневский Вен. Александр Блок и кино // Искусство кино. 1936. № 9. С. 48; Лотман Ю. Блок и народная культура города // Он же. Избранные статьи. Таллинн, 1993. Т. 3. С. 185–200.
Исключение в этом ряду составлял, пожалуй, лишь В. Брюсов, с середины 1910-х гг. включивший экран в арсенал своих метафор реальности:
Мир шумящий, как далек он, Как мне чужд он! Но сама Жизнь проходит мимо окон, Словно фильмы синема [915] .Позднее эта условная метафора сменилась у него апокалиптическим образом «всемирного кинематографа», демонстрирующего картины гибели цивилизации:
В годину бед, когда народной вере Рок слишком много ставит испытаний, — В безмерном зале мировых преданий Проходят призраки былых империй, Как ряд картин на световом экране [916] .915
Брюсов В. Синема моего окна. Цит. по: Брюсов В. Собр. соч. М., 1973. Т. 7. С. 158.
916
Брюсов В. Мировой кинематограф // Раннее утро. 1919.15 марта. С. 4.
Примечательно, что это стихотворение было написано Брюсовым уже в период его сотрудничества в Московском кинокомитете, где он занимался переводом своих романов на язык экрана [917] .
Весьма ощутимым было присутствие кино с начала 1910-х годов в творческой практике А. Куприна. Как и у многих других литераторов, его произведения были многократно, но малоудачно инсценированы в кино, вызвав бурную реакцию автора в печати. Но, так или иначе, не они определили отношение писателя к кино и неослабный интерес к экрану.
917
О кинокарьере поэта см. в: Вознесенский А. Встречи с Брюсовым // Их истории кино. М., 1968. Вып. 7. С. 94–97.
А. Ханжонков, рано озаботившийся сценарным обеспечением своего предприятия, поздней осенью 1912 г. решил привлечь к этому именитые литературные силы. При этом ему удалось заручиться согласием А. Аверченко, Ф. Сологуба, Тэффи, О. Дымова, А. Амфитеатрова, Е. Чирикова, Л. Андреева, А. Каменского и др. на создание оригинальных сценариев, либо на продажу прав на инсценировки их сочинений. В числе привлеченных А. Ханжонковым беллетристов был и А. Куприн. Для закрепления отношений был даже устроен большой пикник в окрестностях Петербурга, во время которого была инсценирована игровая кинопостановка, пародировавшая одну из тем ранней русской хроники и выданная за подлинно документальную съемку («Охота на лосей и диких коз в окрестностях Петербурга/Корифеи русской литературы на охоте») [918] .
918
Ханжонков А. Первые годы русской кинематографии. С. 64–65. На самом деле охотничья «вылазка» прошла 3 февраля 1913 г. и в ней участвовали А. Аверченко, А. Бухов, Е. Чириков, Б. Лазаревский, В. Регинин, А. и С. Рославлевы, А. Садовская, И. Сургучев, Тэффи, А. Федоров, Дм. Цензор, Д. Щербаков, Г. Яблочков и др. См.: Синий журнал. 1913. № 7. С. 12 (здесь же — групповая фотография участников охоты); Бухов А. Роковой заяц. Юмористические мемуары // Там же. С. 12–13.