От великого Конде до Короля-солнце
Шрифт:
Да и сам король немного оживился. Он улыбался барышням, и вокруг стали шептаться, что, несмотря на свои семьдесят шесть лет, он слегка наставил рога строгой супруге…
Эти слухи вскоре распространились по Парижу, и народ, радуясь, что «наш непобедимый Луи» еще способен совершать подвиги во имя любви, начал распевать куплеты, где утверждалось, что королю «больше нравится племянница старой любовницы, нежели она сама».
Разумеется, это было преувеличением. Молодая Франсуаза д'Обинье, племянница мадам де Ментенон, ничем не заслужила подобных обвинений, но добрым парижанам доставляла удовольствие сплетня, унизительная для супруги короля.
13 августа посол нанес прощальный визит монарху, и Людовик XIV преподнес ему
Пока он увозил в Руан парижанку, о которой больше никто ничего не слышал, король слег. Его чрезвычайно утомила аудиенция, данная Мехетмету Ризабегу: в течение долгих часов он вынужден был, не снимая парадного облачения, прощаться с послом в соответствии с требованиями сложного церемониала. У него разболелась нога, которая уже давно раздулась и посинела. 15 августа он не смог пойти к мессе, и его отнесли на руках. 20-го лихорадка усилилась, и ему внезапно стало так плохо, что двор перепугался. 26-го Марешаль, главный хирург, решил произвести кровопускание из больной ноги и обнаружил, что мясо сгнило до кости.
Этим обстоятельством все были крайне поражены.
Заметив странное выражение на лицах окружающих, король потребовал объяснений. Тогда ему со всем почтением сообщили, что нога поражена гангреной.
Это его очень расстроило.
— Разве у вас нет пилы? — спросил он. — Разве нельзя ее отрезать?
Врачи, заливаясь слезами, бормотали что-то невнятное.
— Я умру? — спросил тогда Людовик XIV.
Солгать ему не посмели, и он выказал большое мужество, узнав правду.
— Вот уже десять лет, как я готов к этому, — прошептал он и спокойно закрыл глаза.
Врачи, потрясенные этим великолепным смирением, разнесли ответ короля по всему дворцу. Фраза была встречена общим восторгом. Однако вскоре злые языки стали говорить, что подобная сила духа объясняется страстным желанием побыстрее расстаться с мадам де Ментенон…
Пока в дворцовых коридорах шушукались, Людовик XIV, застыв под вишневым бархатным одеялом с золотым кружевом, казалось, дремал.
Не выпуская руки мадам де Ментенон, с которой прожил тридцать лет, он ждал смерти.
25 августа его соборовали. 26-го он велел позвать Филиппа Орлеанского — бывшего герцога Шартрского [89] — и громко сказал ему:
— Племянник, назначаю вас регентом королевства. Вы увидите одного короля в могиле, а другого — в колыбели. Помните всегда первого и не забывайте об интересах второго.
Этим королем в колыбели был пятилетний герцог Анжуйский, единственный законный наследник Людовика XIV.
В самом деле, все принцы, которые могли бы взойти на престол, умерли за несколько лет до того довольно странным образом. 8 апреля 1711 года неожиданно скончался от оспы в возрасте пятидесяти лет старший дофин Людовик. В 1712 году с интервалом в несколько дней корь унесла его сына и сноху — герцога и герцогиню Беррийскнх. Они оставили двух сыновей: пятилетнего герцога Бретонского и герцога Анжуйского, которого еще не отняли от груди. Потрясенный Людовик XIV тут же провозгласил герцога Бретонского дофином Франции.
89
Он стал герцогом Орлеанским после смерти Месье, произошедшей в 1701 году.
Но бедному мальчику недолго пришлось носить этот титул: через день после смерти родителей он тоже заболел (равно как и его маленький брат) и вскоре скончался.
Такое нагромождение трупов, конечно, вызвало толки, и в народе толковали, что уморил всю родню не кто иной, как Филипп Орлеанский: все знали, что принц
— Он хочет посадить на трон своих, — говорили тогда.
Намек был вполне понятен: старшая дочь Филиппа Мария-Луиза-Елизавета вышла замуж за второго сына дофина, герцога Беррийского, которого теперь отделял от трона только хилый младенец.
— Вот умрет герцог Анжуйский, — повторяла толпа, — и герцогиня Беррийская станет королевой Франции…
Умер, однако, герцог Беррийский.
Все хитроумные предположения рассыпались прахом, но это нисколько не смутило обвинителей — на смену тут же явились новые гипотезы:
— Он убил зятя, чтобы самому взойти на трон, — уверяли друг друга добрые обыватели, уже забыв о прежних подозрениях [90] .
Филипп, крайне уязвленный этими слухами, потребовал, чтоб над ним был устроен суд. Король отказал и обелил его остроумной фразой:
90
На самом деле герцога Беррийского отравила собственная жена, дабы никто не мешал ей вести разгульно-скандальный образ жизни.
— Мой племянник бахвалится не совершенными преступлениями [91] …
Вот этому необыкновенному человеку — умному, образованному, тонкому, изящному, но вместе с тем порочному, развратному, безбожному — Людовик XIV передавал в управление Францию до совершеннолетия герцога Анжуйского, будущего Людовика XV.
Мадам де Ментенон, которая ненавидела Филиппа, видя в нем воплощение зла, смертельно побледнела при словах короля. Она так надеялась, что регентство будет доверено герцогу Мэнскому, сыну мадам де Монтеспан.
91
История полностью оправдала Филиппа от этих глупых обвинений
Однако Людовик XIV слишком уважал приличия, чтобы передать королевство в руки одного из своих бастардов…
29 августа старый монарх сумел проглотить лишь два небольших печенья. 30-го он потерял сознание, и мадам де Ментенон объял ужас. Зная, как ее ненавидят, она испугалась оскорблений, «коими часто осыпают тех, кто был в милости, когда они все теряют» [92] , и поспешила укрыться в Сен-Сире…
31 августа Людовик XIV впал в состояние комы и 1 сентября, в четверть девятого утра, испустил последних вздох.
92
Мадемуазель д'Омаль. Мемуары.
Через четыре дня ему должно было исполниться семьдесят семь лет. Царствование его длилось семьдесят два года.
Пока во дворце провозглашали нового короля, священники, врачи и служанки перенесли тело покойного на парадное ложе. Находясь в сильном душевном волнении, они не обратили внимания на одну пикантную деталь, которая приобретает значение символа. Вот как рассказывает об этом Матье Маре: «Тело короля было выставлено в Версале на постели с изумительным балдахином; было замечено, что это тот самый балдахин, что заказала для него мадам де Монтеспан и что там был изображен портрет этой дамы; но обнаружили это только, когда балдахин стали сворачивать, так что король пролежал под ним десять дней, и все десять дней на него глядело изображение мадам де Монтеспан» [93] .
93
М. Маре. Дневник и мемуары.