От Второго Иерусалима к Третьему Риму. Символы Священного Царства. Генезис идеократической парадигмы русской культуры в XI–XIII веках.

Ларионов Владимир

Византийцы верили, что именно Константинополь был просвещен проповедью апостола Андрея, чем определялась его центральная роль в истории. В древней Руси произошла своеобразная трансформация этих воззрений. Мы видели, что уже в начальной летописи встречаем повествование о плавании апостола Андрея вверх по Днепру и Волхову до Новгорода и Ладоги. Предания повествуют о посещении апостолом острова Валаам. Таким образом, за этой легендой угадывается желание преуменьшить значение греков в деле христианизации Руси, показав апостольское преемство в деле просвещения, что делало Русь равновеликой Царьграду. Уже в одном этом повествовании мы обязаны усматривать семена той идеологии законного, но, главное, промыслительного преемства, которая постепенно будет набирать силу в русском сознании. Мы можем уверенно говорить о том, что уже после Флорентийской унии мысль о том, что культурная и политическая харизма Второго Рима окончательно перешла на Русь. Но важным, переломным моментом в формировании этой теории, подкрепленной безусловной уверенностью в этом всех образованных слоев русского общества, был XIII век, начавшийся с падения Царьграда под ударами латинян.

Создавая парадигматичную, идеальную систему властных отношений,

византийцы обращались к древним, ветхозаветным пластам политической культуры, к праобразам более древним, чем даже собственная античная история эллинов. При этом необходимо учитывать, что ветхозаветные тексты воспринимались как эталон исторических образцов и ситуаций, как единственно возможная легитимная типология, которая позволяет оценочно подходить к прошлому, настоящему и будущему. Неслучайно именно ветхозаветные реминисценции нашли отражение в Житии Александра Невского. Но, конечно, главным наследием Византии, предопределившим всю отечественную историю и ставшим фундаментальной основой идеологической парадигмы древнерусской мировоззренческой системы, было, конечно, православие. Мы можем следующим образом определить смысловое ядро византийской цивилизации, оказавшее столь значительно влияние на становление древнерусской политической и духовной культуры, которое определяется законченной целостностью и внутренней органичностью всей ее духовной и политической жизни.

Природа этой «органики» открывает внутреннюю силу и опору Византии, заключавшуюся в личном религиозном сознании «homo byzantium». Важно понять Византию, исходя из идеала, которым она жила. Главным и определяющим фактором единства и цельности державы ромеев было православие как основная стихия как народной жизни, так и жизни аристократии. В Византии сложилось единство церкви и государства. Византийскую империю возможно определить как идеократическое государство, к властным полномочиям ее автократоров вполне применим тезис о «делегированной теократии».

Важно отметить, что, всецело усвоив принцип приоритета духовного над иными аспектами материальной культуры, средневековая Русь домонгольского и послемонголького периодов стала не просто продолжательницей Ромейского царства, но воплотила в себе те высшие принципы, которые порой только потенциально были заложены в Византийском обществе.

Выводы к главе 1

Рассмотрев на широком культурно-историческом материале особенности генезиса русской общественно-политической мысли в раннем средневековье, в киевский период домонгольской Руси, мы приходим к выводу, что оно происходило под влиянием идей, которые нашли отражение уже в древнейшем произведении русской литературы «Слове о законе и благодати» митрополита Илариона.

1. Эсхатологическая по своей сути идея особой миссии русского народа и государства – сама эта мысль с середины XI столетия одновременно развивается в двух направлениях. Это прежде всего идея особой, свыше предопределенной эсхатологической миссии русского народа как хранителя неповрежденного православия до конца человеческой истории и идея «Translatio Imperii» перехода последнего христианского царства на Русь. Именно взаимоотношение и постепенное раскрытие этих идей предопределило становление культурного, цивилизационного ядра отечественной духовной и светской культуры, остававшегося неизменным на протяжении всего средневековья и отчасти нового времени. Необходимо учитывать, что взятие вселенской столицы православия Константинополя крестоносцами в 1204 г. отозвалось гораздо более сильной реакцией во всем христианском мире, особенно в среде православных государств, чем последующее взятие города турецкой армией под предводительством султана Мехмета II в 1453 г. Незыблемый мир Второго Рима в одночасье рухнул перед изумленным взором современников. Падение столицы православной империи стало спусковым механизмом реализации потенциально разработанной идейной парадигмы, базировавшейся на претензиях русских князей и образованного класса на духовное и политическое наследие павшей империи ромеев. Однако сами эти идеи имеют своим фундаментом целый комплекс воззрений, отраженных в русской письменности XI столетия. Эти идеи нашли отражение как в ранних памятниках древнерусской литературы – «Слово о законе и благодати», «Повести временных лет», «Слово о погибели земли русской», – так и в культовых памятниках архитектуры, в создаваемых сакральных пространствах, маркированных этими памятниками, а также в символике их архитектурно-декоративных деталей. Парадигматические параметры идейной конструкции Русь – «Новый Израиль» в эсхатологической перспективе, заложенные при митрополите Илларионе с момента падения Царьграда, стали принимать устойчивые очертания духовно-идеологической константы, нашедшей впоследствии свою законченную форму, связанную с изменением всей политической ситуации в Европе после падения Ромейской империи, в посланиях старца Филофея в XVI столетии. Именно «Слово о законе и благодати» митрополита Илариона, «Похвала» Иакова Мниха, «Повесть временных лет» стали теми фундаментальными памятниками культуры, в которых полно и всеобъемлюще раскрывается идеал национально-государственный древнерусского времени, созидается смысловое поле духовной, культурной и политической самоидентификации древнерусского этноса.

Полисемантизм идей «нового священного народа» – хранителя истинной веры и идеи «священного царства», являющегося оградой Церкви Христовой, органический синтез этих представлений о последнем эсхатологическом царствии и о русском народе как о народе – хранителе чистоты православия, представления, отраженные в древнерусских литературных памятниках киевского периода, преобразовываются в этот период истории в устойчивую идейную парадигматическую модель «Нового Израиля».

2. Вера есть высшая функция духовной жизни социальных коллективов. Это есть высшая ценность, смысловое ядро исторической общности. Идеал сохранения чистоты православного вероучения нашими предками стал основным фактором становления русской средневековой цивилизации в совокупности составляющих ее институтов: Церкви, государства и общества. В купель крещения Русь князя Владимира Святославича вошла всем своим молодым государственным организмом, и с этого момента Церковь и государство стали частями одного

целого, нераздельного цивилизационного единства, нашедшего себе наиболее полное выражение в мировоззренческой парадигме древнерусского сознания – Святая Русь. В этой формуле был предельно выражен высший национальный идеал, ставший центральным нервом всей православной русской цивилизации. Страны, принимавшие крещение из «рук византийских василевсов», воспринимали византийскую доктрину целиком, вместе с доктриной о верховной государственной власти, ее священным характером, которая содержалась в вероучительной структуре как ее неотъемлемый атрибут. Безусловно, именно доктрина о верховной власти и ее священный характер привлекали особое внимание правящих классов восточноевропейских стран, принимавших христианство по православному обряду. Единодержавие в сочетании с древними родовыми традициями династии Рюриковичей стало с момента христианизации Руси идеалом политического устройства, претерпевшим определенные изменения, связанные с особенностями национального характера государственного строительства на Руси. Необходимо подчеркнуть, что важнейшим идеологическим постулатом, определявшим мировоззрение Ромейской империи и стран «византийского культурного круга», являлся постулат о том, что из православной вероучительной структуры нельзя опустить ни одной детали, без того чтобы не подверглась серьезной коррозии вся система. Идеал единодержавия со времен Владимира Святославича и Владимира Всеволодовича Мономаха стал тем важнейшим структурным элементом всеобщей православной вероучительной доктрины, определявшей весь спектр социально-культурной жизни древнерусского социума.

Глава 2

Генезис средневековой идеологической парадигмы в культуре Владимирской и Московской Руси

2.1. «Шапка Мономаха» как артефакт царского достоинства Владимира Всеволодовича Мономаха и его потомков

Рассмотрение генезиса средневековой идейной парадигмы владимирского и московского периода необходимо начать с легенды о «Мономаховых дарах», которая играла важнейшую роль в становлении идеологических констант московского периода русской истории, призванных легитимизировать единоличную власть московских Мономаховичей. Сама легенда отражает события еще киевского периода древнерусской истории, однако в силу того, что само предание дошло до нас в литературных памятниках эпохи Московского царства и имеет отношение к становлению новой идейной константы, в которой место сакрального центра Руси перемещается из Киева во Владимир, и само предание имеет особое значение именно для владимирской ветви потомков Владимира Мономаха, это начало будет обоснованным.

Одна из кремлевских реликвий, ставшая главным атрибутом монархической государственности при царе Иоанне IV, представляет особый интерес. Речь идет о троне царя Иоанна Грозного в Успенском соборе. Панели трона украшены барельефами, которым придавалось особое идейное значение. И неудивительно, что главным действующим лицом исторических событий, отраженных на этих панелях, является князь Владимир Мономах – ключевая фигура в конструировании идеологической парадигмы Русь – законная наследница царской харизмы ромейских императоров.

Фигура князя Владимира Мономаха (1053–1125) – знаковая фигура в истории русской политической идеологии, как во времена до татарского нашествия, так и после, воплощающая собой идеал русского князя, самодержца, царя и одновременно олицетворявшая собой идею преемственности царской власти на Руси от императорской власти в Византии. В этом качестве он намного пережил эпоху Киевской Руси, оставаясь для ближайших и отдаленных потомков ее главным символом и живым воплощением той эпохи.

С началом XVI века фигура Владимира Мономаха приобретает особое значение для русского самодержавия. Московские государи начинают смотреть на него не только как на своего родоначальника. В официальной политической идеологии окончательно принята концепция, согласно которой Московское государство является наследником Византийской империи («Москва – Третий Рим»), Владимир Мономах рассматривается в рамках данной концепции в качестве лица, через которого московские государи получили от византийских императоров царский венец и фактически харизму царской власти со всеми вытекающими из этого факта обстоятельствами. А обстоятельства эти таковы, что царская харизма, делающая императора архиереем, «епископом внешних церковных дел», позволяла средневековому сознанию легитимно рассматривать его как звено в цепи царей, которые от Мелхиседека до Давида, от Давида до Августа и от Августа до Константина исполнили, сознательно или бессознательно, свою миссию в домостроительстве спасения христианского народа. Это тем более справедливо, если учитывать, что византийские императоры, обосновывая легитимность и сакральный характер своих властных полномочий, почерпали ее в символах и образах ветхозаветного Давидова царства. В «Книге церемоний», составленной в X столетии, помазание, упомянутое в аккламациях, есть такое помазание, которое Бог непосредственно дарует императору. Каноник Вальсамон утверждал, что Господь собственноручно обновляет завет, заключенный некогда с Давидом, с пришествием каждого нового ромейского императора.

«Так, от XIII в. до нас дошла заметка на полях рукописи, без сомнения принадлежащая Иоанну Хиласу, который в связи с арсенитским расколом причисляет привилегии, дарованные Церковью императорам в придачу к свободному выбору своих духовников. За ними признается священнический характер их служения, уподобляющий их епископам: перед венчанием на царство они, как епископы, подписывают исповедание веры; они помазываются миром, что соответствует возложению Евангелия на главу рукополагаемого епископа; они причащаются в алтаре, как священники, по крайней мере в день венчания на царство, они совершают каждения, творя кадилом крест перед престолом. Они обладают также и правовой властью в Церкви: утверждение и подпись соборных определений и канонов, иерархическое изменение порядка кафедр, право разрешать епископам совершать литургию вне границ своей епархии в присутствии местного епископа. Наконец, и это главное, они назначают патриарха, главу и отца всей Церкви» [81] [81].

81

Дагрон Ж. Указ. соч. С. 387.