Отчаянное преследование
Шрифт:
Утром я с трудом выбрался из постели, морщась от боли и ожогов, принял душ и съел завтрак. Если бы не приступы боли, я чувствовал бы себя неплохо. Сегодня я надеялся увидеть Тодхантера, и у меня возникло иррациональное ощущение, что при этом очень многое разъяснится.
Я позвонил в гараж, но мой «кадиллак» еще не подготовили. Новое ветровое стекло поставили, но предстояло починить руль и капот. Мне обещали отдать машину сегодня днем. Значит, снова придется брать такси.
Другой водитель повез меня по другому маршруту — по улице, параллельной Эвкалиптам. Потом мы оказались на перегороженной дороге с парочкой знаков объезда и стрелок, указывающих вправо. Водитель выругался, объясняя, что он давно здесь ездит, но это новые знаки. Я едва расслышал его слова, занятый собственными мыслями.
Револьвер 38-го калибра, вычищенный и заряженный, приятно тяжелый, разместился возле моей левой подмышки. Я не предполагал, что вскоре придется воспользоваться им после вчерашней заварушки, но снова уложил в барабан шесть патронов. Мои нервы и мускулы чуть дрожали от напряжения. Я размышлял о Тодхантере, хотя почти не представлял себе этого человека. Вместе с тем мне было ясно: если он что-нибудь знает о людях, жаждущих моей крови, и о причинах этого, важнее всего для меня поговорить с ним.
Я позвонил Тодди перед тем, как уехать в «Равенсвуд». Ее голос, низкий и чуть невнятный после сна, возбудил во мне резкое и внезапное желание, удивившее меня.
— Шелл, дорогой... Ой, извините. Я не то хотела сказать!
Она пробормотала что-то еще, чего я не разобрал, но я попросил ее не извиняться. Тодди объяснила, что я разбудил ее и она еще в постели... Воображение мое разыгралось.
Этот поразительный, ошеломивший меня разговор завершился, когда я сообщил, что еду в «Равенсвуд» и сразу по возвращении навещу ее. Тодди тут же сказала:
— Действуйте, Шелл. И возвращайтесь. — Я услышал подавленный зевок. — Обычно я сплю допоздна, но... постараюсь вылезти из постели и одеться.
— Вы... Не стоит беспокоиться, особенно для меня.
Тодди засмеялась:
— Он, да ладно. Увидимся, когда вернетесь.
Но потом ее тон стал грустным. Совсем проснувшись, девушка попросила меня выяснить, что происходит в «Равенсвуде», но быть поосторожнее. В ее голосе прозвучала тревога. Тодди, похоже, наконец все вспомнила.
После этого разговора я был на подъеме до самого «Равенсвуда», поэтому не обратил внимания на объезд и прочее. Но при виде тоскливого белого здания на поляне с пожухлой травой мой энтузиазм поубавился.
Таксист остался ждать меня. За стойкой сидел тот же человек. Он ушел по коридору и привел директора Бичема.
— А, доброе утро, мистер Скотт, как раз вовремя.
— Как мистер Тодхантер?
— Так же. Конечно, для успешного действия электрошока обычно нужно две-три недели и несколько сеансов. А мы провели лишь один.
Он довольно долго излагал мне эту скудную информацию. Казалось, Бичем взвешивает каждое слово, прежде чем произнести его.
— Может, навестим его?
— Что ж, идемте.
Бичем прошел по навощенному полу коридора, до того места, где он разветвлялся, и повернул налево. Справа от нас были закрытые двери с номерами от сотого до сто десятого. Бичем остановился перед сто девятым.
— Видите ли, — мягко начал он, — надеюсь, вас не слишком встревожат перемены в нем.
Я насторожился:
— О чем вы? Разве за несколько недель он изменился?
Директор внимательно взглянул на меня:
— Конечно. В известном смысле. Вы, конечно, понимаете, что я имею в виду. Глаза... осанка... поза...
Его слова, голос, лязг ключа в замке насторожили меня еще больше. Мне стало неуютно; я ощутил легкий озноб, как в прохладный влажный день, когда солнце внезапно прячется за облако.
Бичем открыл дверь, вошел, впустил меня и закрыл за мной дверь.
Высокий человек с густыми каштановыми волосами, тронутыми сединой, сидел на краю маленькой кровати. Он даже не взглянул на нас — я увидел его в профиль. Поразительное лицо! Черты резкие, угловатые, сильные. Он напоминал незавершенную скульптуру в камне, со следами резца.
Тодхантер сидел, поэтому я не мог определить его рост, но он показался мне очень высоким, крупным, но изможденным. Кисти рук, лежавшие на коленях одна поверх другой, тоже были большими и сильными. Я не заметил в нем признаков слабости, во всяком случае, внешних.
Фотографии, показанные мне Тодди, вполне передавали его облик. Да, передо мной сидел Тодхантер.
— Мистер Тодхантер... Гордон, — тихо проговорил директор. — Гордон?
Мужчина не двигался, даже не повернул голову в нашу сторону.
Мысли вихрем кружились в моем мозгу. На кровати сидел тот, кто нацарапал мне записку на конверте, небрежно написанную, но вовсе не безумную. Ничего такого, чего не мог бы написать в спешке разумный человек. А может, Тодхантер притворяется, поскольку уже много дней его удерживают здесь против воли, и делает вид, что болен, ожидая, когда придет нужное время...
Бичем повторил:
— Гордон. Гордон Тодхантер. Это мистер Скотт. Он хочет поговорить с вами.
Мужчина медленно повернул голову:
— Не... не... не...
Его губы зашевелились, потом плотно сжались. Он нахмурился, между бровями пролегли глубокие складки, лоб избороздили морщины. Тодхантер опустил голову, но глаза его продолжали смотреть на меня пристально и с подозрением.
Вдруг он захихикал.
Его взгляд устремился куда-то, потом вернулся ко мне.
Обычно веки чуть прикрывают радужную оболочку. В глазах же Тодхантера не было и намека на норму. Их выражение свидетельствовало о том, что он постоянно подавляет эмоции. Казалось, мышцы его лица вздулись от напряжения. Веки же были ненатурально подняты, так что между ними и темно-коричневой радужной оболочкой виднелась белая полоска глазного яблока.