Отцова забота
Шрифт:
– Сашка и предложила первая, и первая под трансформацию пошла. Она за один его ласковый взгляд готова была на всё. Когда оборачивались, больно было так, что не представить, пока не переживёшь. Орали, помнится, хуже, чем когда режут…
А потом пришла настоящая победа. Разорвали мы этих хвалёных «зигфридов» на мелкие кусочки, – Сима кровожадно ухмыльнулась, и остальные «серафимы» ответили. – Ну, и началось… Налетали по ночам. Рвали проклятых фрицев в куски. Они бежали, прятались, стреляли, а мы летели и рвали, и пили кровь. Нас прозвали «серафимами». Вик называл нас «мои валькирии». Полтора месяца. Они нашей тени боялись! Сети заговорённые вешали, дескать, не прорвутся…
–
И остальные «серафимы» смотрели сейчас словно сквозь Машу – они вернулись на свою войну, победоносную, но такую короткую…
Сима кашлянула – облачком пепла из лёгких.
– За Смоленском тогда их остановили, да ненадолго. Впрочем, ты, Мария, сама помнить должна.
Маша помнила.
– Когда пошли гансы на Москву, со всех сторон – вот тут главное-то веселье и пошло. Второго «Зигфрида» у немчуры, видать, под рукой не оказалось, чтобы сразу в бой-то кинуть. Ну, мы и потешились… от души, – от усмешки Симы по Машкиной спине стекал холодный пот. – Тогда она ещё оставалась у нас, эта душа… хотя и свои, кто знал, начинали шарахаться.
– А потом весть пришла, – всё так же негромко сказала Нелли, – что собирают фрицы кулак здесь, к югу от Москвы, чтобы, значит, в бок нашим ударить. Прорвались, пошли на Карманов. Учи… Виктор нам тогда и говорит, мол, все резервы фронта в бой брошены, все тыловики, кашевары, ездовые, штабные роты… а кармановскую дыру, кроме нас, затыкать всё равно некем. Есть там один ополовиненный полк, так немцы новых чародеев прислали, пройдут они сквозь наших и не заметят, что кто-то там и есть. Кроме нас, мол, некому, девчата…
– К тому времени уже дело-то у нас плохо было, – заговорила Оля Рощина, голосом, из которого так и не ушли до сих пор ни доброта, ни мягкость. – Как «зигфридов» прикончили, Сашка с того дня полностью возвращаться и перестала… – Она опустила голову и замолчала, словно стыдясь чего-то, – наверное, что не уберегла подругу.
– Верно, – кивнула Серафима, продолжая рассказ. – Сперва не обратилась, а потом… потом и вовсе перестала быть Сашкой. Потом Лена, Юлька и Оля не сумели сбросить крыло. Виктор был с нами всё время. Утешал, подбадривал, говорил, что нужно перетерпеть, мол, а потом, как станет полегче на фронте, вернёмся в институт. Там народ толковый, подумаем вместе… Подумали, нечего сказать! – последние слова она почти что выплюнула, с настоящей подсердечной ненавистью.
– Виктор нас на последнее задание послал, – подхватила Рощина. – Дескать, выдохлись немцы, это у них последний шанс. Здесь, в этих болотах, сказал, прячется их новая группа, пожиже «зигфридов», но тоже страшная. Надо, девочки, с ними покончить. Они тогда и Карманку перейти не дерзнут, а резервы наши сибирские уже на подходе.
– И ведь не соврал в этом… – эхом откликнулась Нелли.
– Не соврал, – кивнула Сима. – Сказал, надо просто фрицев здесь перебить и вернуться. Мол, в болотах они прячутся, думают, мы их там не достанем. Перебить и вернуться, сказал он. А потом, говорит, нас с фронта отзовут, вернёмся на кафедру, будем разбираться. Сам с нами не пошёл, дескать, вызвали к командованию. Мол, вы же мои девочки, я на вас надеюсь, рассчитываю. И без меня справитесь, «зигфриды» одни такие были.
– Справились, нечего сказать, – мрачно изрекла молчавшая до того девушка, похоже, Лена Солунь.
– Справились… – горько кивнула Сима. – Фрицы нам засаду подстроили. Не дураки были, ох, не дураки! А может, кто-то из «зигфридов» выжил-таки, надоумил, не знаю.
– Магов тех, что в болотах прятались, мы на тряпки порвали, – перебила Колобова. – Даже косточек не осталось…
– В общем, справились, как Виктор и говорил, – подхватила ещё одна из девушек, видимо, Юля Рябоконь. А на тёмном, наполовину покрытом антрацитовыми перьями лице жили одни глаза, большие, синие. На фотографии не было видно, насколько синие. – Всех перебили, кто после первого прохода нашего уцелел – в болоте утопили.
– Пирозаряды, – изрекла Рощина, и все разом замолчали. – И, кроме этого, ни одного выстрела. Зажигалки. Какие-то особые, да ещё и магией приправленные. И… заполыхало всё вокруг. Мы как раз в Михеевке были… Когда… трансформация пошла за пределом. Вам это должны были хорошо читать, ты поймёшь, Мария.
Машка поняла без объяснений. Не зря до Решетникова занималась Фокиным и теорией стихий Золотницкого-Джонса. Оборот «серафимов» Арнольдыч провёл по формуле для воздуха, температурный предел небольшой, для ночных вылетов норма, зато облегчает обратный ход. В огненной западне температурный режим оказался превышен, и…
– И, когда мы из огня-таки вырвались, захотели вернуться – нетушки, баста. Оказалось, заперты. Больно было жутко. Метаморфоза при повышенных температурах – все системы шли вразнос. И знаешь, что было больнее всего, Мария? Вот это.
Юля провела рукой по груди. Там, раскалённый докрасна, вплавился в кожу серебряный крестик. Отцовская забота.
– Вижу, и у тебя такой. Маячок это. Только не по Курчатову заряжен. Так что знает Арнольдыч, где мы. И где ты сейчас – тоже знает. И не зря он прислал вас в этот Карманов. К нам прислал… Проверить, надёжно ли заперты его… «валькирии», – Рябоконь усмехнулась, досадливо подняла крыло, которое начало погружаться в болотную жижу.
– Как поняли, что заперты, сразу догадались: никто из здешних магов такого сделать не мог, – проговорила Поленька. – Это он. Виктор. Учитель!
– Не может быть, – упрямо сжав кулаки, повторила Маша. Слова точно не желали выговариваться, повисали на губах, грозя свалиться прямо в болотный мох. – Виктор Арнольдович… Отец… он не предатель! Да и с чего вы так уверены? Он вас погибшими считает! Знает, что на болоте остались, – он и председателю нашему, Скворцову, это рассказывал! А «маячки» – так они, если и сигналят, так только о том, что вы тут, в топях! Где ж вам ещё быть, коль вы погибли?! Что ж до замков – вы всех сильных магов тогдашних наперечёт знали, как радистов, по «почерку»? Как оно всё было? Вы точно помните?
«Серафимы» расхохотались дружно, со злым удовольствием. Машу продрало ознобом. Нет, не хотела бы она встретиться с ними на узкой дорожке, да ещё и в темноте…
– Точно, точно, – отсмеявшись, бросила Серафима. – От сгоревшей Михеевки мы как раз к Карманову путь держали. Через вот это самое болото, будь оно проклято. И вдруг – как на стену налетели, да не просто там, а… ну, будто электротоком тебя бьёт, да так, что светиться начинаешь. И так скверно было, еле-еле из пламени выбрались, кто-то едва в воздухе держится, перья на лету горят и выпадают, не успевали новые отращивать – а тут стена, разряды, белые молнии! – не помнили, как в топь свалились. Попытались пешком выбраться… опять не выходит. А уж коль ты, Мария, про «почерк» вспомнила – так вот, «почерк» Виктора мы в этих замках и опознали. Мы--то с ним, не забывай, плечо к плечу три месяца на фронте… там быстро всё узнаёшь и запоминаешь.