Отцы-основатели. Весь Саймак - 2.Почти как люди
Шрифт:
Он посмотрел на нее, словно только что заметил. И поднял руку к виску, приветствуя ее.
— Квин, — сказал он, — «Нью-Йорк таймс».
— Фостер, «Миннеаполис Трибьюн», — представилась Кэти.
— Так значит, это вы появились здесь раньше всех?
— Вечером в тот день, когда она приземлилась.
— Вы понимаете, — сказал он, — что мы пишем репортаж века? Если не всех времен.
— Я об этом не думала, — ответила Кэти. Немного помолчала и призналась: — Извините, мистер Квин, я вам соврала. Конечно же, я об этом думала.
На просеке было уже несколько младенцев. Они бешено носились в поисках тюков — есть хотели, — а следом за ними бегали репортеры.
Но один из новорожденных никуда не бежал. Он лежал, дрожа и дергаясь, как животное, которое судорожно пытается подняться на ноги. Он лежал возле пришельца, но тот, казалось, не обращал на него никакого внимания.
«Он упал на бок, — догадалась Кэти. — Бедный малыш упал на бок и не может встать на ножки». Как она до этого додумалась, ей самой было непонятно. По правде сказать, додуматься было непросто, даже невозможно, потому что никаких ножек не было, коробочка была со всех сторон одинаковая, и никто не смог бы сказать, где у нее бок, где верх, где низ.
Она быстро шагнула вперед, нагнулась, подхватила малыша и повернула его на другую грань. Он дернулся, будто встряхнулся, и побежал к тюкам.
Выпрямившись, Кэти вытянула руку и похлопала пришельца по боку, по этой огромной амбарной стене.
— Мать, — сказала она тихонько. Сказала, собственно, самой себе, ведь не могла же стена ее слышать. — Мать, я помогла твоему малышу встать на ножки.
Вдруг под ее ладонью что-то шевельнулось, на поверхности стены, ставшей теплой и мягкой, образовалась складка и сжала ей руку, сильно, но бережно. Потом складка исчезла и стена снова стала гладкой и твердой.
Кэти стояла как громом пораженная, не в силах поверить тому, что произошло.
«Она меня заметила! — подумала Кэти с восторгом. — Она знает, что я здесь. Она знает, что я сделала. Она хотела пожать мне руку. Она благодарила меня!»
Глава 18
Вашингтон, федеральный округ Колумбия
— Что ты знаешь об этих щенках? — спросил президент.
— Щенках, сэр? — удивился Портер.
— Да, пришелец в Миннесоте как будто ощенился.
— Я знаю только то, что знают все, — сказал Портер. — Пока четырнадцать и еще несколько на выходе.
— Ничего себе, семейка!
— Может быть, вы знаете об этом больше, чем я, — сказал пресс-секретарь. — У доктора Аллена там свои люди, так что он, вероятно, вам докладывал.
— Да, конечно. Но доктор Аллен — старая баба, а его наблюдатели — ученые зануды. Они ничего не скажут, пока не разложат все по полочкам. Потому что стоит им ошибиться — и их любимые коллеги поднимут их на смех, житья не дадут. А когда наконец скажут — ничего нельзя будет понять, потому что в докладе будет полно ученой терминологии, разных «если» и «может быть» и всяческих двусмысленностей. Так и не поймешь, что они имеют в виду.
— Но невозможно предположить, что доктор Аллен недостаточно компетентен, — возразил Хэммонд. — Это ученый высочайшего класса, у него репутация…
Президент махнул рукой.
— О, конечно же, он компетентен, и его коллеги преисполнены всяческого почтения к нему, но он не тот человек, с которым мне хотелось бы иметь дело. Я люблю людей прямых, которые четко и прямо говорят все, что думают. А Аллен часто говорит так, что я вообще не понимаю, о чем идет речь. Мы с ним разговариваем на разных языках.
— Ну а если отвлечься от его терминологии и двусмысленностей? — спросил Хэммонд. — Что он думает по этому поводу?
— Он озадачен, — ответил президент. — Поражен. Мне кажется, что, когда все это началось, он был уверен, что пришелец — машина, а теперь ему, по всей вероятности, придется признать, что он все-таки не машина, а живое существо. История с кутятами изнасиловала его бедную научную концепцию. По правде сказать, меня не слишком занимает его мнение, потому что еще на этой неделе он успеет пару раз его изменить. Меня гораздо больше интересует, что говорит по этому поводу население.
— Слишком рано, — сказал Портер. — Пока еще нет достоверных сведений, и мы не можем оценить реакцию. Волнений не замечено. Если что-нибудь и происходит, то пока подспудно, в душах. Люди еще переваривают все это, еще не разобрались — и не проявят своих чувств, пока не разберутся. Но у меня такое ощущение…
Он умолк и посмотрел на Хэммонда и госсекретаря.
— Ну! Давай дальше, — сказал президент. — Какое ощущение?
— Это, может быть, глупо… Или прозвучит глупо…
— Давай, не стесняйся. Пусть будет глупо. Я выслушиваю чертовскую уйму глупостей, и некоторые из них идут мне на пользу. Во всяком случае, это останется между нами. Джон и Маркус возражать не станут, они свои глупости уже высказали.
— Ощущение вот какое, — начал Портер. — Я, конечно, не уверен, но у меня такое чувство, что эти кутята, как вы их называете, могут сделать пришельца более близким людям. Наша страна весьма неравнодушна к материнству.
— Об этом судить не берусь, — вмешался Маркус Уайт, госсекретарь, — но мне по-настоящему страшно. Мало того что у нас сотни, быть может, тысячи тварей висят над головой, так еще и эта начала плодиться. Что, если все они прилетят и начнут плодиться?
— Об этом никто сейчас думать не станет, — заметил Портер. — Не сейчас. Не сразу. Благодаря детенышам мы выиграем время.
— Маркус, — сказал президент, — я знаю, вы разговаривали с русским. Что он сказал?
— Немного. Впечатление такое, что он ждет инструкций из Москвы. А Москва еще, может быть, и сама не знает, какой линии придерживаться. Говорил он много, но все вокруг да около, ничего конкретного. Намекнул, что его правительство может потребовать, чтобы их допустили к исследованиям нашего пришельца. Я не стал ему говорить, какой может быть наша политика. Но для начала, на всякий случай, сказал, что пока мы считаем это нашим внутренним делом. Лично я по-прежнему думаю, что нам стоит пригласить зарубежных специалистов. Это нам ничем не угрожает, зато могло бы способствовать созданию лучшего международного климата.