Отдаляющийся берег. Роман-реквием
Шрифт:
— Какое блаженство, — с закрытыми от этого самого блаженства глазами, сказала Рена, и, наклонив голову, прильнула лицом к моей щеке. Медовый аромат ее дыхания сводил с ума, глядя на нее и восхищаясь ее очаровательной внешностью, я, улыбаясь, подумал, что прелесть блаженства, видимо, можно почувствовать только с закрытыми глазами.
— Блаженство — это и есть счастье, — наконец, мечтательно произнесла Рена.
— Наверное, — сказал я.
— А ты можешь сказать, где начинается счастье, и где оно кончается?
— Моя сладкая Рена, — опалёнными зноем губами
Рена с умилением взглянула на меня и сказала ласковым голосом:
— Цавд танем, но неужели ты можешь любить, как я? Ты не можешь любить, как я. Знай, мужчины и женщины любят по-разному. Любовь для мужчины — это часть его жизни, а для женщины любовь — не часть ее жизни, а ее жизнь полностью.
— Поэтому женщину нужно боготворить, тем более, что она не знает себе цену. Ты — мое совершенство, Рен. Ты — мое дыхание, моя душа и вдохновение. Ты достойна только преклонения. Ты слышишь меня?
Рена взволнованно затрепетала в моих объятиях, будто пытаясь проникнуть в меня.
Волны, залитые ярким солнечным светом вокруг нас, то приступали белой пеной, то исчезали и снова появлялись, ослепительно сверкая, на волнующейся поверхности моря.
Чайки неустанно парили над морской гладью, а то опускаясь и садясь на воду, раскачивались на волнах.
— А ты знаешь, что я люблю тебя? — широко раскрывая глаза, обрамленные длинными ресницами, неожиданно спросила Рена, улыбаясь глядя на меня.
Я продолжал ласкать ее, гладить и целовать её гладкие плечи, на которых сверкали хрустальные капельки воды.
— Нет, скажи, ты знаешь, что я люблю тебя?
Я кивнул в знак согласия… да, я знаю, что она меня любит.
— И что я до умопомрачения люблю тебя, и об этом знаешь?
Я снова утвердительно кивнул головой и с улыбкой сказал:
— Любовь всегда совершенна и прекрасна, по-своему, только бы она была в сердце, шла от сердца. Однако то, — продолжил я, — что те слова, которые я произнес тебе в моем кабинете, ты можешь повторить наизусть, я не знал.
Рена, повернувшись, снова затрепетала в моих объятьях.
— Смотри ка, помнит, — засмеялась она, — ишь какой хитрый… а когда ему выгодно, жалуется на память. — Сказала и с нежностью добавила: — Я хочу все время быть с тобой, Лео. Разлука сводит меня с ума. Это так!. Я постоянно хочу видеть тебя, считаю минуты до встречи, и когда ты рядом, когда я с тобой, то забываю обо всем на свете, начинаю верить во всё самое — самое хорошее… И эта, так называемая, жизнь, кажется, в сравнении со счастьем, чем-то мелким и ничтожным, и в душе моей порхают разноцветные бабочки, окутанные этим счастьем…
Я резко повернул ее к себе, с бурной страстью целуя строптивые губы, шею, глаза, снова и снова гладкую шею и пламенные губы… Не мог насытиться.
Потом, держась за руки, мы заплыли далеко, до буйков, дальше которых заплывать строго запрещалось.
Затем, касаясь спинами волнующейся поверхности
Далее Рена, операясь на мои руки, скользила по ослепительным водам.
После мы плыли параллельно, пальцы моей правой и ее левой руки были сплетены.
Потом Рена сказала: «Моя любовь к тебе с каждым днем и с каждым часом становится сильнее, все больше и больше, иногда кажется, что без тебя мое сердце от тоски разорвется на куски», и от этих слов душа моя ликовала, сердце в груди стучало беспорядочно.
А с берега нас уже звал Роберт. Он принес собранную ежевику.
Мы возвратились с берега, когда солнце спускалось, садилось на леса и высокие макушки деревьев горели, пылали под светом слоистого зарева.
— Изумительные места, Лео, — как и до того, как войти в море, когда мы еще стояли по ту сторону шоссе, снова сказала Рена, с признательностью глядя на меня. — Никогда в жизни не забуду… Я и не знала, что есть у нас в республике такая красота.
— А если бы ты оказалась в Белоканах или Лерике, в пятидесяти пяти километрах от Ленкорани, ближе к горам. Знаешь, какие места? Чудо!
Мы направились за хлебом. Рена и Роберт остались у входа, а я зашёл внутрь. Чего только здесь не было, в этом сельском магазине с въевшимся в стены, как и в любом сельмаге, запахом сырости. Купив хлеб, я посмотрел, чем тут ещё торгуют. И увидел на витрине французские духи «Шанель № 5». Сколько времени я искал их для Эсмиры. Рене я купил «Климу», её любимые духи. В городе их трудно достать. И — о диво! — продавщица показала мне красивую вещицу — золотой кулон с голубоватым бриллиантом в размере головки иглы посередине. Работа была очень тонкая, я не мог не восхититься, потому что уже давно по специальному заказу купил для Рены у знакомого ювелира золотую цепочку вязки «Лючия», а вот достать кулон никак не удавалось. Из магазина вышел в приподнятом настроении. Рена дожидалась у двери, не сводя с неё глаз, и как только меня увидела, широкая улыбка озарила её лицо, словно успела соскучиться в разлуке.
— Очередь, что ли, за хлебом? — удивился Роберт.
— Смотри, Рена, что я тебе купил! — открыв изящную коробочку, радостно выпалил я. — До чего красив! Красивый, правда?
— Красивый, — восхищённо похвалила Рена и подняла на меня синие свои глаза с яркой искоркой летнего солнца. — Спасибо, я буду хранить это как талисман. — сказала она и, сжав кулон в ладони и прикрыв глаза, тихо, как молитву, продекламировала:
Храни меня, мой талисман, Храни меня во дни гоненья, Во дни раскаянья, волненья: Ты в дни печали будь со мной…