Отдел «Массаракш»
Шрифт:
Ветви деревьев-исполинов нависали над рекой сплошным козырьком. С ветвей спускались жилистые лианы, мирно шуршала густая листва. В кронах возились бесчисленные птахи, какие-то земноводные плескались возле берега. Ветерок раскачивал высоченный — намного выше борта баржи — тростник.
Дэки нехотя построились в две шаткие шеренги. Губастый начальник прошелся по затененной палубе туда-сюда. Судя по выпученным глазам и перекошенному рту, терзали его нешуточные сомнения. Делинквенты устало роптали да били на себе комаров, под тентом стонали и монотонно требовали воды раненые.
Начальник, казалось, никак не соберется с духом. Все прогуливался да почесывался. Делинквенты, коротая время, стали обмениваться насваем и шуточками. Наконец в коротко остриженной голове созрело решение.
— Бывшие солдаты, офицеры, полицейские, егеря, охотники, шаг вперед… — проскрипел начальник, ни на кого не глядя.
Роптания прекратились. Дэки принялись удивленно переглядываться.
Затем из строя вышел Фельдфебель, а потом — Рубанок. За ними следом рванул бандит Колотый, и его шестерки тоже не заставили себя долго ждать.
— Колотый, вернись на место… — буркнул начальник охраны.
— Чего за бока, начальник? — окрысился уголовник. — Ты ведь баянистов спрашиваешь, а не петухов парашечных!
— На место, сказал! Баянист вшивый! На тебя этот приказ не распространяется!
— Так бы и сказал, — Колотый вальяжно отступил. — Чего ложки гнуть? Так ведь и ответить можно…
Птицелов тоже сделал шаг вперед.
— Я охотник, — ответил на немой вопрос начальника.
— Хорошо, — тот с силой хлопнул себя по щеке, а потом состроил гримасу и счистил размазанного комара. — Кто еще, доходяги?
Рядом с Птицеловом встал Облом.
— И ты, Сладкоголосый? — округлил глаза начальник.
Облом рассеянно усмехнулся:
— Да приходилось ружьишко в руках держать, шеф.
— Коли ты с ружьем поладил, шагай вперед, а я — в засаде! — начальник неожиданно хохотнул, вытер слюну, выступившую на толстых губах. — Здорово это я придумал? Твоя школа, Сладкоголосый. Будешь на нарах вспоминать: мол, обучил рифмоплетству одного очень-очень хорошего человека.
— Чего делать-то нужно? — перебил начальника Облом.
Тот выставил указательный палец:
— Ты, ты… ты и, пожалуй, ты, Сладкоголосый, — палец поочередно указал на Рубанка, Фельдфебеля, Птицелова и Облома. — Я выдам вам карабины и патроны. Пойдете и проверите, что там со станцией, — он махнул рукой в сторону причала. — Если все в порядке, дадите отмашку. Мы же перенесем раненых… нужно отделаться от них как можно скорее.
Птицелов поглядел на джунгли, на сплошную стену из переплетенных ветвей и лиан. И быстрее забилось сердце: опротивели ему теснота и грязь на ржавой барже, опротивели воровское наречие и консервированные бобы. А здесь, совсем близко, кипела зеленая пена листвы — в нее можно было нырнуть с головой. Пробежаться по земле босиком, ощущая, как похлопывает тебя пониже спины верная винтовка. Пробежаться так, как бегал раньше: по лесным тропкам, в погоне за дичью. С друганом Бошку или сам… А потом вернуться в поселок. Завернуть во двор к Кривому Киту. Увидеться с Лией. Посидеть рядом с ней, обняв за хрупкие плечи. Послушать, как трещат дрова в чугунной печурке и шипит чайник.
Никогда больше… Чернота отделяет прошлое от настоящего. Черная пустыня без конца и края. И нет такой железной птицы, что перенесла бы его на отогнутых назад крыльях из южных джунглей к огоньку, возле которого ждет его Лия. Ждет вечно, но не может дождаться.
…Никто из названых дэков не высказался против решения начальника. Даже Облом с видом знатока принялся осматривать карабин «варинару». Снял, затем снова вставил рожок, проверил затвор, поглядел, не сбит ли прицел.
Птицелов взобрался на трап, что соединил баржу с причалом. К мутанту сейчас же подлетели стрекозы. Поглядели на чужака радужными глазами, покрутились перед лицом и улетели прочь. Птицелов принюхался: из джунглей сладко пахло цветами, прелой листвой и чуть-чуть — болотной тиной. От причала убегала дорожка, выложенная бетонной плиткой. На стыках плит выросли деревца и роскошные кустарники. До станции, очевидно, было рукой подать.
Облом хлопнул Птицелова по плечу; они переглянулись и сошли на причал.
…Углубились на несколько шагов в джунгли и сразу же потеряли баржу из виду. Да что там баржу — Голубой Змеи не видно стало. Даже запах воды перестал ощущаться.
— Пойдем-пойдем, корешки, — взялся подгонять дэков Облом. — Один вверх поглядывает, второй пусть на кусты пялится.
Они шли вдоль заросшей тропинки минуты две, не больше. Потом прямо из зарослей проступила железная решетка. Толстые прутья обвиты лианами и плющом, поэтому дэки не сразу сообразили, что именно преграждает им путь. Дорожка обрывалась здесь же — скорее всего, под зарослями скрывались ворота.
Птицелов отдал карабин Облому, поплевал на ладони и без лишних разговоров взобрался на забор. Уселся, свесил ноги.
За оградой он обнаружил круглую площадку. На глаз прикинул диаметр — шагов тридцать от края до края. Площадка когда-то была забетонирована, но со временем бетон растрескался. Из трещин торчали теперь скелетированные ветви кустарников и пожухлая трава. «Гербициды…» — решил Птицелов. Ему стало очевидно, что, сдав джунглям ограду, обитатели станции из последних сил обороняют свое жизненное пространство.
В центре площадки выступал колпак капонира. Птицелов пригнулся к забору, почти лег на него: ему показалось, что в темноте за амбразурой вспыхнул огонек сигареты.
…Струя ослепительного пламени выплеснулась Птицелову в лицо.
Нет, не в лицо. Иначе превратиться бы Птицелову в пепел: столь высокой была температура горения. Залп из огнемета прошел ниже; вспыхнули и стали паром лианы на железных прутьях забора. Птицелов свалился внутрь ограждения.
Во второй раз огнемет не выстрелил. Наверное, стрелок решил сэкономить заряд.
Зато застрекотал автомат. Короткими очередями, зло, отрывисто: раз-два… раз-два-три…
Птицелов распластался на бетоне. Замер, зажмурился и слушал, как поют пули, рассекая воздух над головой.
Сначала он подумал: что же будет с ребятами? А потом: да какая это, массаракш, научная станция?! На военный объект напоролись! Теперь положат всех и имен не спросят…
Пропел рикошет, лицо обдало каменной крошкой. Птицелов поморщился и чихнул. Из капонира ответили длинной очередью.
Наконец стрелок угомонился. Но Птицелов не тешил себя надеждой: он понял, что боец в укрытии ждет, когда чужак приподнимет голову или зад.