Отец Феона. Оживший покойник
Шрифт:
– Отче, а вот скажи, отец Феона, он кто?
– Что значит кто? – удивленно переспросил его Прокопий, – человек Божий. Такой же чернец как я или ты…
– А правду братия в монастыре говорит, что он в миру большим воеводой был?
Маврикий обернулся и посмотрел на отца Феону, одиноко стоявшего на высоком уступе холма в саженях пятнадцати от них.
– А что еще братия говорит? – спросил старик, усмехаясь в седую бороду.
Послушник перевел взгляд на старца Прокопия и неуверенно добавил:
– А еще говорят, что он при царе Федоре Ивановиче, а потом и при Василии Шуйском главным судьей был по делам воровским и мытным, и что все преступники в Москве его, как огня, боялись? Правда, аль нет?
Старик почему-то сразу перестал
– А чего ты у меня спрашиваешь? Вот у самого и спроси. Или оробел?
Обычно неуверенный в себе Маврикий вдруг вскипел и упрямо поджал губы.
– Вот и спрошу!
Он встал с бревна, подошел к холму и принялся неуклюже карабкаться наверх, туда, где стоял настороженно озиравшийся по сторонам инок. Отец Феона, от внимательного взгляда которого ничего не ускользало, давно заметил в ближайшем леске, выходящем к дороге, присутствие посторонних людей, которые очень старались не быть замеченными. Пользуясь тем, что его спутники были заняты беседой с проезжавшим вельможей, он, не привлекая внимание, незаметно отдалился от них в сторону леса, осмотрел местность, и настороженность его переросла во вполне осознанную тревогу.
Появление подле себя Маврикия он встретил молчаливым предупреждающим жестом.
– А чего такое? – прошептал ему в спину молодой послушник.
– Похоже, засада… – ответил Феона, едва шевеля губами.
– Где? – выпучив глаза, воскликнул Маврикий, отчаянно вертя головой во все стороны.
– Не крутись, ботало коровье, – строго одернул его монах и кивнул головой в сторону чащи.
– Видишь, ветра нет, а кусты шевелятся.
– Может, там зверь какой? – предположил Маврикий, на всякий случай пригнувшись к земле.
– Может… – усмехнулся Феона, с сомнением покачав головой и, развернувшись, неспешно зашагал вниз по склону, сопровождаемый притихшим послушником. – Только ни один зверь к людям так близко не подойдет.
Феона, бросил короткий взгляд на Маврикия и озадачил его неожиданным требованием:
– Иди вниз и не оборачивайся.
– Почему?
– С лева, в кустах двое с пищалями. Фитили горят! Думаешь, ворон стрелять? С права, за большой сосной всадник. У него в седельных сумках пара пистолей, да бандолет 17 поперек седла.
17
Короткое гладкоствольное ружье, применявшееся в Восточной Европе как альтернатива пистолету.
– Нас убьют? – побледнел послушник, едва сдерживая себя, чтобы не пуститься наутёк.
Феона усмехнулся и мягко похлопал мальчишку по плечу.
– Вряд ли. По чью душу, эти кукушки, не ведаю, но явно не по нашу, иначе давно бы напали. Пошли обратно, негоже отца Прокопия одного оставлять. Ты ему что-то про мазь говорил?
Не посчитав нужным добавлять что-то к уже сказанному, Феона размеренным шагом спустился с холма. Маврикию ничего не оставалось, как последовать за ним.
– Я чего хотел сказать, отче, – произнес Маврикий, подходя к отдыхавшему на бревне Прокопию, – мази то совсем мало осталось. На обратную дорогу никак не хватит. Надо будет в монастыре поискать, может, найду чего?
Разомлевший на солнце отец Прокопий, мечтательно произнес:
– На обратную, говоришь? А вот обретем мы завтра мощи святого Авраамия для нашей обители, так может и мази никакой не понадобится. Побегу аки вьюнош на молодых ноженьках! А? Как думаешь, отец Феона?
Отец Феона, с жалостью посмотрел на опухшие ноги старца.
– На то и Божий промысел! – ответил он уклончиво. – Но средство на всякий случай лучше поискать.
Прокопий, с досады хлопнув ладонями по бревну, с сожалением взглянул в непроницаемые глаза инока и воскликнул:
– Вот осмысленный ты человек, отец Феона, здравый. Все у тебя правильно. С тобой даже мечтать неинтересно.
Отец Феона невольно улыбнулся на это простодушное восклицание старика и бросил тревожный взгляд на небо. Еще совсем недавно прозрачное и чистое, как озерная гладь, теперь оно заволоклось густыми облаками, а на горизонте чернелись грозовые тучи, не предвещавшие путникам ничего хорошего уже в самом ближайшем времени. Такова природа севера в конце лета. Вот, только что было тепло и ярко светило солнце, как уже осенний дождь гонит тебя прочь. А «повезет», то попотчует тебя снежным зарядом с ледяными градинами, навевая зимнюю тоску и отчаяние. Но не успеешь привыкнуть к мокрым одеждам и хлюпающим сапогам, как опять из-за туч выходит яркое солнце и возвращается лето!
– Придем в обитель, будет нам и покой и отдых! – проронил Феона, не отрывая глаз от грозового горизонта.
– Сейчас, думаю, стоит поторопиться. – Добавил он, поворачиваясь к своим спутникам – Если отдохнули, тогда уже пойдем?
– Конечно. Обязательно пойдем, – безмятежно ответил ему старец Прокопий, обстоятельно и искусно наматывая онучи на ноги. – Вот раб божий Маврикий сойдет с моей рясы, и сразу пойдем!
Услышав слова старца, Маврикий в ужасе посмотрел себе под ноги и отскочил назад, лепеча извинения и зачем-то показывая Прокопию баночку с лекарством:
– Прости отче, не видел я. Не хотел. Мазь я вот тут…
– Пустое, – небрежно отмахнулся старец. – Примешь схиму, получишь рясу, и дашь мне постоять…
Прокопий посмотрел на небо и, суетливо поднявшись на ноги, заковылял вслед за отцом Феоной.
– Поспешим, пожалуй, а то и, правда, под дождь попадем.
Ошарашенный Маврикий остался стоять у поваленного дерева, силясь понять, шутил сейчас отец Прокопий по своей привычке или правду говорил. Придя в себя и растерянно оглядевшись, он поспешно сорвался с места, неуклюже, вприпрыжку догнал старца и, взяв его под локоть, степенно пошел рядом. Отец Феона, обернувшись, ободряюще кивнул своим спутникам и запел старый церковный распев «С нами Бог» несильным, но красивым, хорошо поставленным голосом. Старец Прокопий и послушник Маврикий тут же подхватили распев, привычно пристроившись вторыми голосами.
Три инока шли по пустынной, плотно укатанной дороге, к виднеющемуся вдали белоснежному Авраамиево-Городецкому монастырю. Шли они за молитвой, покоем и отдыхом, даже не подозревая, какие страшные и удивительные приключения ожидали их впереди.
Как только троица иноков скрылась за поворотом, из леса на дорогу выехал всадник на кауром жеребце, одетый как оберст польского драгунского полка 18 . По обе стороны его лошади, держась за стремена, бежали два польских пехотинца с мушкетами на плечах. Видимо, привычные к такому способу передвижения, они быстро преодолели небольшой подъем и исчезли в противоположном от ушедших монахов направлении. Впрочем, сильно устать они вряд ли могли, потому что через пару верст, свернув с проезжей дороги, они прибыли в небольшой военный лагерь, разбитый посередине старого гая. Два десятка стрельцов, одетых в вишневые кафтаны с черными петлицами, встретили их как старых приятелей, никак не реагируя на странную форму. Драгун, меж тем оставил лошадь на попечение подбежавшего конюха и неуверенной походкой направился к находящемуся на некотором отдалении от общей группы человеку в темной епанче с большим капюшоном, совершенно скрывавшим его лицо. Человек сидел, прислонившись спиной к старому дубу, не шевелясь, точно каменный истукан, но увидев приближающегося драгуна, он повернул к нему голову и, подняв руку в черной перчатке отороченной фламандским кружевом, поманил его пальцем. По лицу драгуна было видно, что этот жест не сулил ему ничего хорошего.
18
Примерно соответствует современному званию полковника