Отец
Шрифт:
Кисель поднес чемоданы к очереди у стоянки такси.
Матрос показался Александру Николаевичу симпатичным, располагающим к себе.
— Ну, скажи же мне про моего сына Дмитрия Александровича. Как он?
Кисель серьезно взглянул в глаза Александру Николаевичу.
— Скажу: правильно вы сделали, что приехали. Худо командиру, — сказал он тихо.
— Худо, — согласился Александр Николаевич, окончательно проникаясь доверием к богатырю-матросу и замечая, что Варвара Константиновна поняла, о чем у него с матросом разговор, и взглядом приказывает помолчать.
— Однако давай поплотней в очередь
— Ты знаешь, почему худо? — спросил негромко Александр Николаевич Киселя.
— Знаю. Самый первый знаю. Такому командиру и такое испытание.
— Хороший командир? — ревниво спросил Александр Николаевич. — Любите?
— Любим, — почему-то обозленно ответил Кисель и опять взялся за чемоданы, завидев подруливающую «победу». — А вон за этой и наша идет. Приготовились…
Варвара Константиновна села с шофером. Кисель, Александр Николаевич и Лидочка еле втиснулись на задний диван машины. Когда машина тронулась, Кисель сумел посадить Лиду к себе на колени и заговорил с ней.
— А ты, дивчинка, уж не обиделась ли, что папа не встретил?
— Нет, — ответила Лидочка. — Не обиделась.
— А ты знаешь, кто твой папа?
— Знаю, знаю! Он командир вашего крейсера, и он не пришел меня встречать потому, что я такая маленькая. Гораздо меньше вашего крейсера, — в голосе Лиды слышалась горькая обида.
— А ты дивчинка с разумом. Ты права! Крейсер большой. И есть у нас адмирал, который не пустил папу с крейсера встретить свою дочку. Потому что твой папа сейчас занят приготовлением к большому всенародному празднику флота. Этот праздник должен быть интересным даже для маленьких девочек. Адмирал сказал папе: «Товарищ Поройков, дочь увидите вечером, а встречать пошлите кого-нибудь». Ну, а папа послал не кого-нибудь, а меня, потому что у меня вкусная фамилия — Кисель.
— А вы какой, дядя Кисель, клюквенный или вишневый? — недружелюбно спросила Лида.
— Я? Овсяный!
— Такого не бывает, — сказала Лида так, словно просила не говорить ей глупостей, как маленькой.
— Бывает, да еще какой вкусный. Во двор заезжай, — сказал Кисель шоферу, ссаживая Лиду с колен. Он первым выскочил из машины и, достав из кармана деньги, передал их Александру Николаевичу. — Расплачивайтесь. Командир мне сто рублей дал на расход, а сдачу вам велел отдать. Я к чаю там кое-чего припас. А это тебе, Лида, — Кисель отдал Лиде ключ. — Папа сказал, чтобы ты до него побыла хозяйкой. Беги, открывай квартиру да встречай нас.
Лицо девочки сразу стало озабоченным, убыстряя шаги, она пошла к подъезду и скрылась в нем. Когда Кисель втащил в прихожую чемоданы, а за ним вошли и старики, Лида зажгла свет.
— Вытирайте ноги, — сказала она. — Вот я половичок постелила.
— Ишь ты! Действительно хозяйка. — Александр Николаевич пошаркал ногами по коврику, почему-то вспомнив, как приняла его Зинаида Федоровна давным-давно в Ленинграде.
— Чемоданы, дядя Кисель, оставьте здесь, — сказала Лида, открывая дверь в столовую. — Проходите, пожалуйста.
— Ишь ты! — опять удивился Александр Николаевич, оглядывая стены столовой, оклеенные светло-табачного цвета
— Это ты, что ли, припас? — спросила Варвара Константиновна у Киселя, заметив на столе пакетики с закуской и бутылку вина. — Спасибо за заботу. А то вон хозяйка наша, по глазенкам вижу, проголодалась. — Она подошла к Лидочке. — А как бы нам с тобой чайку согреть?
— Сейчас покажу, — Лида повела бабушку в кухню.
Кисель подошел к двери на балкон и открыл ее.
— Идите сюда, — позвал он Александра Николаевича.
С балкона открывался вид на гавань, полную дымчато-серых кораблей, стоявших у причалов. Было видно, как на ближних кораблях матросы готовили гирлянды лампочек к праздничной иллюминации; на дальних — тоже шла какая-то работа. Александр Николаевич загляделся на гавань, сразу проникнувшись ощущением будничной жизни флота на стоянке. На миг ему даже показалось, что все вокруг, на берегу и в гавани, очень похоже на Кронштадт, Но он тут же вспомнил, что находится на земле, которая совсем недавно стала советской. «Душа другая у этого города, — решил он. — Кронштадт, небось, и сегодня весь дышит старинной русской морской славой, памятью о революции. Кронштадт — он как отец всему советскому Балтийскому флоту. А тут все какое-то новое, вон стенки в гавани бетонные, а в кронштадтской крепости — старинного гранита много». Он обвел взглядом дома города, окружавшие гавань. Тут были здания из темно-красного, почти бордового кирпича с высокими и острыми черепичными крышами. Эти дома уцелели во время боев за город. Больше же было домов новых, таких, какие Александр Николаевич недавно видел во всех городах на Волге и Каме. «И слава у этого города новая, совсем молодая; он ее только наживать начал», — подумал старик, вглядываясь в боевые корабли и стараясь различать их по классам.
Он не смог определить, которые же из них эскадренные миноносцы, которые просто сторожевики, даже тральщиков он не увидел. Все корабли были сильно вооружены, почти на всех палубах он видел торпедные аппараты. Только крейсера, стоявшие в дальнем конце гавани, оказались знакомыми по фотографиям в газетах и журналах. Буксир тащил из гавани огромный плавучий кран. Такого колоссального крана Александр Николаевич в жизни еще не видывал.
Флот стал новым, совсем не таким, каким он жил в памяти старого моряка.
— Сила? — словно догадываясь о мыслях Александра Николаевича, спросил Кисель.
— Ничего не скажешь.
— Ближний — наш, — Кисель показал на громады крейсеров, казавшихся от пасмурной погоды синими, как дальние горы. — Сигнальщики нас, небось, уже заметили.
За забором, отделяющим улицу от гавани, тонко просвистел паровоз, он толкал три платформы с грузом под зелеными чехлами; дым паровоза закрыл было вид на гавань.
Кисель, подождав, пока ветер разгонит дым, снял с себя белую бескозырку, достал из кармана платок, приблизился вплотную к перильцам балкона и замахал фуражкой и платком над головой. В ту же секунду на крыле самого верхнего мостика крейсера засверкал сигнальный прожектор. Кисель, быстро работая руками, начал «писать» семафорной азбукой. Прожектор понимающе подмигивал ему.