Отец
Шрифт:
— Не по-родственному? А раньше так письма и писали. Бывало, получит какой-нибудь матросик — такой, что начальство ему все зубы пересчитало, такой, что самый униженный на корабле человек, — получит такой матрос письмо, а ему родня пишет: «А еще, Емельян Афанасьевич, вам низко кланяются…» — и перечисляют всех родственников. И подумает матросик, что есть люди на свете, для которых он не последний человек, есть люди, которые ему еще низко кланяются.
— Ну, развел антимонию.
— Не антимония, а дело. А как ты ей напишешь? Зинуша? Зиночка? Дочка? Сама видишь: не годится.
— А что если так: «Здравствуй,
— Вот это подходяще. Согласен.
Дмитрий Александрович на цыпочках пошел в кухню. В это утро он брился и завтракал дома.
XVIII
К десяти часам утра Дмитрий Александрович освободился от всех праздничных дел, требовавших его обязательного присутствия на крейсере. Улицы Славянского Порта уже вовсю шумели праздником. В город на День флота нахлынули тысячи гостей из других городов, приехали шефские делегации со всех концов страны.
Праздник должен был вот-вот начаться, и народ тянулся к набережной морского канала. Книжные киоски, палатки с мороженым и газировкой торговали бойко. Погода пока не угрожала ненастьем, солнце светило щедро. Многие дома украсились гирляндами флагов расцвечивания. Праздничный вид флотского города уже веселил людей, готовых интересно провести день.
Все начиналось с водного праздника на канале; потом гулянье продолжалось в матросском парке, где в эстрадном театре и летнем кино давали концерты московские и ленинградские артисты, показывались морские кинофильмы, в читальне должны были состояться встречи с писателями-маринистами, с мастерами шахмат и шашек. Обо всем этом оповещали яркие афиши.
Военные моряки пока совсем редко попадались на улицах, и гости были предоставлены самим себе. Дмитрий Александрович шел по улицам в парадной форме, со всеми орденами. Он знал, что вся его плечистая фигура исполнена чисто морского вида, и понимал, что уважительные взгляды встречных относятся к нему. Но он думал о том, что гости флотского города, все эти самые разные люди: и девушки в лучших своих нарядах, и пареньки с любовью к морю в глазах, и пожилые, изрядно потрудившиеся на своем веку люди — все они были советскими людьми, которые приехали в город не просто гулять и веселиться. Это было народное паломничество к боевой славе Балтийского флота. Именно поэтому и дарили его, боевого морского офицера, гости города такими полными уважения взглядами, в ответ на которые хотелось отдавать честь.
Сам Дмитрий Александрович тоже все больше и больше проникался ощущением всенародного праздника, и когда проходил мимо братской могилы с бронзовым солдатом и матросом, то, подчиняясь охватившему его чувству, он приблизился к могиле. Официальное возложение венков было определено ритуалом праздника в свое время. Но подножье памятника уже окружал валок из множества букетов и самодельных венков. Многие букеты повяли, и это показывало, что срезаны они давненько и везли их сюда издалека.
Дмитрий Александрович отдал честь братской могиле. И вдруг ему вспомнился рассказ Артема о могиле героя гражданской войны балтийского матроса в далеком заволжском городке. Артем тогда сказал, что раздумья у таких могил пробуждают небывалую жажду жизни. «Да, да. Именно во имя нашей сегодняшней жизни они шли на смерть, — думал Дмитрий
Покинув могилу, Дмитрий Александрович пошел к каналу в общем потоке людей.
Незадолго до ухода с крейсера он позвонил из своей каюты домой. Ответил отец — только он был дома. И вот что он доложил. Саша пришел утром рано: заботливый паренек. Принес дрова из подвала. Оказывается, еще вчера Варвара Константиновна сговорилась с Анастасией Семеновной насчет домашнего праздничного обеда с пирогами. Сейчас дети с бабушкой пошли по магазинам за продуктами. А он от самого торжественного подъема флага не уходит с балкона и смотрит на гавань, на улицу. Напоследок Александр Николаевич сообщил, что Саша остался недоволен билетами, присланными Дмитрием с матросом, что он придумал кое-что получше и велел Дмитрию приходить к маяку.
«Интересно, что это малый затеял, — думал Дмитрий Александрович, идя к уже видимой в конце улицы башенке маяка. — Билеты не понравились! Вот и завоевывай уважение у сына. Да знает ли он, как доставать эти билеты?» На трибуну, то есть на помост с сиденьями, прислали на крейсер всего два билета. Взять эти билеты командиру себе было бы просто неприличным, пришлось послать домой входные билеты на бульварчик на берегу канала, в середине которого и была трибуна. Дмитрию было жаль стариков, которым предстояло выстоять весь водный праздник на ногах. Пожалуй, отца даже надо будет увести пораньше: не слишком ли велика за эти дни досталась его больному сердцу работа?
Неожиданно перед ним оказался вынырнувший Саша. И тотчас рядом с ним встала Лида.
— Дмитрий Александрович! — торопясь заговорил Саша. — Ух, как мы боялись, что не встретим вас. Не надо теперь к маяку ходить. Это я думал к товарищу проводить всех: у него квартира с балконом и канал видно весь, только издалека. А теперь все лучше устроилось. Бабушка и дедушка на трибуне сидят.
Сашин приятель был сыном офицера, назначенного следить за порядком. Благодаря этому «знакомству» старики Поройковы и прошли на трибуну.
— Это, брат, по блату называется, — сказал Дмитрий Александрович.
— Ничуть. Просто пришлось объяснить, что дедушка — старый балтийский революционный матрос.
— А ты откуда это знаешь? — удивился Дмитрий.
— Лида все рассказала.
— Ну хорошо, дедушка с бабушкой устроились, а Анастасия Семеновна?
— Она на солнце долго не выдерживает. Пошла к вам домой обед готовить.
Дмитрий Александрович посмотрел на довольные лица своих детей. «До чего же это хорошо, что в такой день мы все вместе, — подумал он. — Вместе? Да это же ведь желание Зинаиды Федоровны. Это ее письмо было толчком к тому, чтобы все начало устраиваться».
— А знаете, ребятки, — Дмитрий взглянул на часы. — У нас еще минут пятнадцать есть. Пошли, дадим телеграмму маме во Владивосток, с праздником поздравим?
— Дмитрий Александрович… — заговорил было Саша.
— Слушайте, Александр Дмитрич. Давайте бросим дурака валять. Какой я тебе Дмитрий Александрович, когда мы с тобой родные отец и сын? Для доказательства я тебе за твою изысканную вежливость могу лупцовку задать, чтобы не задавался. И даже милиция не посмеет вмешаться в такое наше семейное дело.