Отечества крылатые сыны
Шрифт:
Я познакомился с членами своего экипажа. Разве я мог тогда предполагать, что в составе этого экипажа пролетаю почти всю войну, что вместе мы совершим сотни боевых вылетов, сотни раз будем преодолевать разные преграды, пролетать через огонь и смерть, чтобы нанести противнику сокрушительный удар?…
Командир экипажа - лейтенант Алин. Высокий, широкоплечий богатырь. Смотрит на меня светлыми добрыми глазами и, смущаясь, говорит: «Василий Алин». Хотел еще что-то добавить, но махнул рукой и закончил: «В полете познакомимся ближе». Я тоже представился и подумал, что мои командир уж слишком немногословен. Оказалось, что Алин мой ровесник, как и я, окончил ФЗУ, затем летное училище в Оренбурге. Он уже имеет
Стрелок- радист Николай Кутах понравился сразу. Невысокий крепыш, с энергичными движениями спортсмена. Большие черные умные глаза смотрели прямо на собеседника. С уважением он относился к старшим, сохраняя при этом свое достоинство. После мы узнали, что Коля -первый запевала, отличный организатор самодеятельности. Он может и песню спеть, веселую или заунывную, и станцевать. В короткие минуты ожидания полетов от Николая можно было услышать забавную веселую историю.
Учеба и полеты проходили с большим напряжением. [36] Летали днем и ночью. В Туркмении все было непривычно. И зима не такая, как на севере, - вместо снега серая песчаная земля. Город Мары - словно оазис среди пустыни. Непонятной казалась река Мургаб. Вытекая с гор Афганистана, она несет свои воды на север. За городом река разветвляется на сотни рукавов. Эти ниточки-русла расходятся веером и бесследно исчезают в песках пустыни.
А песчаные бури! Когда повеет ветер-«афганец», все вокруг темнеет. Без очков из помещения не выйдешь. Ветер несет и несет песок, словно снег. На земле появляются сугробы, похожие на застывшие морские волны. Бури стихают неожиданно, как и появляются, и тогда мы продолжаем полеты, стремимся наверстать упущенное.
В начале марта мы выполняли зачетный полет по маршруту с бомбометанием. С интервалом пять минут взлетали в небо красавцы Ил-4. Подошло время вылетать и нашему экипажу. Я успел оцепить замечательные качества своих товарищей. Настороженность сменилась доверием. И потому сегодня я думал только о том, как лучше выполнить задание.
Летим над пустыней. Местность, естественно, безориентирная. Днем еще можно изредка заметить верблюжьи тропы, ведущие к колодцам. А ночью - непроглядная тьма. Над головой едва мерцают бледные звезды. Самолет окутала пыльная мгла. Горизонта совершенно не видно. Командир пилотирует корабль только при помощи приборов. В первые минуты по старой привычке я пытаюсь отыскать на земле хоть какой-нибудь ориентир. Напрасный труд. Штурман школы С. Ф. Пистолькорс избрал маршрут над пустыней не случайно - мы вынуждены пользоваться радионавигацией. Только в таких [37] условиях можно научиться водить самолет при помощи радиотехнических средств, поверить в них. В школе все делается для того, чтобы не допускать условностей, упрощенчества. Создаются условия, приближенные к боевой действительности.
Самый ответственный момент сегодняшнего полета - разворот над точкой в пустыне, находящейся за 200 километров восточнее Мары. Настраиваю радионавигационный полукомпас (РПК-2) на радиостанцию аэродрома, рассчитав предварительно радиопеленг. Тут же определяю направление на радиостанцию, расположенную у города Карши. Прокладываю линии пеленгов на карте. Их пересечение и показывает то место, где мы только что пролетели. Приближаемся к точке разворота, я все время измеряю курсовой угол на Карши, а Коля Кутах сообщает о полученных им радиопеленгах с нашего аэродрома. Вот и точка разворота.
– Товарищ командир! Курс на Уч-Аджи 310 градусов, - командую я.
– Есть курс 310, - спокойно отвечает Василий Алин и начинает разворот. Те же темнота и мгла. Кажется, вокруг, кроме нас, нет ничего живого. Ночь и мы. Но вот появились огоньки. Это железная дорога Бухара - Мары. Пеленгуя различные радиостанции, определяю время выхода на станцию Уч-Аджи и даю курс на полигон, находящийся в песках Кара-Кумов. Через несколько минут первая бомба летит к цели, обозначенной кострами. Делаем еще два захода. Все три бомбы попали в круг. Задание выполнено отлично. Со снижением направляемся к аэродрому. На востоке светлело. Потускнели звезды в безоблачном небе. Спешим на посадку.
На земле узнали, что не стало связи с экипажем лейтенанта П. Н. Горяченко. Вскоре нам сообщили [38] о трагической гибели всего экипажа. Погиб он в песках, в районе той самой точки, где все мы делали разворот. Специалисты считали, что Горяченко, не справившись с управлением машины по приборам, потерял пространственное положение и свалился на землю… А может, и по другой причине…
Навсегда остался в моей памяти черноглазый юный Горяченко. Все мы уважали его за страстную любовь к полетам, за веселый характер. С ним было легко, хотелось шуткой отвечать на его шутку, быть таким же неунывающим, как он. Молодой летчик мечтал поскорее попасть на фронт, бить врага, захватившего его родную Полтавщину. Но не попал…
Вскоре мы покинули Мары. В сердце остались благодарность учителям, гостеприимному туркменскому народу и память об экипаже лейтенанта Горяченко.
И снова мы в пути. Спешим на фронт. За окном вагона проплывают бескрайние казахские степи, мелькают редкие населенные пункты, полустанки. Эти широкие степи напоминали мне панораму родного запорожского края, воскрешали в памяти события давно минувших лет…
Только на восьмые сутки мы прибыли на станцию Ряжск. Здесь мы делали пересадку, чтобы следовать к месту своего назначения - в боевой полк. Старший группы отправился к военному коменданту, мы остались на перроне. В это время с севера приближался поезд. От нечего делать мы наблюдали за ним. Наконец состав из пассажирских и товарных вагонов остановился. Открылись двери вагонов. Мы ожидали, что на перрон сразу же хлынет поток людей, они поспешат за кипятком, в город или в здание вокзала. Но из поезда никто не выходил. Только через некоторое время стали появляться [39] люди. Они поразили нас своим необычным видом. Бледные, изможденные, измученные лица. А глаза! Большие-большие, смотрят куда-то вдаль, ничего не замечая, безразличные ко всему. Кто они, эти люди?…
– Это ленинградцы, - слышим голос капитана-пехотинца, проходящего мимо.
– Вот последствии вражеской блокады. В поезде - те, кто остался в живых, кому удалось вырваться из Ленинграда…
Впервые мы, авиаторы, едущие на фронт, увидели своими глазами горе, которое принес на нашу землю фашизм. И стали для нас еще более понятными сообщения Совинформбюро о зверствах гитлеровцев на нашей земле, о массовых расстрелах советских людей, о пытках и издевательствах. Вспомнилось сообщение о Зое Космодемьянской, о ее подвиге. На всю жизнь запомнился фотоснимок на страницах газет. На нем истерзанный фашистами труп героини. Мы восхищались Зоей и ее товарищами, беззаветно любившими Родину, обладавшими неиссякаемой верой в победу. Они не страшились ни пыток, ни смерти, мужественно вели неравную борьбу с сильным и коварным врагом.
Мы восхищались героями и были полны решимости следовать их примеру.
В боях, которые нам предстояли, мы будем бить врага беспощадно, будем уничтожать его, очищая родную землю. Для этого не пожалеем ни сил своих, ни жизни.
Боевые товарищи
Светало, когда пассажирский поезд прибыл на небольшую станцию. Заснеженной дорогой двигаемся в сторону города. На обочинах шоссе видим незнакомые [40] нам сооружения - противотанковые рвы, ежи, сваренные из железнодорожных рельсов. Вот и авиагородок. Где-то здесь наш 752-й дальнебомбардировочный авиаполк (бывший 93-й).