Отечественная война и русское общество, 1812-1912. Том IV

Апухтин Александр Николаевич

4 сентября опасность снова стала угрожать Воспитательному Дому на Солянке. В этот день, говорит Тутолмин в своем донесении императрице [145] , «был самый жесточайший пожар; весь город был объят пламенем, горели храмы Божии, превращались в пепел великолепные здания и домы; отцы и матери кидались в пламя, чтобы спасти погибающих детей, и делались жертвою их нежности. Жалостные вопли их заглушались только шумом ужаснейшего ветра и обрушением стен. Все было жертвою огня. Мосты и суда на реке были в огне и сгорели до самой воды. Воспитательный Дом… со всех сторон был окружен пламенем. Все окрестные строения пожираемы были ужасным пожаром; пламя разливалось реками повсюду… и ночь не различалась светом со днем. В Воспитательном Доме воспитанники с вениками и шайками расставлены были по дворам, куда, как дождь, сыпались искры, которые они гасили. Неоднократно загорались в доме рамы оконничные и косяки; главный надзиратель с подчиненными гасил, раскидывая соседние заборы и строения, загашая водою загоравшиеся места, и таким образом спас дом с воспитанниками и пришельцами. Только что один деревянный дом и аптека сгорели».

145

Щукин, Бум., относящ. до Отеч. войны, ч. V, стр. 152.

Зарево

Замоскворечья (Верещагина)

Вновь усилилась опасность пожара и для Кремля. Утром этого дня Наполеон проснулся в хорошем расположении духа, почувствовав облегчение от простуды, беспокоившей его со времени Бородинской битвы и не подозревая еще новой опасности. Когда вошел к нему доктор Метивье, то по обыкновению он спросил его: «Что нового?» Когда доктор сообщил ему, что повсюду вокруг Кремля распространились пожары, император равнодушно отвечал: «Это неосторожность солдат; они, вероятно, разложили огни для приготовления пищи слишком близко к деревянным домам». Но вдруг взгляд его остановился, улыбка исчезла с уст, выражение лица его сделалось ужасным. Он вскочил с постели; не произнося ни слова, быстро оделся, причем так сильно толкнул ногой мамелюка, подавшего ему сапог левой ноги на правую, что тот упал навзничь, и затем вышел в соседнюю комнату. Очевидно, в эту минуту мысль об опасности пожара Москвы со всеми истекавшими отсюда последствиями с отчетливой ясностью промелькнула в мозгу Наполеона. Он подошел к окну. Страшная картина представилась взорам императора.

Пожар Москвы во время нашествия французов 2 сент. 1812 г. (Нем. лубочная грав.)

Перед окнами дворца, как на ладони, расстилалось Замоскворечье, все объятое пламенем; лишь кое-где можно было различить незагоревшиеся еще кровли зданий и колокольни. Волны дыма и пламени, казалось, переносились через реку и подступали к Кремлю. Наполеон обратился в другую сторону, но и там ожидала его такая же ужасная картина. Гостиный двор снова весь был объят пламенем. Горели Ильинка и Никольская; видны были пожары со всех сторон, на Тверской, на Арбате, на Остоженке, у Каменного моста. Резкие порывы северо-восточного ветра, часто менявшего направление, несколько раз обращали огонь к Кремлю. Осыпаемый огненными искрами, Кремль освещался иногда таким светом, что, казалось, будто в его стенах уже начинался пожар; а между тем туда ввезены были подвижной пороховой магазин и все боевые снаряды молодой гвардии; фуры с боевыми снарядами стояли против окон дворца, в котором ночевал император Наполеон [146] .

146

Корбелецкий, «Кратк. повествование о вторжении французов в Москву». Спб., 1813 г., стр. 31 и сл.

Сильное волнение овладело императором при виде этого зрелища. Адъютант Наполеона, гр. Сегюр, был свидетелем этих психических переживаний Наполеона. «Первым его движением, — говорит Сегюр, — был гнев: он хотел властвовать даже над стихиями. Но скоро он должен был преклониться и уступить необходимости. Удивленный тем, что, поразив в сердце империю, он встретил не изъявление покорности и страха, а совершенно иное, он почувствовал, что его победили и превзошли в решимости. Это завоевание, для которого он все принес в жертву, исчезало на его глазах в облаках дыма и пламени. Им овладело страшное беспокойство; казалось, его самого пожирал огонь, который нас окружал. Ежеминутно он вставал, ходил и снова садился. Быстрыми шагами он пробегал дворцовые комнаты; его движения, порывистые и грозные, обличали внутреннюю, жестокую тревогу. Он оставляет необходимую работу, принимается за нее снова и снова бросает, чтобы посмотреть в окно на непрекращавшееся распространение пожара. Из его стесненной груди вырываются короткие и резкие восклицания: „Какое ужасное зрелище! Это сами они поджигают; сколько прекрасных зданий; какая необычайная решимость; что за люди: это скифы!“»

Несмотря на значительное пространство, отделявшее кремлевский дворец от пожарищ, оконные стекла во дворце накалились до такой степени, что к ним едва можно было прикасаться. Поставленные на крышах солдаты едва успевали тушить искры и головни, сыпавшиеся со всех сторон на дворец. Тревога внутри Кремля возрастала. Маршал Бертье и другие приближенные Наполеона отдали приказ быть всем наготове к выходу. Но император медлил отдать сигнал к выступлению. Ему, только что заняв дворец русских царей, не хотелось немедленно его оставить, как вдруг раздался крик: «Кремль горит!» Наполеон вышел из дворца на сенатскую площадку, чтобы самому непосредственно убедиться в угрожавшей опасности. Действительно, загорелась Троицкая башня близ самого Арсенала. Усилиями гвардии этот пожар был потушен; но ежеминутно могла возникнуть новая опасность. Тогда Мюрат, Евгений Богарне и другие приближенные лица обратились к Наполеону с настойчивой просьбой немедленно покинуть Кремль. Он, наконец, согласился. Решено было выехать в загородный Петровский дворец.

Пожар Москвы (Немец. грав.)

Но как было выбраться из Кремля? «Мы были окружены, — говорит гр. Сегюр, — целым морем пламени; оно угрожало всем воротам, ведущим из Кремля. Первые попытки выйти из него были неудачны. Наконец найден был под горой выход к Москве-реке. Наполеон вышел через него из Кремля со своей свитой и старой гвардией. Подойдя ближе к пожару, мы не решались войти в эти волны огненного моря. Те, которые успели несколько познакомиться с городом, не узнавали улиц, исчезавших в дыму и развалинах. Однако же надо было решиться на что-нибудь, так как с каждым мгновением пожар усиливался все более и более вокруг нас. Одна узкая извилистая улица казалась более входом, нежели выходом из этого ада. Император пешком, не колеблясь, пошел вперед по этой улице [147] . Он шел среди треска пылающих домов, при грохоте разрушавшихся сводов, среди падавших вокруг него горящих бревен и раскаленных кровельных листов железа. Груды обломков затрудняли его путь. Пламя, высоко поднимавшееся над крышами, силой ветра наклонялось над нашими головами. Мы шли по огненной земле, под огненным небом, между огненных стен. Сильный жар жег наши глаза, но мы не могли закрыть их и должны были пристально смотреть вперед. Удушливый воздух, горячий пепел и вырывавшееся отовсюду пламя спирали наше дыхание, короткое, сухое, стесненное и подавляемое дымом. Мы обжигали руки, стараясь защитить лицо от страшного жара, и сбрасывали с себя искры, осыпавшие и прожигавшие платье. В этом-то ужасном положении, когда все спасение наше зависело, по-видимому, от быстроты, проводник наш сбился с пути и остановился в смущении. Здесь окончилась бы наша жизнь, исполненная треволнений, если бы случайное обстоятельство не вывело императора Наполеона из этого грозного положения». Солдаты из корпусов Даву и Нея, грабившие в этой части города, неожиданно натолкнулись на императора и его свиту. Они вывели его по пожарищам к реке Москве у Дорогомиловского моста. Отсюда Наполеон и его спутники, следуя берегом реки, достигли до села Хорошева, переправились через реку по плавучему мосту и мимо Ваганькова кладбища, пробираясь полями, только уже при наступлении темноты достигли Петровского дворца, измученные и потрясенные страшными впечатлениями этого дня [148] .

147

Предполагают, что это был нынешний Лебяжий пер. и далее — через Ленивку и Волхонку путь к Пречистенским воротам.

148

А. Н. Попов, «Французы в Москве в 1812 г.», «Русск. Арх.», 1876 г., кн. I, стр. 329–331. Надлер, «Имп. Александр I и идея свящ. союза», т. I, стр. 337–339. Наполеон переехал обратно в Кремлевский дворец по окончании пожаров 8 сент.

Пожар бушевал еще 5 сентября. Но, к счастью, к вечеру этого дня погода изменилась: небо покрылось тучами, пошел сильный дождь, ветер начал стихать; вместе с тем начала постепенно ослабевать и сила огня. На другой день, 6-го, дождь продолжал идти еще с большей силой, ветер совсем стих, и пожары почти прекратились, хотя еще в разных местах дымились пожарища, и кое-где вспыхивал огонь. Накаленная почва и мостовые, по которым едва можно было ходить, охладели. Удушливый воздух, наполненный запахом гари, дымом и пеплом, освежился; дышать стало легче, хотя не надолго: дома и улицы повсюду были наполнены разлагавшимися трупами людей и животных, заражавших воздух.

Самые ужасные дни миновали. После пожара Москва представляла печальное зрелище: повсюду — огромным пространства обгорелых пустырей, между которыми едва можно было различить направление прежних улиц. Кое-где виднелись уцелевшие здания; на каждом шагу попадались груды дымившихся развалин, уныло торчали печные трубы, остатки стен и столбов. По улицам трудно было пробираться от разбросанных обломков дерева, железа и пр.; тут же валялась всевозможная мебель и домашняя утварь, выброшенная из домов или оставленная грабителями, которые захватывали все, что попадалось под руки, и затем бросали, завидев более ценную добычу.

По очищении Москвы французами, московский обер-полицмейстер Ивашкин доносил официально гр. Ростопчину о состоянии столицы:

«Соборы, храмы Божии и монастыри, оскверненные неистовствами их (неприятелей), в пяти местах подорванный Кремль, выжженные Грановитая палата и часть дворца, некоторые казенные здания и 6496 обывательских, каменных и деревянных домов [149] , множество мертвых трупов людей и лошадей, разбросанных по улицам, все сие вместе составляло ужасную истину варварства извергов сих» [150] . Погорели торговые ряды и лавки (8521) с торговыми складами и товарами, большая часть заводов, фабрик и ремесленных заведений. Сгорели 122 церкви (из 329), остальные пострадали от пожара или были разграблены. Погиб целый ряд культурных и просветительных учреждений, в том числе — университет с пансионом и библиотекой, библиотека гр. Бутурлина, пользовавшаяся большой известностью в Москве (40.000 томов), с крупным собранием живописных картин, театр, дом Благородного собрания, Английский клуб; пострадали архивные хранилища с рукописными памятниками отечественной истории. Помещение архива Вотчинного Департамента уцелело от огня, но, несмотря на хлопоты и ходатайства Бестужева-Рюмина лично перед Наполеоном, французская гвардия, расположившаяся в сенатском здании, натворила немало бед; по свидетельству очевидца, французы «для удобства своего помещения стали хозяйничать по-своему, из архивных книг и вязок устроили постели, столы и стулья, другие, как ненужные, повыкидали из окон, а иные употребляли на топливо для приготовления пищи» [151] .

149

Всего в Москве к 1812 г. числилось 9151 дом, из них деревянных 6584 и каменных 2567. Стат. табл. о состоянии Москвы в бум., относ. до Отеч. войны, П. И. Щукина, ч. IV, стр. 230–231.

150

Щукин, Бумаги, ч. II, стр. 10.

151

Щукин, Бумаги, ч. VII, стр. 213–214. Архив Коллегии Иностр. Дел (теперь Главн. арх. Мин. Иностр. Дел) в большей своей части, благодаря энергии его управляющего Бантыша-Каменского, был заблаговременно вывезен из Москвы во Владимир и Нижний Новгород. Оставшиеся же в Москве архивные дела и чиновники претерпели такую же печальную участь, как и Вотчинный Департамент. «Русск… Арх.», 1875 г., кн. 11, стр. 289–296.

Всех культурных потерь учесть невозможно. Имущественные убытки для казны и московского населения исчисляются сотнями миллионов рублей. В отношении зданий и построек погибли, как видно из вышеуказанного, более, чем ¾ старой Москвы. Из отдельных частей и улиц пострадали следующие.

Москва 12 сентября 1812 г. (Фабер-дю-Фор)

Кремль не был захвачен пожаром, но сильно пострадал от порохового взрыва, которым, по приказанию Наполеона, был ознаменован выход французов из Москвы в ночь на 11 окт. От этого взрыва обгорели дворец и Грановитая палата; сильно пострадал Арсенал и колокольня Ивана Великого: пристройка к высокой башне, где висели колокола, взорвана на воздух; башня, хотя и устояла, но была сильно повреждена, и «Иван Великий стоял, как сирота, лишенный подпор своих». Никольские ворота были повреждены. От Никольских ворот до арсенальных все было завалено обломками. Кремлевская стена пострадала, главным образом, со стороны, обращенной к реке Москве: от Москворецкого моста, вдоль по набережной, стена взорвана в трех местах, железная решетка набережной сбита в реку; угольная башня, обращенная к Каменному мосту, была взорвана совершенно и большей частью обрушилась в реку. Пострадали и Боровицкие ворота. Прочие кремлевские башни и стены уцелели. Уцелели и все кремлевские соборы, несмотря на близость взрыва, от которого пострадал «Иван Великий»; в них от сильного потрясения оказались только выбитыми стекла.