Отечник проповедника
Шрифт:
566. Мужественное ходатайство преподобного Григория за угнетенный народ перед жестоким князем
См. также: Любовь к ближним ; Отечество ; Самопожертвование
В 1434 году сын Юрия, князь Димитрий Шемяка, опустошил страну Вологодскую. Несчастные жители бежали из своих жилищ и скитались в лесах, не зная, где преклонить голову, многие умирали с голоду. Толпы разоренных стекались в обитель преподобного Григория Пельшемского, и он помогал им, сколько мог. Одушевляясь любовью к Отечеству, он решился сказать правду Шемяке. "Князь Димитрий, — говорил пустынник, — ты творишь дела нехристианские. Иди лучше в страны языческие, к людям, не знающим Бога. Вдовы и сироты христианские вопиют против тебя перед Богом. Сколько людей гибнет от тебя голодом и стужей, и если вскоре не прекратишь междоусобия, кровопролития и насильства, то лишишься и славы, и княжения!" Шемяка, рассерженный правдой, приказал сбросить святого Григория с высокого моста на лед реки. Разбитый преподобный несколько часов лежал без чувств. Наконец, он пришел в себя и, с трудом поднявшись, сказал окружавшим его: "У немилостивого князя и слуги немилостивы, но скоро они погибнут, несчастные." Как ни был черств Шемяка, но опомнился, уступил обличениям Григория и оставил Вологду. Это мужественное ходатайство святого за несчастных усилило в народе уважение к преподобному и его обители. (Троицкий патерик. С. 39).
567. Мужество оптинского настоятеля отца Моисея во время пожара
См. также: Совершенство ; Спокойствие
Был в Оптиной пустыни пожар в гостинице, причинивший большой убыток. Отец Моисей спокойно вышел посмотреть, как горит, спокойно
568. Мужество святителя Василия Великого в борьбе с гонителями Церкви — арианами
См. также: Епископ ; Церковь
В сане епископа святитель Василий показал себя твердым и непоколебимым защитником Православия против ариан. Император Валент, желая врести арианство в Кесарии, послал для этой цели к святителю Василию своего префекта Модеста. После напрасных убеждений склонить святителя к единомыслию с арианами, видя его непреклонность, Модест угрожал ему лишением имущества, изгнанием, мучениями, смертью. "Все это, — отвечал святитель Василий, — для меня ничего не значит. Тот не теряет имения, кто ничего не имеет, кроме этих ветхих и изношенных одежд и немногих книг, — в них все мое богатство. Ссылки для меня не существует, потому что я не связан с местом, и то место, где теперь живу, не мое, и всякое, куда меня ни отправят, будет не мое. А мучения что могут мне сделать? Я так слаб, что разве только первый удар будет чувствителен. Смерть же для меня — благодеяние, она скорее приведет меня к Богу, для Которого живу и тружусь и к Которому давно я стремлюсь." Изумленный этими словами Модест сказал, что так свободно до сих пор никто с ним не разговаривал. "Может быть, — ответил святитель, — ты не встречался с епископом, иначе, без сомнения, говоря о подобном предмете, услыхал бы такие же слова. Во всем ином мы кротки, смиреннее всякого. Но когда дело (идет) о Боге и против Него дерзают восставать, тогда мы, все прочее вменяя за ничто, взираем только на Него одного, тогда огонь, меч, звери и железо, терзание тела скорее будут для нас удовольствием, чем устрашат." (Архиеп. Филарет (Гумилевский). Жития святых. 1 января).
Муки вечные
См. также: Ад №№ 1 — 2 ; Мытарства № 576 ; Надежда № 590 ; Покаяние № 770 ; Празднословие № 885 .
569. Рассказ старицы о земной и загробной участи своего отца-праведника и матери-грешницы
См. также: Ад ; Воздаяние праведникам и грешникам ; Жизнь загробная ; Рай
Поведал некий старец о девице очень преклонных лет, преуспевшей в страхе Божием. Он спросил, что привело ее к монашескому жительству? Она, прерывая слова воздыханиями, рассказала мне следующее: "Мои родители, достоуважаемый муж, скончались, когда я была в детском возрасте. Отец был скромного и тихого нрава, но слабый и болезненный. Он жил настолько погруженный в заботу о своем спасении, что едва кто из жителей одного с нами села изредка видел его. Если иногда он чувствовал себя получше, то приносил в дом плоды своих трудов. Большую же часть времени он проводил в посте и страданиях. Молчаливость его была такова, что незнавшие могли принять его за немого. Напротив того, мать моя вела жизнь рассеянную в высшей степени и столь развратную, что подобной ей женщину трудно было сыскать. Она была так говорлива, что казалось, все ее существо составлял один язык. Беспрестанно она затевала ссоры со всеми, проводила время в пьянстве с самыми невоздержанными мужчинами. Она расточила все, что нам принадлежало, а ей отец передал распоряжение домом. Она так злоупотребляла своим телом, оскверняя его нечистотами, что немногие из нашего селения избежали блудного с ней совокупления. Она никогда не подвергалась и болезни, со дня рождения и до старости у нее было совершенное здоровье. Так текла жизнь моих родителей. Отец, истомленный продолжительной болезнью, скончался. Едва он умер, как небо потемнело, пошел дождь, засверкала молния, загремел гром, в течение трех дней и трех ночей непрерывно продолжался ливень. По причине такой непогоды задержалось его погребение, так что жители села покачивали головами и, удивляясь, говорили: "Этот человек настолько был неприятен Богу, что даже земля не принимает." Но чтоб тело его не начало разлагаться в самом доме, похоронили его кое-как: непогода и дождь все продолжались. Мать моя, получив еще большую свободу по смерти отца, с большим исступлением предалась блуду. Сделав наш дом домом разврата, она проводила жизнь в величайшей роскоши и увеселениях. Когда настала ее смерть, то она сподобилась великолепного погребения. Сама природа, казалось, приняла участие в похоронах. По ее кончине я осталась в отроческих летах, и уже телесные вожделения начали во мне проявляться. Однажды вечером я начала размышлять, чью жизнь избрать мне образцом для подражания: отца ли, который жил скромно, тихо и воздержно, но во всю свою жизнь не видел ничего доброго, провел ее в болезнях и печали, а когда скончался, то земля даже не принимала его тела. Если такое житье благоприятно Богу, то по какой причине отец мой, избравший его, подвергся стольким бедствиям? "Лучше жить, как жила мать, — сказало мне мое помышление, — предаться вожделению, роскоши, плотскому сладострастью. Ведь мать не упустила ни одного скверного дела! Она провела всю жизнь в пьянстве, была здоровой и счастливой. Конечно, мне следует жить так, как жила мать! Лучше верить собственным глазам и тому, что очевидно, лучше наслаждаться всем, чем верить невидимому и отказываться от всего." Когда я, окаянная, согласилась в душе избрать жизнь, подобную жизни моей матери, настала ночь, я уснула. Во сне предстал мне некто высокий ростом, взором страшный, грозно взглянул на меня, гневно и строго приказал: "Исповедуй мне помышление твоего сердца." Я, испугавшись, не смела и взглянуть на него. Еще более громким голосом повторил он приказание, чтоб я исповедала, какая жизнь мне понравилась. Растерявшись от страха и забыв обо всем, я сказала, что не имела никаких помышлений. Но он напомнил мне все, о чем я размышляла втайне. Обличенная я умоляла его даровать мне прощение и объяснила причину этих размышлений. Он сказал мне: "Пойди и посмотри обоих — и отца, и мать, — а потом избери жизнь по своему желанию." С этими словами он взял меня за руку и повлек. Привел он меня на большое поле неизреченной красоты со многими садами, с плодовыми деревьями, ввел меня в эти сады. Там встретил меня отец, обнял, поцеловал, назвал своей дочерью. Я заключила его в объятия и просила разрешения остаться с ним. Он отвечал: "Ныне это невозможно, но если последуешь моим стопам, то придешь сюда по прошествии непродолжительного времени." Когда я опять начала просить о том, чтоб остаться, показавший мне видение снова взял меня за руку, повлек и сказал: "Пойди, я покажу тебе и мать, как горит она в огне, чтоб знать тебе, по жизни кого из родителей направить свою жизнь." В мрачном и темном доме, наполненном скрежетом зубов и горем, он показал мне огненную печь с кипящей смолой. Какие-то страшилища стояли у ее устья. Я заглянула внутрь и увидела в ней мою мать: она погрязла по шею в огне, скрежетала зубами и горела, тяжкий смрад разносился от червя неусыпающего. Увидев меня, она воскликнула с рыданием: "Увы мне, дочь моя! Эти страдания — последствия моих собственных дел. Воздержание и все добродетели казались мне достойными посмеяния. Я думала, что жизнь моя в сладострастии и разврате никогда не кончится. Пьянство и объедание я не признавала грехами. И вот! Я наследовала геенну, подверглась этим казням за краткое наслаждение грехами. За ничтожное веселие расплачиваюсь теперь страшными муками. Вот какую получаю награду за презрение Бога! Объяли меня всевозможные, бесконечные бедствия. Ныне время помощи, ныне вспомни, что ты вскормлена моей грудью! Воздай мне, если ты получила от меня когда-либо что-либо! Умилосердись надо мной! Жжет меня этот огонь, но не сожигает. Умилосердись надо мной! Меня в этих муках снедает отчаяние. Умилосердись надо мной, дочь моя, подай мне руку и выведи меня из этого места." Когда я отказывалась это сделать, боясь тех страшных стражей, которые тут стояли, она снова причитала со слезами: "Дочь моя! Помоги мне. Не презри плача твоей родной матери! Вспомни мою болезнь в момент твоего рождения! Не презри меня! Погибаю в огне геенском."
570. Усопший, явившись своему другу из загробного мира, возвестил о существовании Вечной Жизни и вечных мук
В Сергиевом Посаде жили два друга: Николай Иванович Шабунин, заведовавший лаврской аптекой, и некто Сергей Сергеевич Бочкин. Шабунин был старше С.С.Бочкина, иногда позволял себе допускать фантазерство по вопросам веры, а С.С.Бочкин в религиозных убеждениях был строго православен. Иногда их разговоры касались темы вечных мучений. При этом всякий раз Н.И.Шабунин фантазировал, как и многие, говоря, что вечных мучений не бывает. "Не может быть, — утверждал он, — чтобы Бог осудил Свое создание на вечные мучения." А Бочкин, на основании слов Господа в Святом Евангелии: пойдут сии в муку вечную (Мф. 25, 46), — считал истиной существование вечной муки. Шабунин обычно упорствовал, и спор друзей кончался тем, что они оставляли этот вопрос до смерти кого-нибудь из них. Кто первый умрет, уславливались они, тот должен, если на то будет воля Божия, обязательно явиться из загробной жизни оставшемуся в живых и сказать, есть ли вечное мучение. Шабунин говорил шутя: "Ну, Сережа, придется мне являться к тебе из загробного мира с ответом о вечных мучениях. Я старше и несомненно умру прежде тебя." Бочкин отвечал: "Бог знает, кто из нас умрет первым, может случиться, что я, молодой, умру прежде тебя." Так и вышло. Прошел год после их разговора. Бочкин заболел. Ему сделали операцию, которая оказалась неудачной, и он умер. После его смерти, накануне сорокового дня, Н.И.Шабунин, ложась спать, читал книгу профессора Голубинского "О Премудрости и Благости Божией в судьбах мира и жизни человека." Почувствовав усталость, он положил книгу под подушку и уснул. Только он задремал, как ясно видит перед собой Сергея Сергеевича. Лицо его было молодо, необычайно красиво и исполнено радости. Одежда на нем была изящная, что особенно привлекло внимание Н.И.Шабунина, а в его галстуке сияла крупная брошь, переливаясь всеми цветами радуги. Бочкин, подойдя к Шабунину, сказал: "Есть жизнь светлая, вечная, есть и муки вечные, уготованные собственным произволением грешников." Бочкин сказал другу еще несколько слов и в завершение добавил: "Всего сказанного мной ты и не упомнишь, но у тебя лежит под подушкой книга. Прочитай в ней с особенным вниманием шестую и седьмую главы, и твой ум просветится благодатной истиной о Жизни Вечной. В этой Жизни существуют и неизреченное райское блаженство, и мука вечная." Когда Шабунин проснулся, то немедленно зажег огонь и с великой радостью прочитал в книге Голубинского указанные места. От прочитанного ум как бы просветлел, а сердце наполнилось радостью и успокоением. Он искренне благодарил Бога за Его великую милость к нему, а С.С.Бочкина — за дружескую любовь, которая вечна и не умирает. (Троицкие листки с луга духовного. С. 116).
Мученик
См. также: Гнев № 184 ; Кончина мученика № 329 ; Помощь Божия № 797 ; Родители № 957 .
571. Мученический подвиг аввы Аполлония и обращение его кротким словом ко Христу флейтиста Филимона
См. также: Кротость ; Слово праведника
Старцы рассказывали, что у них во время гонения был один инок по имени Аполлоний. Благодаря своему достойнейшему поведению, он был возведен в сан диакона. Во времена гонения он с неутомимой ревностью обходил братию и каждого порознь убеждал твердо стоять за веру. Наконец, он сам был схвачен и брошен в тюрьму. Язычники приходили издеваться над ним и поносили его нечестивыми и богохульными словами. Между ними был один весьма славный флейтист по имени Филимон. Он напал на Аполлония с ругательствами, называл его и нечестивцем, и злодеем, и обманщиком, кричал, что, кроме ненависти, он ничего не заслуживает. Много и долго со злобой поносил Аполлония. В ответ на все его ругательства Аполлоний сказал: "Да помилует тебя, чадо, Господь и да не вменит тебе во грех твоего поведения!" Эти слова глубоко тронули Филимона. Они со сверхъестественной силой проникли в его душу, и он неожиданно объявил себя христианином. Прямо из темницы он бросился в судилище и перед всем народом громко сказал судье: "Что это творишь ты, несправедливый и беззаконный судья? Ты казнишь людей благочестивых и боголюбезных! Ничего дурного — ни дел, ни слов — нет у христиан!" Судья знал Филимона и сперва подумал, что он шутит. Но, увидев, что Филимон в самом деле порицает его, и притом с твердым убеждением, вскричал: "Что за безумие, Филимон? Ты помешался!" — "Не я безумец, — ответил флейтист, — но ты — беззаконнейший и безумнейший судья, бесчестный губитель столь многих праведных мужей! Я сам христианин! Нет людей на свете лучше христиан!" Тогда судья при всем народе попытался было лаской склонить Филимона вернуться к прежнему образу мыслей, но, почувствовав его непоколебимость, подверг всевозможным истязаниям. Узнал он, что эта перемена произошла с ним от слов Аполлония. Принялся он и за Аполлония. Обвинив его как совратителя, он предал его ужаснейшим мучениям. "О, если бы ты, судья, — воскликнул Аполлоний, — вместе со всеми здесь присутствующими и слышащими мои слова последовал тому, что ты зовешь обольщением и заблуждением!" Явив многие и дивные чудеса и обратив многих мучителей ко Христу, святые мученики были потоплены в море. (Руфин. Жизнь пустынных отцов. С. 87).
Мученичество
См. также: Любовь к Богу № 405 ; Молитва № 473 ; Мужество № 565 ; Помощь Божия №№ 795–796 ; Смерть № 1029 ; Учительство благодатное № 1176 .
572. Добровольный мученический подвиг двух юных сестер Марфы и Марии и отрока Кариона
См. также: Любовь к Богу ; Мать ; Мужество ; Родители ; Страдания за Христа
В дни нечестивых царей мучили святых за имя Христово. Среди них были две сестры: девы Марфа и Мария. Однажды мимо их дома шел воевода, и, увидев его, сестры воскликнули: "Мы — христианки!" Слова их воевода услышал, а они опять свое: "Мы — христианки!" Воевода сказал им: "Убирайтесь, вы еще молоды, и убивать вас не стоит." Марфа отвечала: "О, воевода, смерть мученическая есть не смерть, но жизнь во веки!" Воевода разгневался и начал допытываться. Мария сказала: "Что говорила сестра, то подтверждаю и я: мы — христианки!" А в это время подошел еще отрок в иноческой одежде и тоже признался: "Что говорили Марфа и Мария, то же говорю и я. И я — христианин!" Пришедший в ярость военачальник велел распять их на крестах. Около них стояла их мать и, одобряя их, говорила: "Спаситесь же, дети мои, вы уже взяли венец у Христа." Мария с креста отвечала ей: "Будь спасена и ты, матерь наша, вместе с нами, ибо ты принесла нас в жертву Христу." И сказала еще палачу: "Подожди немного и дай нам помолиться." Палач согласился, и Марфа запела: "К Тебе возвожу очи мои, Живущий на небесах! (Пс. 122, 1); Вот, как очи рабов [обращены] на руку господ их, как очи рабы— на руку госпожи ее, так очи наши— к Господу, Богу нашему, доколе Он помилует нас" (Пс. 122:2). И по окончании молитвы Марфа сказала: "Если кто из братий наших хочет, то пусть приходит и прощается с нами." Мария же сказала: "Нужно ли приглашать? Ведь так, пожалуй, много народу придет." Марфа отвечала: "Не стыдись, сестра, что мы умираем позорной смертью за Христа. Ведь сегодня же мы будем в Иерусалиме Небесном." И много народу собралось проститься со святыми. Началась казнь, и сестры с отроком Карионом, сказано, "предаша Господеви души своя с веселием." Мать видела казнь своих детей, ободряла и укрепляла их. (Прот. В. Гурьев. Пролог. С. 469).
573. Семь венцов сошли с Неба при убиении аввы Моисея и его учеников
См. также: Награда ; Прозорливость
Братия сидели однажды у аввы Моисея, и он говорил им: "Вот ныне придут варвары в скит, вставайте и бегите." Братия говорят ему: "А ты, авва, почему не бежишь?" Он отвечал: "Я уже столько лет жду этого дня, чтобы исполнилось слово Господа Христа, Который говорит: "Все, взявшие меч, мечом погибнут" (Мф. 26:52). Братия сказали: "Так и мы не побежим, но умрем с тобой." — "Это не мое дело, — отвечал им авва Моисей, — каждый пусть решает, как он живет." С ним было семь братий. Авва говорит им: "Вот варвары уже приближаются к дверям." Варвары ворвались и убили их. Только один из них, убоявшись, скрылся за корзинами. Он видел, что семь венцов сошли с Неба и увенчали праведников. (Достопамятные сказания. С. 159. № 10).