Отель последней надежды
Шрифт:
Максим не мог себе представить.
— Лора нашла ежа и погналась за ним. Еж сюда, к нам, перебежал, и она за ним сетку перемахнула. За ней хозяйка прибежала, и, пока она Лорку за ошейник держала, я ежа в простынку завернула и на дальнюю террасу отнесла. Ольга, хозяйка, сказала, что она у них на участке всех ежей переловила, охотничья же собака! Вот она и лежит с утра в можжевельнике. Караулит ежа.
— А еж где? — тупо спросил Максим Вавилов.
— На террасе, — повторила Катя. — Я ему молока налила. Он сначала не пил, боялся, наверное, а потом освоился и теперь бегает из-под одного дивана под другой. Молоко все выпил. Ольга сказала, что ему нужно колбасы отрезать, ежи любят колбасу. Но у нас колбасы не было, и она принесла.
Голова бедного Максима Вавилова, так хорошо осведомленного о жизни крокодилов, медленно-медленно начала кружиться.
— Ну вот, — продолжала Катя Самгина. — А потом приехал ее муж, Олег, и сказал, что Лорку мы все равно из кустов не выгоним, она сама уйдет, когда убедится, что ежа нет.
Она потянулась и добавила хвастливо:
— И я его уговорила дать мне интервью! Ну, когда я поправлюсь, разумеется! У нас все на канале в обморок упадут, если вице-спикер Госдумы Олег Комаров даст мне эксклюзивное интервью! Так что я тут тоже груши не околачивала, а почти работала!
— Кать, — протянул он жалобно. — Я не понимаю ничего!..
— Да пока еще и понимать нечего, — ответила она совершенно серьезно.
— Кто такой писатель Галапагосский? Что он написал?
— Роман. Из жизни крокодилов.
— Что-о-о?!
— Правда. У него в романе представлены люди, которые на самом деле крокодилы и пожирают других людей, ну и друг друга заодно. Все заканчивается тем, что они пожирают главного героя, и его кости хрустят на их отточенных зубах, а запах гнили — последнее, что слышит герой в своей жизни. Я тебе дам почитать, если захочешь. А ты вообще книги читаешь?
— Нет! — рявкнул несчастный оперуполномоченный. — Книг я не читаю! Я вообще читать не умею! Навязались вы на мою голову! Что это такое, черт бы вас всех побрал!!
Он вскочил, схватил со ступенек свой пиджак, зачем-то со всего маху швырнул его на пол, подумал, не потоптать ли ногами, и большими шагами ушел в дом.
Катя Самгина осталась сидеть.
Кусты можжевельника опять затрещали и закачались, во все стороны полетели ветки, и оттуда вылезла соседская собака Лорка. Одно ухо у нее завернулось, а к носу прилипла крохотная можжевеловая иголка.
— Нет ежа? — спросила у нее Катя, и Лорка посмотрела на нее. — И не жди, не будет! Ты лучше домой иди, там уже хозяин приехал!
Лорка завиляла хвостом и подошла поближе.
— И что я такого ему сказала? — Катя протянула руку, поправила завернувшееся собачье ухо и смахнула с носа иголку. — Вроде ничего! Такой был хороший разговор, о ежах, о крокодилах! О литературе! А он взял и разнервничался!
Лорка усмехнулась, кажется, пожала плечами и потрусила в сторону своего участка, а Катя вернулась в дом, налила себе чаю, вытащила из глиняной вазы какой-то старый журнал и немного почитала на диване.
Где-то в отдалении мелко топало — топ-топ-топ, и тишина, а потом опять — топ-топ-топ. Еж короткими перебежками осваивал новую территорию.
Стало вечереть, и с улицы потянуло сыростью, и Катя накинула на ноги плед. Закрывать широченные раздвижные двери ей не хотелось. Ей очень нравилось, что улица как будто является продолжением дома, его частью. Наверное, здесь очень красиво зимой, когда все вокруг засыпано снегом, широкие ступеньки расчищены, а дальше все белым-бело, а в рыцарском зале пылает камин, трещат дрова, и неровный отсвет веселого пламени пляшет по беленым стенам.
В ее домике в Парголове все было не так. Домик был совсем старенький, как бабушка, крепился изо всех сил, но все же разваливался на глазах, хоть Катя и старалась вовремя чинить крышу и чистить дымоходы. Ей там было всегда грустно, понятно, что и бабушка, и домик уходят и скоро уйдут навсегда, и от них ничего не останется!..
А там прошло детство, там была самая вкусная малина, самый крупный крыжовник, самая высокая ледяная горка, с которой маленькая Катя каталась на картонке. То есть это так называлось, на картонке, а на самом деле картонка моментально уезжала вперед, а Катя ехала на подоле своего пальтишка, и бабушка потом ругалась, что ребенок пришел опять весь мокрый!..
Почему-то, когда отца перевели в Москву, с бабушкой никто не захотел остаться! Мать писала диссертацию и сказала, что свекровь человек очень тяжелый и возиться с ней под старость она не намерена, а отцу вообще никогда не было дела до родственников.
Так и получилось, что осталась Катя.
Бабушка, Катя и домик. А потом родители погибли в автокатастрофе.
— Кать, ты где?
— Я здесь.
Максим Вавилов вышел из-за камина.
Катя бросила журнал на пол и произнесла будничным тоном хорошей жены:
— Ты бы поел. Приходила твоя домработница, приготовила котлеты, сказала, что ты их любишь. Сказала, что ее зовут Таня. Еще какой-то дядька весь день косил траву за соснами.
— Это Танин муж, Петр, — зачем-то объяснил Максим. — У них дом с той стороны участка, где центральные ворота. Мы подъезжали с другой.
— Ух ты! — восхитилась Катя. — Твоя прислуга и живет с тобой! Ну все прямо как у графа Льва Николаевича! А Петр не качал тебя на руках, когда ты был маленький? А потом в Летний сад не водил?
Максим подошел и сел на пол, рядом с диваном.
— Нет, — сказал он. — Мы в Москве живем, а у нас тут Летнего сада нету! И прислуги никакой не было, пока отец не стал.., тем, кем стал.
— Ты как будто его за это осуждаешь!
— Я ему завидую, — вдруг признался Максим Вавилов. — Я завидую ему так, как нельзя завидовать родному отцу, понимаешь? И я никогда в жизни никому об этом не говорил!
Катя слезла с дивана и села рядом с ним, чтобы он понимал, как внимательно она его слушает.