Отель последней надежды
Шрифт:
— Я?! Не-е, я не хочу, что вы!
— Значит, подъедешь и подпишешь, понял уже теперь?
— Я.., понял, да.
— Ну, ты сообразительный, Василий Игнатьевич, — похвалил его Максим Вавилов. — Будущий финансист, как-никак!
— И чтоб без глупостей, — солидно добавил Вова Бобров.
На Сиреневом бульваре старший оперуполномоченный купил у толстой тетки два яблока, старательно обтер их о джинсы и одно отдал лейтенанту, а от второго откусил сам.
— Слушай, Борь… — Он посмотрел на часы, а потом на подчиненного. — Странная штука выходит. Ведь тот, который свидетельницу душил, по крышам ушел.
— Ну да, — согласился Вова, жуя яблоко.
— А пришел как?
— В смысле, шеф?..
— Ну, Василий никого не видел. Самгина тоже никого не видела. Почему он решил задушить Самгину, а не Василия?
Вова пожал плечами:
— По-всякому выходит, что она видела что-то, чего Василий не видел!
— Вот-вот, — подтвердил лейтенант. — Видела, а нам не говорит!
— Да нет, подожди ты! Не складывается ничего, разве ты не чувствуешь? Труп везли, чтобы где-то выбросить, так? Так. Впереди замаячили гаишники, и его выбросили у первого попавшегося подъезда, подальше от фонаря, так? Так. Свидетельница труп нашла, и ее тут же попытались прикончить, так? Так. Выходит, убийца видел, как она труп нашла. Значит, он наблюдал, что ли?! Зачем?! Вывалил труп, да и поехал быстрее, тем более его гаишники смущали! Он же не собирался труп у подъезда оставлять, а пришлось! Значит, он нервничал, но все равно остался. Зачем?
Лейтенант пожал плечами.
— Я не знаю, шеф. Чепуха какая-то.
— Вот именно чепуха, Вова! И способ убийства странный, и что он по крышам уходил, странно. — Максим доел яблоко, потом подумал и доел заодно огрызок. — Он что, террорист, что ли?! Это они все больше по крышам! Нормальные честные фраера по крышам не лазают, они не кошки!.. И личность трупа мы не установили!
— Свидетельницу надо дожимать, шеф! Думаю, все дело в ней! И мотоциклист сказал, что она его с мотоцикла свалила! Как она могла его свалить, она же вроде субтильная! Значит, приемчики знает!
Максим пошел к в машине, и Вова, громко чавкая, потащился за ним. Они уселись, включили кондиционер и некоторое время посидели, подставив потные лица холодной струе, лившейся из решетки.
— Зачем она ему сдалась, — задумчиво спросил Максим Вавилов самого себя. — Что такое она могла знать или видеть, зачем ее понадобилось убивать, да еще так срочно?..
— Дожимать, дожимать надо, шеф!
— Надо в Питер лететь, — решил оперуполномоченный. — Командировку выбивать долго, да и не дадут, я сам, быстренько. Прикроешь меня, Вова?..
А на следующий день Надежда нашла пистолет.
Как в кино.
Вышло так, что Пейсахович, вызвавшийся замещать толстого швейцара, предложил это не просто так, а с умыслом. Ночь он отдежурил, то есть мирно проспал в швейцарской, а утром подступил к Надежде.
Та была сердитая, невыспавшаяся, потому что моталась в Парголово, к бабушке Кати Самгиной. Бабушка уже несколько лет была не в себе, и Надежда очень ее жалела, как бы в память о собственной бабушке, которую сильно любила и ухаживала за ней до последнего дня. Днем с Катиной бабушкой была сиделка, а ночью оставалась сама Катерина, и Надежда даже представить себе не могла, что там творится, раз Кати нет так долго!..
Как ни странно, ничего особенно ужасного не происходило. Нина Ивановна, сиделка, была женщиной не слишком любезной, но честной и исполнительной. Надежда застала и бабушку, и Нину Ивановну в полном порядке, чистоте и покое.
— Насилу хоть кто-то явился! — с ходу начала Нина Ивановна. — Раз денег заплатили, так можно и носа не показывать, что ли?! Звоню, звоню Катерине, а она даже трубку не берет!
— Она в больницу попала, Нина Ивановна! — заступилась Надежда. — В Москве. Позвонить не могла.
— Сзят, свят, свят, дай бог здоровья! Что такое с девочкой?!
— Вроде все уже нормально! Я вам денег привезла, вот тут продукты, и вы скажите, что из лекарств нужно купить, я завтра всю куплю!
— Деньги еще есть, три тысячи из тех, что были дадены перед тем, как Катерина в столицу укатила, и все расходы, вон, в тетради! Лекарства вроде тоже пока все при нас. А вот если б меня отпустили пораньше, за то была бы вам большая благодарность!
И Надежда сиделку отпустила. Бабушка была в хорошем состоянии, хоть Надежду и не признала, называла почему-то Тамарой. Но они дружно напились чаю, потом долго играли в дурака, и бабушка все время выигрывала, а потом долго укладывались спать. Ночевать было не обязательно, но Надежда решила, что лучше остаться.
Она почти не спала, все прислушивалась к старухе, ее вздохам и храпу, и еле дождалась утра и Нины Ивановны. И в «Англию» примчалась с опозданием, всклокоченная и невыспавшаяся.
Да еще Пейсахович пристал как банный лист.
Она проверяла листы регистрации, телефон у нее непрерывно звонил, думала она о Кате Самгиной и о том, что могло с ней случиться в Москве, когда в дверь просунулась хитрая физиономия Пейсаховича.
— Я сильно извиняюсь, — сказала физиономия, — но нет ли здесь самой наилучшей начальницы службы портье за последние сто пятьдесят лет?
— Вам чего? — грубо спросила Надежда.
— Да она же здесь! — воскликнул Пейсахович, словно внезапно увидев Надежду, и протиснулся в дверь еще немного. — Я сильно рад ее видеть!
— У меня завал, видите, Сема?
Почему-то Пейсаховича в отеле всегда звали Семой, и никогда по отчеству.
— Я вижу ваш завал, моя девочка, только я не понимаю, при чем тут завал, когда я вас вовсе о нем не спрашиваю.
Надежда продолжала внимательно просматривать листы регистрации.
— Кофе только растворимый.
— Ах, боже ж мой, при чем тут кофе?
Так как она не ответила, Пейсахович вдвинулся еще поглубже и проговорил интимно:
— При чем тут кофе, когда я пришел поговорить вовсе за шины!
Надежда подняла на него глаза, заложив палец в ту карточку, которую еще не успела просмотреть.
— Сема, я вас не понимаю.
— Натурально вы не понимаете, моя девочка! — воскликнул Пейсахович с жаром.
Он вошел совсем, сел на шаткий стульчик, который стоял напротив ее стола будто для приема неких посетителей, которых никогда не было, и, перегнувшись к ней через стол, шепнул доверительно: