Отголоски прошлого
Шрифт:
— Итак, все в сборе… — похоронным тоном протянул Самуэль. — Я хотел еще пригласить капитана Ламберта, но мне сообщили, что он не сможет подойти сейчас. Занят он — напивается где-то внизу… Так вот, господа, я собрал вас здесь для того, чтобы сообщить известие, которое кому-то может показаться печальным, кого-то обрадовать, а на кого-то произвести двойственный эффект, — все были заинтригованы, но перебивать Улыбаку никто не стал, желая поскорее узнать, каким же секретом он владеет. А тот жестом не очень ловкого фокусника достал бутылку из темного стекла, внутри которой помещался свернутый в трубочку лист. — На днях я имел честь поближе пообщаться с мадам Гайде… И не делайте, пожалуйста, такие лица. Я не виноват, что у вас всех одна похабщина на уме. Так вот, и я помог ей составить одну бумагу очень интересного содержания… Представляю вашему вниманию последнюю волю усопшей. Это вам, доктор, — он протянул бутыль судовому врачу. — Возьмите, проверьте целостность
— Не говорите так. Вполне возможно, что мадам Гайде еще жива, — Ларри перевел взгляд с Сэма на бутылку, потом снова на Сэма, но не шелохнулся.
— Ладно-ладно, — скривился бывший юрист. — Хорошо, как скажете, она жива. Но я-то, я могу врезать дуба в любой день, хоть завтра, хоть сегодня. Так что позвольте мне поскорее справиться с возложенной на меня обязанностью и скинуть эту ношу, а то мне и так не особо легко дышится.
Доктор не стал спорить и протянул вперед руку, сам поразившись тому, как она дрожит. Взяв бутылку, он пару минут в нерешительности вертел ее в руках, завороженно следя за бликами и мутными отражениями на ее холодных круглых боках, будто бы боялся выпустить из нее джинна, но потом все же срезал с горлышка слой красного сургуча и вытащил пробку. Вытряхнул свиток и посередине обнаружил такую же красную печать, неаккуратно придавленную крышечкой от небезызвестных карманных часов, сломал ее и развернул шуршащую бумагу. Изнутри она оказалась исписана четким каллиграфическим почерком, выдававшим человека педантичного.
— Читайте вслух, пожалуйста, при свидетелях, — попросил Самуэль. И Лауритц вполголоса зачитал следующее послание:
«Дорогой сэр доктор Траинен, милый мой Лауритц.
Если ты читаешь это письмо, значит, меня, вероятнее всего, уже нет в живых.
Очень надеюсь, что с этой треклятой писулькой не произойдет никакого недоразумения. Но если вдруг ее найдут при моей жизни, прошу вернуть мне в руки и получить по шее за чрезмерное любопытство. А если она попадет в руки тому, кому не адресована, и он попытается воспользоваться ею в своих корыстных целях, то я обещаю являться этой особе в виде привидения (страшного до икоты, в этом даже не сомневайтесь).
Я очень часто отрицала в себе все женское, но тут не иначе как женская интуиция подсказывает мне, что ты меня переживешь, причем надолго. Дела мои в последнее время идут совсем худо, это заставляет меня впервые задуматься о том, что станется после моей смерти с имуществом, нажитым честным и всяким трудом за многие годы и только минувшие шальные деньки. Надеюсь, Лауритц, ты сможешь простить меня за то, что опять сделала все наперекор тебе (возможно, в последний раз). Но если я умру не от раны, оставленной гнилыми зубами этого морского гада и разъедающей тело, которое тебе когда-то так нравилось, до самых костей, меня это очень удивит…
После смерти завещаю труп мой на сушу не везти, а похоронить по старинному морскому обычаю, в парусиновом гробу, с ядром, зашитым в ногах, и в драгоценностях: серьгах, перстнях, цепочках и моих любимых изумрудах (я не хочу на дне перед коллегами выглядеть голодранкой). Если по каким-то причинам тела от меня не останется…тем лучше, меньше мороки будет.
Ни мужа, ни детей у меня, к счастью, нет и никогда не было, так что все мое денежное имущество, которое сохранится на тот момент в разной валюте и ценных вещах, завещаю честно разделить между моей единственной настоящей семьей — членами экипажа „Золотой Сколопендры“. В размере: по одной части — простым матросам, по две — старшим чинам. А ежели кто из упомянутых умрет в крайнем плаваньи, долю его по возможности направить семье, а за неимением семьи разделить поровну между командой. Те, кто оказались на борту временно или случайным образом, к экипажу не относятся.
Мою личную собственность, флейт „Золотая Сколопендра“, доставшийся мне в наследство от отца, выигранный им, в свою очередь, в честной игре (эти два слова были наведены особенно жирно, возле них вместо запятой стояла небольшая клякса), с полным оснащением завещаю тебе, сэр доктор Траинен. Когда-то я ляпнула сгоряча, что из тебя никогда не выйдет достойного капитана… Я ошибалась. С каждым днем я все больше замечаю, что меня окружает свора диких псов, которые готовы перегрызть друг другу глотки ради мозговой кости. А ты кажешься мне человеком, наиболее достойным доверия, больше никого я не представляю распорядителем своего имущества. Ты оказался самым честным и благородным из всех, кого я когда-либо знала, и стал мне почти как родной… Так что ты уж постарайся оправдать мои ожидания, Ларри, не подкачай. Позаботься о „Сколопендре“ так, как заботился бы обо мне: если девочка потребует ремонта — отремонтируй, приведи в тихую гавань, содержи в идеальном порядке и используй по своему уму. Только ни в коем случае не продавай, даже если будет казаться, что денег достать больше неоткуда. Я просто не упокоюсь, если буду знать, что в моей каюте на моем стуле расселась какая-то чужая задница, а моего штурвала касаются грязные лапы непроверенных людей… На крайний случай лучше будет даже пустить ко дну — в самой проигрышной битве, только не отдавать в чужие руки.
Завещание сие в здравом уме и трезвой памяти составила мадам Шивилла Гайде, дочь Шимуса Гайде, шкипер торгового флота Миртлиарского королевства, капитан „Золотой Сколопендры“
Подтверждаю, что с моих слов документ верно составил сэр Самуэль Мермо, дипломированный юрист, первый помощник „Трехмачтового“»
Далее на бумаге значились две подписи, а под ними уже шивиллиной нетвердой на тот момент рукой, нервно скачущими буквами была сделана приписка:
«PS: Отставить плач, сэр судовой врач! Я не хочу, чтобы по мне горевали и лили слезы, море и без того соленое. Я серьезно, немедленно прекращай плакать, это приказ капитана.
PPS: Нос — перед, корма — зад. Главное — никогда этого не перепутай, и из тебя получится отменный капитан».
А у Ларри во время чтения, а особенно под конец, и правда слезы навернулись на глаза. Он сморгнул эту дрожащую завесу перед своим взором и провел по щеке тыльной стороной ладони в надежде на то, что этого жеста никто не заметит хотя бы из вежливости. Вежливости, конечно, всем присутствующим было не занимать…но они сами были слишком поражены услышанным для того, чтобы замечать плачущего врача.
— Так что же это получается?.. — наконец неуверенно проговорил Траинен. — Что, капитан теперь…я?..
— Формально — нет. Вы, доктор, теперь законный судовладелец, — пояснил ему нотариус недоделанный. — Так как у вас нет соответствующего образования и навыков, вы можете нанять капитана, то есть назначить им любого на свое усмотрение. Но фактически…в наших условиях…с учетом всех обстоятельств… Да, можно сказать, что капитан теперь — вы.
— Что-о??? — возмутился Хельмут, как только до него дошел смысл сказанного. — Ты что, докторишку капитаном назначил?!
— Не я. А мадам Гайде. Я только заверил ее желание на бумаге…
— Да ты что, совсем с ума сошел?! У тебя были такие возможности — всего пара исправлений, и ты мог бы нас всех озолотить… Но вместо этого ты преспокойно отдал корабль в руки судовому врачу, — пират в сердцах приподнял своего первого помощника за шиворот и толкнул так, что тот налетел на противоположную стену.
— Эй, осторожней!.. — прохрипел Сэм, сползая по стенке. — Я честный юрист… И у меня, между прочим, четыре ребра сломаны.
— Три ребра, — машинально поправил его Траинен.
— Да нет, — настоял на своем Улыбака, — я себя знаю… И его я знаю. Так что уже все четыре.
— Ой… — Пратт сделал виноватое лицо и тут же помог своему другу подняться. — Я это нечаянно. Пойдем отсюда, и я тебе подробно объясню, где ты допустил ошибку…
Когда эти двое ушли, в каюте остались только Лауритц и Бертоло. Судовой врач перевел немного растерянный взгляд на старшего товарища и спросил:
— И что дальше?
— Ох, не знаю… — даже обычно невозмутимый одноглазый старик не скрывал своего удивления от произошедшего. — Боюсь, я уже перестал понимать все, что здесь творится… Но единственное, что я хорошо знаю: последняя воля умершего — закон. Тем более она вполне справедлива, так что будем ее выполнять. Только я опасаюсь, как бы наши молодцы не собрались с новыми силами и не приступили к уже нешуточным спорам о власти на корабле… Сам я, если что, буду готов поддержать тебя, доктор Ларри. Только ты на мое плечо все же не слишком рассчитывай. Что-то здоровье мое пока не очень, так что поддержать я тебя могу только морально. Ну так что ты сам собираешься делать дальше? Есть у тебя уже какие-то мысли по этому поводу?
— Для начала я хочу поговорить с Бартом. Его ведь тоже звали, но он не пришел…
— Хочешь предложить капитанство ему?
— Как ты догадался?..
— Предсказуемый доктор… — усмехнулся старик. — Да это с твоей стороны понятный ход. Кто угодно, лишь бы не Хельмут. А Ламберт парень нормальный, и капитаном был годным…
— Так ты тоже считаешь, что это неплохое решение?
— Неплохое… Да только помни про одну маленькую детальку. Когда мы только взяли Барта с собой, мы всем представляли его как каптана-без-корабля, позволяя команде над ним безнаказанно посмеиваться и даже поощряя это. Не факт, что теперь к такому человеку появится должное уважение. Но попробовать стоит.
Ларри спустился в кубрик. Там уже навели порядок, но в помещении был все еще очень сыро, на полу разливались не успевшие высохнуть лужи морской воды. Варфоломео в одиночестве сидел на большом прямоугольном рундуке и распивал какую-то бодягу из золотого кубка, украшенного драгоценными камнями… Хотя нет, не в одиночестве. Неподалеку от него копошилось взъерошенное синее пятно, оказавшееся попугаем. Пусть Ричи больше походил на мокрую курицу и выглядел немного контуженным, его вид сейчас полностью гармонировал с видом его хозяина.