Шрифт:
I
Чудовище Лондонъ ложился на покой. Часы церквей и отелей на Странд показывали три-четверти перваго; была осенняя лунная ночь. Черезъ окна запертыхъ пивныхъ видно было, какъ слуги съ заспанными глазами и съ тряпками въ рукахъ смывали послднія пятна со стоекъ. Страндъ населенъ былъ въ этотъ часъ только полицейскими, осматривавшими двери магазиновъ, и запоздалыми омнибусами, которые спшили домой; медленно прозжалъ возъ ломовика, выхавшаго въ ночной путь. Во дворахъ двухъ большихъ отелей стояло нсколько каретъ, поджидая своихъ знатныхъ господъ. На панеляхъ между Альдвичемъ и Чарингъ-Кросомъ было не боле двадцати человкъ вмсто двадцати тысячъ, проходящихъ тамъ среди дня. Огромный городъ какъ бы утомленно вздыхалъ, говоря: «попробую уснуть, но не знаю,
Въ числ рдкихъ пшеходовъ былъ также Филиппъ Мастерсъ, коренастый человкъ, лтъ тридцати; онъ уже кое-что пережилъ въ жизни и судьба готовила ему еще большія испытанія. Онъ медленно шелъ по направленію отъ Чарингъ-Кроса, остановился на минуту передъ ювелирнымъ магазиномъ, освщеннымъ для соблазна громилъ, затмъ перешелъ съ южной на сверную сторону у Веллингтонъ-Стрита и направился въ Альдвичу. Съ обихъ сторонъ возвышались роскошные блые, какъ мраморъ, новые дома, и Филиппъ удивлялся, какъ естественно удивляться людямъ въ его положеніи — откуда берутся деньги, чтобы такъ быстро воздвигнуть блые дворцы, предназначенные только для роскошной и веселой жизни.
У Филиппа было въ карман только шесть пенсовъ; все свое имущество онъ несъ въ маленькомъ черномъ саквояж, и самъ теперь изумлялся тому, какъ это среди города, гд двнадцать тысячъ фунтовъ стерлинговъ тратится въ день только на разъзды въ кэбахъ, онъ очутился безъ пріюта на ночь и безъ всякихъ видовъ на то, чтобы что-нибудь прибавилось къ его сикспенсу. А было время, когда онъ бросалъ по полъ-кроны на чай кэбменамъ. Мать его умерла при его рожденіи, а отецъ — нсколько мсяцевъ спустя, и онъ выросъ на попеченіи своихъ двухъ опекуновъ; когда онъ достигъ совершеннолтія, они вручили ему шесть тысячъ фунтовъ и дали много полезныхъ совтовъ. Они очень разумно воспитали его, не посылали его въ школы и университеты, а доставили ему мсто въ хорошей книгопродавческой фирм, и въ общемъ сдлали для него все, что могли. Но они не научили его слдовать хорошимъ совтамъ, не внушили ему любви къ книгоиздательскому длу и не уберегли его отъ соблазна биржевой игры. Поэтому, по прошествіи шести лтъ, онъ не только отказался отъ книгоиздательства и пренебрегъ почти всми ихъ совтами, но и потерялъ почти вс свои шесть тысячъ фунтовъ. У него было много качествъ, онъ былъ даже философомъ въ жизни и многое понималъ — но, къ его несчастію, онъ родился съ дырой въ карман, которую никакъ нельзя было зашить.
Въ двадцать-семь лтъ онъ потерялъ почти все, кром спокойствія духа и вры въ людей. Онъ пробовалъ браться за самыя разнообразныя занятія, начиная отъ службы въ страховомъ обществ и до должности клубнаго секретаря, но ни одно изъ этихъ занятій не соотвтствовало его призванію. Можетъ быть, ему слдовало бы ухать въ колоніи, и тамъ бы онъ нашелъ дло, соотвтствующее его способностямъ, — но ничто не звало его туда. Вдь не вс т дутъ въ колоніи, которые могли бы составить тамъ свое счастье. Пикадилли полонъ колонистовъ, которымъ слдовало бы хать въ Канаду. Онъ дольше всего пробылъ на своемъ послднемъ мст помощника директора и преподавателя въ школ японскаго бокса, «ю-юитсу», такъ какъ былъ хорошимъ атлетомъ. Но и тамъ ему не повезло. Въ школ учился какой-то герцогъ, и во время одного сеанса борьбы Филиппъ сломалъ ему руку; а такъ какъ хозяинъ школы очень дорожилъ своимъ аристократическимъ ученикомъ, то Филиппу пришлось отказаться отъ мста.
Это случилось дв недли тому назадъ. Съ тхъ поръ Филиппъ Мастерсъ тщетно искалъ другого примненія своихъ талантовъ, и хотя онъ еще не дошелъ до того, чтобы открывать дверцы каретъ при разъздахъ изъ театра, не продавалъ вечернихъ газетъ, не пошелъ въ солдаты, и не предпринималъ еще ничего, что полагается людямъ въ его печальномъ положеніи, но уже былъ близокъ къ отчаянію. Мысль о томъ, что ему нечего сть, сначала только удивляла и забавляла его; но теперь она была ему уже непріятна.
Онъ внутренно говорилъ себ: «Не можетъ быть, чтобы это я блуждалъ по Лондону. Не можетъ быть, чтобы я умеръ съ голоду или сталъ просить милостыни». Такъ разсуждаютъ про себя вс люди, очутившись въ безвыходномъ положеніи.
Онъ повернулъ на Кингсуэ, огромную артерію, которую прорзали лондонскіе архитекторы-хирурги, но въ которую кровь городской жизни еще не научилась вливаться. Двойной рядъ фонарей величественно тянулся до Гольборна; съ одной стороны улицу окаймляли гигантскіе плакаты лондонскихъ театровъ или рекламы всевозможныхъ цлебныхъ средствъ; съ другой стороны виднлись обломки домовъ, срзанныхъ ножомъ хирурга-архитектора, какъ гильотиной. Очутившись среди этой величественной пустоты, Филиппъ остановился. Онъ искалъ одинъ новый домъ, гд сдавались меблированныя комнаты. Точнаго адреса онъ не зналъ; ему только сказали, что домъ этотъ находится въ одной изъ боковыхъ улицъ въ западу отъ Кингсуэ. Онъ оглянулся и увидлъ костеръ ночного сторожа, горвшій яркимъ краснымъ пламенемъ, который боролся съ желтымъ свтомъ газовыхъ рожковъ; по середин улицы виднлись красные фонари; они свидтельствовали о томъ, что улица разрыта и тамъ прокладываютъ трубы. Въ свт костра двигались дв фигуры. Продолжая медленно подвигаться впередъ, Филиппъ внутренно спрашивалъ себя, хватитъ ли у него духа справиться у сторожа о дом, куда онъ направлялся. Онъ не могъ ршиться и, приблизившись въ костру, перешелъ на противоположную сторону улицы, въ то время, какъ убждалъ себя, что слдуетъ подойти къ сторожу. Но тутъ случилось нчто неожиданное.
— Эй, пойдите сюда! — крикнулъ сторожъ, который стоялъ теперь одинъ у костра и казался нсколько возбужденнымъ.
— Что? — спросилъ Филиппъ.
— Идите сюда! — крикнулъ сторожъ.
«Неужели я похожъ на бродягу, — подумалъ Филиппъ, — что онъ такъ безцеремонно зоветъ меня?»
Но онъ все-таки пошелъ на зовъ. Сторожъ былъ человкъ среднихъ лтъ и скоре худой. На немъ было пальто, а поверхъ него еще плащъ.
— Вы ищете работы? — отрывисто спросилъ онъ Филиппа, предварительно разглядвъ его. Онъ былъ давно ночнымъ сторожемъ на лондонскихъ улицахъ, и сравнительно хорошая, хотя и потертая одежда Филиппа ни на минуту его не обманула. Онъ понялъ, съ кмъ иметъ дло.
Филиппъ не умлъ лгать, и потому сказалъ правду.
— Послушайте, — сказалъ сторожъ. — Посидите у меня въ будк, не давайте погаснуть огню — и за это получите цлый шиллингъ.
— Согласенъ, — отвтилъ Филиппъ. — Вамъ разв нужно уйти?
— Мн только-что пришли сказать, что жена заболла, и я пойду взглянуть, что съ нею. — А живемъ мы далеко — въ Блумсбюри. Я-то, конечно, все равно бы пошелъ, если бы и не было замстителя. Да увидлъ, что человкъ безъ дла — вотъ и предложилъ. Только держать ухо востро!
— Оставьте мн плащъ, — сказалъ Филиппъ. — А что я долженъ длать?
— Караулить, — сердито сказалъ сторожъ, и сейчасъ же ушелъ.
Филиппъ, завернувшись въ плащъ, сталъ сторожить Кингсуэ. У него неожиданно оказался домъ и свой собственный очагъ. Онъ сталъ обшаривать углы и наткнулся на кружку съ чаемъ и на узелокъ въ красномъ платк. Конечно, это ему не принадлежало, и пользованіе дой не входило въ условіе. да принадлежала честному человку, у котораго случилось горе въ семь. Взять все это — значило ограбить бднаго человка. Но все же, посл нсколькихъ минутъ, Филиппъ принялся за ду, — онъ чувствовалъ только голодъ, и совсть молчала. Голодный человкъ хотя и не скажетъ неправды, но способенъ украсть.
По улиц быстро прохалъ кэбъ, въ то время какъ Филиппъ грлъ чай.
— Не обожги пальцевъ, Чарли! — крикнулъ кучеръ, подражая женскому голосу, прохавъ мимо него. Филиппъ отвтилъ шуткой, стараясь поддлаться подъ тонъ настоящаго ночного сторожа, и такъ какъ кучеръ ничего не отвтилъ, то Филиппъ былъ доволенъ успхомъ. Онъ сталъ пить чай. Потомъ на горизонт показался полисменъ, и онъ ршилъ завязать съ нимъ разговоръ. Но когда тотъ приблизился, Филиппъ все-таки испугался, и вернулся въ свой домикъ, длая видъ, что задумался. Можетъ быть, подъ вліяніемъ того, что онъ сълъ половину мясного пирога, полъ-ковриги хлба и выпилъ кружку чая, а можетъ быть просто отъ усталости, Филиппъ не долго просидлъ въ задумчивости; черезъ нсколько минутъ онъ заснулъ. По прошествіи нкотораго времени, продолжительность котораго онъ не могъ опредлить, Филиппъ проснулся и почувствовалъ себя очень виноватымъ. Онъ заснулъ на сторожевомъ посту и заслуживаетъ разстрла. У него было даже особенно тяжело на душ — точно по близости произошло что-то, чему слдовало помшать. Къ тому же огонь почти совсмъ догоралъ.