Отказать Пигмалиону
Шрифт:
К ее удивлению и осторожной радости, младший сын приехал один. «Может, он передумал?» – думала она и суетилась с обедом. Но Юра, даже не взглянув на тарелку со своим любимым щавелевым супом, разложил веером фотографии.
– Вот моя будущая жена!
С фотографий смотрела совсем молодая девушка – темные глаза, крупные губы, волосы густые, забранные наверх.
– Она?!
– Ты ее знаешь, да? – Юра улыбнулся.
– Если бы ты хоть иногда вылезал из своей машины и ходил пешком, ты бы увидел это лицо на всех московских перекрестках. Она
– Ну и что ты думаешь по этому поводу?
– Красивая, – вежливо признала мать.
– Мама, ты отлично понимаешь, о чем я! И мне нужен твой совет. Если он мне не понравится, я поступлю по-своему. Предупреждаю сразу. Но ты всегда меня понимала, ты чувствовала меня так, как никто другой.
Варвара Сергеевна, у которой от этого признания благодарно дрогнуло сердце, обняла сына:
– Мы с тобой понимали друг друга с полуслова.
– Да, на это и надежда.
– Так в чем же дело?
Юра откашлялся и рассказал о Вадиме и Але.
– Я думал, ты знаешь. Он же опекал ее так, что бедная Галя потеряла покой и сон. Вадим любит Алю, я это знаю точно. И если он решит хоть намекнуть ей, она не выйдет за меня замуж. Она, как и Вадим, человек долга. Ты что, ничего не знала?
– Во-первых, ты знаешь своего брата. Он никогда ничего никому не рассказывает. Приедет, бывало, сумки, полные продуктов, бросит на пол и сидит молча. Ни слова, ни полслова о том, что у него в жизни происходит, что дома, что на работе. А уж что на душе, так это вообще потемки. Я не знала, что это его протеже. Только слышала, что у нее редкий голос, жила и училась в Европе. Поначалу Галя мне еще звонила, жаловалась, она думала, что это интрижка. Ты представляешь, у нашего Вадима – интрижка с женщиной? Это невозможно! Я ей так тогда и сказала…
Варвара Сергеевна вдруг вспомнила, что в том разговоре с Юрой она вдруг ощутила впервые какую-то напряженность.
Словно сын на этот раз был с чем-то не согласен, но не говорил, боясь обидеть мать…
– Мам, все так сложно, что и описать словами нельзя. Я хочу жениться на Але. Мы встречаемся уже почти два года. Вадим узнал об этом недавно. У Али контракт с ним – он оплачивал обучение, потом устраивал ее артистическую карьеру…
– Юра, чего проще – поговори с Вадимом… Не может же быть монополии на человека?
– У него – может. Он упрям и несговорчив. К тому же, мама, влюблен, и я это знаю. И он делает из нее оперную звезду мирового масштаба. Или уже почти сделал! Он всегда знает, чего добивается. Он только не ожидал, что может в нее влюбиться…
– Откуда ты знаешь?
– Знаю, имел возможность наблюдать.
– А она?
– Она влюбилась в меня. К Вадиму у нее совсем другие чувства – благодарность, доверие, уважение… Надо сказать, его есть за что уважать. Это верно. Но Аля запросто может отказаться выходить за меня замуж, если узнает про его чувства к ней.
– Ну, вы такие разные… – Варвара Сергеевна растерялась. Вадим, по ее мнению, всегда проигрывал Юре.
Не бог весть какая
– Юра, что я должна сделать?
– Мама, поговори с Вадимом. Сама. Объясни ему все. Я боюсь, что он поставит Але условие – либо замужество, либо карьера.
Но Варвара Сергеевна сделать этого не успела. Два дня она собиралась с мыслями, тем более что Вадим опять был в отъезде, а на третий день, когда уже была готова обсудить с младшим сыном тезисы предстоящего объяснения со старшим, в квартире послышался характерный звон ключей. Варвара Сергеевна выбежала в прихожую и увидела Вадима, который осторожно ставил на пол свой дорогой портфель. «Копия отца!» – ахнула про себя мать, понимая, что сын мертвецки пьян.
– Ты откуда?! – выдохнула Варвара Сергеевна.
– Оттуда. – Сын ткнул пальцем в потолок, то есть в небо.
– Не понимаю.
– Мама, я с самолета. И у меня очень болит голова. Они там чем-то таким угощают, что лететь совсем не страшно. Только потом изжога. И мигрень. И все остальное тоже. Мама, чаю сладкого, крепкого, с водочкой, а?
Варвара Сергеевна растерялась – в интонациях сына было нечто такое, что делало ее сообщницей, другом, самым близким, самым верным. Вадим никогда так с ней не разговаривал. Впрочем, и таким пьяным она его никогда не видела.
– Раздевайся. Или тебе помочь?
– Мам, за кого ты меня принимаешь? Раздеться я и сам могу.
Варвара Сергеевна бросилась накрывать на стол. Хлеб, масло, колбаса, варенье и горячие пирожки с капустой – все это в одно мгновение было выставлено на белой скатерти. Когда она резала хлеб, в столовой появился Вадим. От него пахло душистым мылом, а волосы были влажные.
– Вот, я умылся и в полном порядке, – объявил он и, посмотрев на стол, добавил. – Как все вкусно! И красиво, даже если не хочешь есть, все равно съешь!
Тут он неожиданно подошел к Варваре Сергеевне, уткнулся ей в шею и заплакал. Плакал Вадим жалобно. В этих слезах не было громкой детской обиды и не было взрослого тихого невозвратного горя. Вадим плакал, как плачут подростки, безответно влюбленные в одноклассницу. Варвара Сергеевна от растерянности уронила нож и рассыпала по скатерти крошки. Она осторожно повернулась к сыну и очень неумело прижала его к себе. В голове у нее мелькала дурацкая мысль: «Господи, я даже не помню, когда его целовала! Что же я наделала?!» Она, стесняясь саму себя, – с Вадимом она никогда не позволяла себе никаких таких нежностей, – осторожно погладила его по голове.