Отказать Пигмалиону

Миронина Наталия

– Вы не там все ищете, надо искать у Володи. У Володи можно найти все! И заметим, почти за копеечку.

И действительно, у Володи было все, что угодно. Правда, вытащил свои богатства Володя, только когда Илья Исаакович сказал, что это он для себя берет.

– Вас тут знают. – Вадим уважительно глянул на спутника.

– А кто не знает старика Бару.

Илья Исаакович Бару был легендарным директором Москонцерта. Его кабинет, почти министерский, отделанный дубом, с мягкими коврами и кожаной мебелью, отличался гостеприимностью. Сюда можно было попасть запросто, но вот решить свой вопрос практически невозможно. Впрочем, на отказ в помощи проситель не обижался,

более того, покидал он кабинет директора в самом отличном расположении духа, напоенный отличным армянским коньяком и будучи уверенным, что самое главное, за чем он сюда пришел, это беседа с самим Бару! Собственные просьбы казались мелкими, незначительными по сравнению с фактом такого знаменательного знакомства. Любое ведомство пропаганды любого государства сочло бы за честь иметь в своих рядах такого сотрудника – Илья Исаакович был не только отличным психологом, но и обладал недюжинными ораторскими способностями. Увлечь идеей, нарисовать горизонты, внушить и убедить – все это у него получалось с виртуозной легкостью. Поговаривали, что с начальством из Министерства культуры он держался так же уверенно. Дальнейший рост карьеры ему не пророчили – куда уж выше, куда уж дальше?! Минкульт? Полноте! Министром не сделают, а быть чиновником – увольте. Илья Исаакович Бару был царем в своей епархии. Кто только не переступал порог его кабинета! Мировые звезды и знаменитости с удивлением обнаруживали перед собой словоохотливого человека, который английский и немецкий знал так же хорошо, как русский и иврит. С ним было приятно провести время, и этот город за окном, огромный и не самый уютный, становился похожим на десятки других гастрольных столиц. Только угощали здесь обильно, платили щедро, а набитые до отказа залы поражали своим тихим, сосредоточенным вниманием.

Понимая, что расстояние от возможного до невозможного совсем небольшое, Вадим никогда не спрашивал, что привело Илью Исааковича в цирюльню. Все их разговоры сводились к музыке – вернее, к тому, как на ней зарабатывают деньги.

– Времена, безусловно, поменялись, но вряд ли поменялись люди, – глубокомысленно начинал Бару. – Про любовь будут петь всегда, а следовательно, продавать это легче всего. Но, Вадим, не опускайтесь до пошлостей – фразу «поющие трусы» придумали не сегодня. Раньше она звучала «поющие «бабетты». Знаете, такие прически раньше были? Вот собирали такой квартет «бабетт», быстренько песенки им писали, а они по городам и селам гастролировали.

– Да что вы?! – изумлялся Вадим, заставший еще советские порядки. – А репертуарная комиссия, цензура, финорганы?

– Вадим, я кричу! Что вы такое говорите про репертуарную комиссию? Нет, она была, ее никто не отменит, но она в Москве, а «бабетты» в тихом селе Жухари. Такие деньги были, такие деньги…

– А гастроли зарубежных артистов?

– Вы занялись серьезным делом, вам нельзя быть невежей! Я вам расскажу…

Истории, которыми сыпал Илья Исаакович, были интересны своими невообразимыми подробностями – привычки звезд, казусы, нелепости, уловки. Чего только не предпринималось, чтобы тот или иной артист смог пересечь границу и дать концерт. Вадим слушал и учился – он понимал, что опыт у этого человека огромный, что никто и никогда не научит его всем премудростям этого дела. Да и старик, несмотря на свой взрывной характер, был человеком понимающим. Он с ходу улавливал настроение собеседника и тактично выбирал манеру своего повествования.

Сейчас Вадим шел к Илье Исааковичу в надежде, что тот со свойственной ему проницательностью поможет вернуть спокойствие духа. «Рассказывать я ему ничего не стану, так, поболтаем.

Может, легче станет, или мысль в голову придет какая…» – думал Вадим и позвонил в дверь. В двухэтажном старом доме, как выяснилось, было всего две жилые квартиры.

Дверь открыла сильно постаревшая Ида Рубинштейн с портрета Серова. Только не голая, а одетая в малиновый халат.

– Простите, а Илья Исаакович… – Вадим вежливо кивнул.

– Господи, у меня случится мишигас! Еще нет и двенадцати, а тебя, Иля, спрашивает молодой человек! – прокричала она в глубину квартиры. Вадим заметил, что квартира была залита уютным электрическим светом.

– Никакой мишигас с тобой не приключится, не кричи. – Илья Исаакович неожиданно вынырнул откуда-то из-под локтя женщины. – Господи, Вадим! Приглашая вас, я надеялся, что вы не запомните мой адрес!

При этих словах «Ида Рубинштейн» всплеснула руками и, покидая позиции, громко проговорила:

– И все же мишигас в этой семье случился! Мой муж чокнутый!

Илья Исаакович улыбнулся растерявшемуся Вадиму и почти втащил его в прихожую.

– Я шучу, а моя жена никогда этого не понимает! Впрочем, остальные тоже…

Квартира четы Бару была огромной. Вадиму показалось, что она занимала весь первый этаж – из квадрата прихожей открывалась перспектива светлых комнат, каких-то переходов и уровней. Под ногами были ковры, на стенах – офорты, картины, афиши, мелкие безделушки, расставленные там и сям, отвлекали внимание.

– Потом оглядитесь, а сначала присядьте к столу, будем пить чай с молоком. Эта женщина испекла земелах, но корицы пожалела. Что, учитывая ее место рождения, неудивительно. В Житомире жили всегда очень экономные люди.

– Перестань говорить неприличные глупости. Молодой человек подумает совсем плохо. – «Ида Рубинштейн» уже вовсю хозяйничала у красиво накрытого стола. Поставив перед Вадимом чашку с блюдцем, она подчеркнуто любезно пододвинула к нему вазочку с вишневым вареньем.

– Иле сладкое вредно, – мстительно сообщила она.

– Как, вероятно, и корица, – не остался в долгу муж.

Женщина еще раз оглядела стол и направилась к выходу.

– Сейчас будет чай, – торжественно произнесла она уже у дверей.

– Земелах вкусный. – Илья Исаакович взял в руки прочный квадратик, усыпанный корицей. – Это я так, чтобы успеть первым.

– Как вы поживаете? – улыбнулся Вадим.

– Рутинно.

– То есть?

– Каждому делу – своя минута. Каждой минуте – свое место в часе. Я приучил себя к порядку и очень боюсь теперь его нарушить.

– Почему же?

– Сначала расскажите, почему вы у меня в гостях?

Вадим замялся. Он совсем забыл об этой привычке старика называть вещи своими именами.

– Захотелось повидаться. Поговорить.

– Понятно. И большие проблемы?

– Что за дурацкие слова?! Ты спроси, сколько требуется! Если за вопрос можно заплатить, то это не вопрос, а всего лишь расходы. – Голос «Иды Рубинштейн» раздался где-то совсем близко, хотя из комнаты она точно выходила.

– Перестань слушать издалека, это неприлично! – Илья Исаакович нахмурился.

– Мне так удобнее, я здесь твои старые носки перебираю.

– Вадим, простите. Если хотите, пойдем куда-нибудь поговорить… А то советы сейчас полезут, как зубная паста из тюбика…

Вадиму уходить не хотелось. Дом Ильи Исааковича был уютным, ярким, гостеприимным. Глаз радовали дорогие вещи, а множество фотографий с автографами будили любопытство. И хозяева-старики вели себя по-доброму смешно.

– Нет, не беспокойтесь. У вас очень уютно и интересно. – Вадим обвел взглядом стены.