Откровенные записи Кости Хубова
Шрифт:
Мы не стали ждать вместе с ним. Спустились к платформам и поехали на вокзал.
Поход оказался неудачен. Леса не просохли. Грязища была страшная. Кое–где лежали пласты снега. По ночам было очень холодно. Да и потом, на даче нечем было топить печку. Выяснилось, в рюкзаках у братвы имелась водка. Я-то её терпеть не могу. Ребята же перепились. До рвоты.
А когда я вернулся домой, мама и Герман Аристархович сказали, что отец ушел жить к своим родителям.
В тот же день и я переселился к дедушке и бабушке.
5
При
Каких надежд? Что за особые надежды могли быть у маменькиного сынка?
Я всегда мечтал прорваться куда-то в другой мир, к другим людям. Смутно чувствовал, что вокруг какая-то фальшь, игра в чепуху. «Майя», как говорили древние индусы.
И тогда, в советские годы, и теперь, после того как всё вроде бы изменилось, чувствую себя выпадающим из общего порядка вещей.
Потому и ухватился за лабораторию, приоткрывшую дверь во что-то иное.
Есть выражение «виртуальная реальность». Вот я — реальность, деревья — реальность, трава — реальность. Даже облака — реальность.
Люди опутали себя невидимой, но вполне ощутимой реальностью, которой на самом деле на Земле нет. И эта условная, но вполне ощутимая виртуальная реальность запутывает их, душит. Заставляет притворяться.
Хорошо помню вечер, когда на всё открылись глаза. Это случилось за несколько лет до перестройки. Я был ещё прописан у мамы. Она иззвонилась, напоминала, что её мучают агитаторы избирательного участка, требуют, чтобы я явился туда голосовать.
Взял паспорт, поехал на другой конец Москвы в ту самую школу, которую недавно окончил. Избирательный участок был там. Впервые предстояло мне выбирать в Верховный совет СССР.
Длинный ряд столов с торчащими буквами алфавита тянулся по школьному коридору. В конце его за занавеской я должен был сделать свой тайный выбор.
С дурацким волнением получил бюллетень для голосования. И увидел, что в нём напечатана только одна фамилия!
«В чем же выбор?» — мелькнуло в голове. Пораженный этой простой мыслью, я как дурак спросил у людей, тоже пришедших голосовать:
— В чем же выбор? Между кем и кем выбирать?
Все они до одного отшатнулись от меня. Член избирательной комиссии прикрикнул:
— Молодой человек, кончайте рассуждать! Идите и голосуйте.
— Но если это выборы, между кем и кем выбирать? — Я понял, что выгляжу полным идиотом и в отчаянии порвал свой бюллетень на глазах у всех.
По выходе из школы меня нагнали два человека, потребовали паспорт, потом затолкали в милицейский «газик», отвезли в милицию. Учинили допрос. Выписали данные
Позже я понял, что с этого момента путь в университет или в какой-либо вуз мне заказан. И на работу, кроме как сторожем, истопником или дворником, не устроишься.
Так я попал в категорию тунеядцев.
В результате меня, конечно, загребли в армию.
Монголия, бронетанковая часть. Летом раскалённая от жары броня, зимой морозы под сорок градусов. Резко континентальный климат, как учили в школе.
Единственно в чем повезло — с сослуживцами. Одним из солдат моего взвода был Вася Бугров. Из семьи потомственных циркачей–дрессировщиков. Он-то после демобилизации и пристроил меня жонглёром в свою труппу.
Зарабатывал я ничтожные деньги. Зато получил возможность странствовать с цирком по России. И отныне обладал трудовой книжкой, доказывающей, что я не тунеядец.
6
Я часто упоминаю о заглядывающихся на меня женщинах.
Ещё учась в восьмом классе, стал замечать: меня как-то особенно выделяет наша очкастая директриса. То погладит по всегда длинным вьющимся волосам, то зазовёт к себе в кабинет, усадит на диван и сама усядется рядом, вплотную. Несёт всякую чушь о том, что я должен хорошо учиться. Тяжело дышит. Приглашает к себе домой.
И мне становилось страшно.
К тому времени некоторые соученики уже познали то, что называется «секс». Я был нисколько не лучше и не хуже других. Меня тоже мучительно тянуло к девушкам. Но вот проклятье! Я не мог, не хотел, не полюбив, заниматься с кем бы то ни было этим делом.
Позже, уже после армии, сыграл свою роль один, может быть, и смехотворный на чей-то взгляд случай. Как-то нестерпимо жарким июльским днём я встретил на улице Отара Беридзе, облизывающего эскимо. Он потряс меня сообщением о том, что сдал вступительные экзамены и принят в самый престижный вуз страны — МГИМО, Московский институт международных отношений.
Его отец работал, кажется, во Внешторгбанке.
И ещё потный увалень поведал о том, что победил в себе робость по отношению к «чудным созданиям», хвастался участием в каких-то оргиях и утверждал, что отныне способен соблазнить любую женщину.
«Они любят не нас, а наши деньги», — заявил он с отвратительным самодовольством.
Не знаю, как это я поддался на уговоры составить ему компанию — на несколько дней поехать купаться в озере в Смоленской области. Там был пионерлагерь, которым руководил один из его многочисленных родственников.
На следующее утро поездом выехали в Смоленск. Оттуда рейсовым автобусом добрались до лагеря. Была середина знойного дня. Озеро окружал сосновый лес. В лесу стояли безмолвные корпуса, где спали дети. Был «мёртвый час».