Открыть ящик Скиннера

Слейтер Лорин

Скиннер размышлял. Он уже создал свои знаменитые (или мерзкие) ящики, пусть еще и пустые, а глядя в окно своей комнаты, постоянно видел белок, которые жили в парке Гарварда. Наблюдая за ними, Скиннер гадал, не удастся ли выработать условный рефлекс у организма в целом, а не просто у какой-то глупой железы. Другими словами, нельзя ли сформировать вид поведения — методом, который впоследствии Скиннер назвал оперантным научением, — не являющийся рефлекторным? Есть условный рефлекс или нет, слюноотделение всегда существовало, существует и будет существовать — это полностью сформированное действие, проявляющееся само по себе, а не только в ответ на звонок. С другой стороны, когда вы прыгаете, поете «Янки Дудл» или нажимаете на рычаг, надеясь получить еду, вы действуете не рефлекторно. Вы просто ведете себя в соответствии с обстоятельствами, используя то, что предлагает вам окружающая среда. Если можно выработать условный рефлекс, не удастся ли сделать еще один шаг вперед и сделать рефлекторным сальто-мортале или другое предположительно

свободное движение? Не окажется ли возможным выбрать случайным образом какое-нибудь действие, например поворот головы вправо, и постоянно поощрять его, так что человек станет постоянно совершать это движение, как и предписывается оперантным научением? И если такое возможно, как далеко это заведет человечество? Через какие обручи и с какой легкостью мы научимся прыгать? Скиннер размышлял. Мне думается, он двигал руками так и этак, высовывался из окна, вдыхая запах белок, мускусный аромат ночи и помета, меха и цветов.

В июне того года случилось так, что уезжавший коллега отдал своих крыс Скиннеру. Тот посадил животных в свои ящики. Тогда все и началось. Через много времени — на это ушли годы — Скиннер обнаружил, что крысы, мозг которых не больше фасолины, быстро научаются нажимать на рычаг, если за это они поощряются пищей. Таким образом, если Павлов сосредоточил внимание на реакции животного в ответ на предупреждающий стимул — звонок, Скиннер изучал поведение животных, возникающее как следствие предварительно совершаемого действия и только потом поощряемое получением пищи. Это был тонкий и не такой уж бросающийся в глаза нюанс по сравнению с павловскими экспериментами, прямое продолжение исследований Торндайка [9] , которые уже показали, что кошки в решетчатых клетках, получавшие поощрение при случайном нажатии на педаль, могли научиться делать это целенаправленно. Однако Скиннер пошел дальше обоих этих ученых. Продемонстрировав, что его грызуны способны, случайно нажав на рычаг и получив за это шарик корма, превратить случайность в намеренное действие, основанное на прежнем опыте, он начал менять регулярность выдачи поощрения; в результате Скиннер открыл воспроизводимые универсальные законы поведения, не опровергнутые и по сей день.

9

Торндайк Эдуард (1874–1949) — американский психолог, специалист в области сравнительной психологии и проблем обучения. Разработал методику исследования поведения животных при помощи «проблемных клеток» — клеток с секретом, «открыть» который должно само животное. Сформулировал закон «проб и ошибок».

Например, после того как крыса постоянно получала поощрение за каждое нажатие рычага, вводилась так называемая схема подкрепления с фиксированными интервалами. Согласно этому сценарию, животное получало лакомство только после трех нажатий на рычаг… или пяти… или двадцати. Представьте себя на месте крысы. Сначала стоит нажать на рычаг — и пожалуйста, пища перед вами; потом, нажав на рычаг, вы пищи не получаете; вы нажимаете еще раз — все равно никакой пищи; наконец, после третьего нажатия по лотку скатывается желанный шарик корма. Съев его, вы уходите, но потом возвращаетесь за новой порцией. На этот раз вы уже не берете на себя труд нажать рычаг один раз, а сразу своей розовой лапкой нажимаете его трижды. Вероятность получения подкрепления меняет характер реакции животного.

Скиннер также экспериментировал со схемами, когда подкрепление происходило через равные промежутки времени или вовсе отсутствовало. В последнем случае Скиннер вообще переставал поощрять крысу; обнаружилось, что после прекращения подкрепления через некоторое время животное переставало нажимать на рычаг, даже если слышало, как всюду вокруг полоткам катятся шарики корма. Подсоединив к клетке записывающее устройство, Скиннер смог наглядно зафиксировать, сколько времени требуется крысе на то, чтобы научиться правильному отклику, когда каждое нажатие рычага поощряется, и через сколько времени после резкого прекращения подкрепления реакция угасает. Возможность точно измерять интервалы времени в случаях применения различных схем дала Скиннеру количественные данные, позволившие понять, как организмы учатся и как можно контролировать и предсказывать исход обучения. С достижением предсказуемости и контролируемости процесса родилась истинная наука о поведении, с кривыми распределения, графиками, отрезными точками и прочей математикой, и Скиннер был первым, кто использовал эти методы с такой подробностью и разнообразием.

Однако на этом Скиннер не остановился. Он стал исследовать результаты меняющихся схем подкрепления, и тут-то его и ждали самые значительные открытия. Он поощрял крыс пищей через меняющиеся промежутки времени, так что в большинстве случаев нажатие рычага ничего не давало животному, хотя изредка — скажем, после двадцатого или шестидесятого нажатия — лакомство появлялось. Интуиция подсказывает нам, что нерегулярное и редкое подкрепление вызовет безнадежность и угасание рефлекса, однако это оказалось не так. Скиннер обнаружил, что при меняющихся промежутках между поощрениями крысы продолжают с ослиным упорством нажимать на рычаг независимо от результата. Он изучал поведение животных при регулярном поощрении (скажем,

за каждое четвертое нажатие) и при нерегулярном и обнаружил, что в последнем случае рефлекс труднее всего разрушить. Ага! Это было открытием, не уступавшим павловскому: Скиннер неожиданно получил возможность понять и объяснить странности в поведении не только крыс, но и людей: почему мы совершаем глупости, даже не получая постоянного поощрения за них, почему ваша лучшая подруга не отходит от телефона в надежде, что ее бессовестный бойфренд вдруг проявит доброту и позвонит, просто позвонит… Ах, пожалуйста, позвони! Почему совершенно разумные люди проигрывают в прокуренных залах казино все до гроша, несмотря на ожидающие их крупные неприятности. Почему женщины всем жертвуют ради любви, а мужчины рискованно играют на бирже. Все это основывается на одном и том же механизме нерегулярного подкрепления, и теперь Скиннер мог показать, как он работает, показать вероятность возникновения нерациональной навязчивой тяги к чему-то. А сила такой тяги огромна. Она властвует над нами с того момента, как Бог создал первого человека. Да, она огромна…

Впрочем, Скиннер и на этом не остановился. Если можно научить крыс нажимать на рычаг, то почему бы, например, не научить голубей играть в пинг-понг? Его интересовало, до каких пределов человек может формировать поведение другого существа? Вот что пишет Скиннер о попытках научить птицу клевать пластинку: «Сначала мы давали птице пищу, если она слегка поворачивала голову в сторону пластинки, в какой бы части клетки птица ни находилась. Поощрение увеличивает частоту такого поведенческого проявления. Мы продолжали поощрять птицу за принятие положения, все более близкого к пластинке, затем поощряли, только когда это сопровождалось наклоном головы, и наконец только когда клюв касался пластинки. Таким образом, при помощи оперантного научения можно выработать редкие и сложные виды поведения, обычно не встречающиеся в репертуаре данного организма».

Действительно, редкие… Используя бихевиористские методы Скиннера, его последователи сумели научить кролика брать в рот монету и бросать ее в копилку. Им также удалось научить свинью пользоваться пылесосом.

Основываясь на результатах этих экспериментов, Скиннер разработал свою безжалостно редукционистскую философию. Он начал, окруженный своими клюющими пластинки голубями, атаку на такие понятия, как восприятие, чувство, страх. Страха не существует: есть только определенная кожная гальваническая реакция и невольная дрожь мускулов, производящая 2,2 вольта энергии. Так почему же мы не отмахиваемся от Скиннера как oт свихнувшегося радикала? Не только потому, что он создал науку о поведении. Его взгляды были смелыми, оптимистическими, патриотическими. Они лишали американцев их драгоценной независимости, но одновременно возвращали ее им обновленной и более совершенной. Мир Скиннера обещал абсолютную свободу, полученную благодаря ее противоположности: конформизму. Стоит нам согласиться на бездумное обучение, и мы получим безграничные биологические возможности, далеко выходящие за рамки «репертуара» нашего вида. Если голуби могут играть в пинг-понг, то человек, возможно, способен научиться совершенно поразительным вещам. Все, что для этого требуется, — правильное обучение, и мы перешагнем границы собственных тел со свойственными им ограничениями.

Известность Скиннера медленно росла. Он начал разрабатывать обучающие машины, создал теорию овладения языком на основании оперантного научения, обучал голубей наведению ракет на цели во время Второй мировой войны. Скиннер написал книгу «Уолден-2», в которой предлагалось создание общины на основе «поведенческой инженерии», где сила положительного подкрепления использовалась бы для научного контроля над людьми. На взгляд Скиннера, идеальная община должна была бы управляться не политиками, а доброжелательными бихевиористами, вооруженными конфетками и голубыми ленточками. Он также написал книгу «За пределы свободы и достоинства», о которой критик отозвался так: «В ней говорится о приручении человечества при помощи всеобщей школы собачьего послушания».

Скиннер умер прежде, чем смог применить свои великие эксперименты в социальной сфере. Он умер от лейкемии в 1990 году. Сумел ли он в последний момент понять, что заключительному акту жизни, которым является смерть, нельзя научиться и его нельзя преодолеть?

Какое место можем мы отвести Скиннеру? Возможные приложения его экспериментов вызывают тревогу; с другой стороны, его открытия весьма значительны. Они, по сути, объясняют человеческую глупость, а любое исследование, объясняющее глупость, — блистательно.

Джером Каган — современник Скиннера, сохранивший много воспоминаний о своем коллеге. Профессор психологии Гарвардского университета, он хорошо способен оценить Скиннера и то место, которое тот занимает в науке XX века. Я отправляюсь повидаться с ним.

Здание, в котором размещается кабинет Кагана, Уильям Джемс-холл, находится на реконструкции, и мне приходится блуждать по бетонному лабиринту, украшенному надписями «Опасно! Без каски не входить!». Наконец я нахожу лифт. Все здание погружено в торжественную тишину, и только откудато из глубин, из подвалов, где хранятся всяческие артефакты (среди них, возможно, и ящики Скиннера), доносится стук отбойных молотков и тихая команда «Пошевеливайтесь!».