Открытие Америки
Шрифт:
Из адмиральской каюты выходят монах и Колумб.
Монах. Теперь вам осталось только вызубрить все это наизусть, да так, чтобы не растеряться в момент, когда вы предстанете перед их величествами.
Колумб. Мне было бы легче запомнить, если бы изложить доклад стихами. Как вы думаете!
Монах. Боже вас сохрани! Наоборот, всякий отчет или доклад должен быть составлен погрубее, топорнее, неграмотнее. Чем хуже испанский язык, которым это будет изложено, чем дальше стоит он от благородного кастильского наречия, тем больше ему веры: ясно ведь, что человек, до такой степени не умеющий объясняться, неспособен и ничего присочинить и излагает одну лишь правду. Нет, сеньор адмирал, наоборот – причешите-ка доклад против шерсти, чтобы каждое слово в нем торчало в свою сторону. Вот тогда дело будет сделано по всем правилам. Если же вы напишете лучше, чем пишут сами их величества, вас примут за гордеца, таящего вредные мысли, и отнесутся к вам соответственно.
Колумб. Никогда не подумал бы, что это так сложно. Благодарю вас, ваше преподобие.
Монах. Не бойтесь, я вас не подведу. (Уходит.)
Колумб (подходит к графине). Ну, как вам понравился корабль, милая Амелия? Не правда ли, он может сойти за небольшую усадьбу, хотя и недостойную вас, разумеется, но все же…
Графиня. Мне все очень понравилось. Особенно погреб, или, как это называется у вас, – трюм.
Колумб. А я как-то еще и не собрался туда заглянуть. Надеюсь, там чисто? Следует отдать должное нашему капитану: моряк он опытный и на корабле у него порядок.
Графиня. Охотно верю. А каков он как человек?
Колумб. Он чудесный человек. Должен вам сказать, здесь все – прекрасные люди. Они вам понравятся и будут относиться к вам с большим уважением. А что касается капитана, то он человек, разумеется, простой и не утонченный, но искренний, чистосердечный и преданный.
Графиня (решившись после колебаний). Дон Кристобаль, но знаете ли вы, что трюм, в котором я была, набит драгоценностями?
Колумб. Драгоценностями… Бедняжка, от недоедания ваш разум помутился. Трюм пуст, там нет даже сухарей. Но вот как только мы откроем земли…
Графиня. Бедный мой адмирал, знаете ли вы, что мы никогда их не достигнем? Мы все время находимся вблизи большой морской дороги и поджидаем корабли, чтобы ограбить их! Ваш корабль, сеньор адмирал, – пиратский корабль, а капитан и есть главный разбойник!
Колумб. Полно, полно. Вам совсем плохо. Позвольте, я посмотрю, нет ли у вас жара… Кажется, есть.
Графиня (резко отбрасывает его руку). Сеньор Кристобаль, больной из нас двоих – вы! Вы не понимаете, что вас обманывают и в любой момент вам грозит опасность быть выброшенным за борт.
Колумб. Не могу поверить вам, графиня.
Графиня. Загляните в трюм, дон Кристобаль. И вы убедитесь в том, что я права.
Колумб. Я не хочу убеждаться в том, что вы правы!
Графиня в отчаянии всплескивает руками.
Не хочу. Не могу. Нельзя совместить размышления о светлом предназначении мира с догадками о заговорах и изменах. Нет людей, способных одновременно на то и другое. Но насколько же мир огромнее, чем все, что может совершить горсточка злодеев! А если я лишусь Вселенной, что у меня останется?
Графиня. Останусь я. Но вы будете, обещаю вам, тем, кто совместит и то, и другое. Пусть этого еще не бывало в Кастилии, пусть не было нигде – вы станете первым! Если Платон говорил, что государством должны управлять философы, то почему бы поэту не командовать флотом?
Колумб. Потому, бедная моя Амелия, что флот этот стоит в гаванях государства Платона; но где оно?
Графиня. Не туда ли вы ведете корабль?
Колумб. Я веду? Друг мой, да полно – есть ли эти земли? Поэт верил в них, но я – имею ли право? А корабль, если вы говорите правду, ведет капитан, может быть, его поведете вы, но не я. А мне остается лишь дописывать дневник, утеху отставного стихотворца.
Графиня. Опомнитесь, дон Кристобаль! То, что вы говорите, недостойно ни поэта, ни адмирала.
Колумб. Я перестал быть одним и не смог стать другим.
Графиня. Вы родились поэтом.
Колумб. Но поэт во мне умер – умер от голода. Я уморил его. Поэт и сановник – совсем разные звери, олень и барс. Один питается травой, другой – мясом, олень не может есть мяса, барс – траву. Там, где один процветает, другой неизбежно умрет. Боюсь, что бедняга поэт скончался.
Графиня. Тогда вы обречены, дон Кристобаль.
Колумб (после паузы). Вовсе нет. Это ведь мы рассуждали о том случае, если бы капитан действительно оказался пиратом. Но он – достойнейший человек.
Графиня. Он разбойник!
Колумб. В таком случае… Я испытываю к вам самые нежные чувства, графиня, но чем вы лучше этого разбойника – вы, пытающаяся отнять у меня самое дорогое: мир, каким он видится мне!
Резко повернувшись, Колумб уходит в салон.
Графиня. Странный человек. Заставил всех поверить в то, во что никто не верил, – и вдруг разуверился сам. Вера движет горами – или наглость; он потерял одно и не приобрел другого. Бедный мой неудавшийся адмирал, страна, где стоит твой флот, и в самом деле лежит в стороне от нашего пути, не на западе, и никто не знает – где. Ты ошибся, и я тоже. Но ведь чтобы ошибаться даже всю жизнь, надо эту жизнь как-то прожить! А ошибаться лучше всего без свидетелей…
Появляется чернобородый.
Чернобородый. Ну, моя крошка, решили?
Графиня. Как видите.
Чернобородый. И что же вы выбрали!
Графиня. Это нетрудно понять, раз я нахожусь рядом с вами.
Чернобородый! (целует ее). Идемте. Я приказал убрать каюту на совесть – слава богу, у нас есть, чем. Плавание протекает спокойно, и никто не помешает нам в ближайшие часы.