Открытие медлительности
Шрифт:
Она смотрела на него приветливо, но как-то слишком прямо. Джон задумался над тем, что сие означает. Смотрит ли она так потому, что ей нравится глядеть ему в глаза, или это у нее такой сосредоточенный взгляд, чтобы держать под контролем логику аргументов? Если бы она говорила чуть громче!
— …И почему у нас закрыты границы? Да потому что нехватка продовольствия выгодна помещикам, они наживаются на этом! А они-то и составляют парламент!
— Миссис Рид, я неважно слышу, после Трафальгара. Контузия.
— Тогда я сяду поближе, — сказала она, не повышая голоса. — Возвращаясь к бедноте. Они поджигают амбары и тем только усугубляют положение. Слепота
— Нет-нет, я слушаю вас, говорите.
Джон подумал, что он бы с большим удовольствием все это где-нибудь потом прочитал, он не поспевал за ней. Но Флора Рид нравилась ему. Интересно, давно ли умер священник?
— …Налоги на соль, налоги на хлеб, налоги на газеты, налоги на окна. Но куда уходят все эти деньги? Они уплывают туда же, куда…
— Минуточку, миссис Рид, мне…
— И не спорьте со мной, мистер Франклин! В стране царит нужда! Вы только посмотрите вокруг! Бесчинства, грабежи, незаконная торговля, а все почему? Да потому, что людям ничего другого…
— Мне бы хотелось это где-нибудь потом…
— Пока у помещиков не проснется совесть, ничего не будет! Вот когда они очнутся, тогда и дело сдвинется! И ни минутой раньше!
— Да, я тоже так думаю, — кивнул Джон. — Я, видите ли, слишком долго был в море и многого тут пока еще толком не знаю.
Миссис Рид тем временем отправила в рот очередное печенье. Она жевала и приветливо смотрела на Джона, пока не прожевала до конца. Потом она продолжила с улыбкой:
— Нет, мистер Франклин! Никаких листовертов, никакой истории! Нужна газета, в которой будет правда, а еще — Лига по борьбе с бедностью и за избирательное право бедняков, вот чем мы должны заняться!
Джону эта решительность очень нравилась. Когда Флора прикасалась к его руке, он верил каждому ее слову и забывал обо всех сомнениях. В ней было что-то от львицы, при этом она выглядела совсем миниатюрной, особенно когда молчала. Но даже в такие минуты она смотрела на него своими светлыми глазами прямо и неотрывно, так что ему приходилось изо всех сил стараться, чтобы выдержать этот взгляд.
— Знаете, что мне в вас нравится, мистер Франклин? Большинство людей довольно быстро схватывают суть, но дальше этого не идет, они тут же обо всем забывают. Вы же в этом отношении совсем другой. В нашем деле вы могли бы принести неоценимую пользу. Нужно бороться! Это человеческий долг каждого!
Правда, подумал он. Если так, то это определяло многое. В правдолюбивой газете вряд ли будет иметь такое уж значение то, что ее редактор несколько медлителен. Доходов, впрочем, это тоже никаких не сулило…
— Хорошо, — сказал он.
Во время войны он страдал оттого, что не всегда мог прийти на помощь, когда ситуация требовала быстрых действий. Как часто бывало уже поздно! Он подставлял себя под пули только для того, чтобы доказать, что он хотя и медлительный, но все-таки не трус. Теперь же, благодаря Флоре Рид, он обнаружил, что для исполнения человеческого долга достаточно, если ты будешь выступать, не важно, быстро или медленно, на правильной стороне. Это его очень даже устраивало. Теперь он встречался с Флорой все чаще. Он взял в читальне сочинение Оуэна и узнал, что все беды, и война в том числе, происходят от нищеты и что от голодного человека ничего хорошего ждать не приходится. Все хотят что-нибудь иметь, но если кучка людей обладает многим, а остальным не достается ничего, то тогда возникает ненависть. Это общий закон, потому что так считала Флора, Роберт Оуэн и все те, кто думал над этим. В представлении Флоры нужда человеческая сплелась в одну единую сеть, прочную и крепкую, на эту связь можно вполне положиться. То есть все существовало не по отдельности и само по себе, но опиралось на общность и только через общность обретало самое себя. И это было залогом долговечности и прочности.
Если что-то менялось или исчезало, то происходило сие не просто так, но сообразовывалось с правилом, каковое служило тому обоснованием. Теперь у Джона появилось нечто, что наполняло смыслом время ожидания, сообщая ему благородство. Не для того ли дана человеку жизнь, чтобы он трудился на благо своего рода? А коли так, то по закону логики первым делом следовало обратить свой взор на немощных и страждущих. Все остальное можно было предоставить тем, чей разум еще не созрел. Раз уж он вынужден ждать, то лучше он займется спасением человечества, такая задача его вполне устраивала. Слишком долго он отворачивался от чужих несчастий и бед, чтобы самому защититься от них. Нет, теперь он хотел нести добро и показать себя по-настоящему с хорошей стороны, раз ему все равно пока делать нечего.
Джон снова тем не менее вернулся к мыслям о листоверте. Ведь если нужно понять, что такое нужда, едва только она возникает у тебя перед глазами, то такой аппарат, позволяющий все показать, не тратя лишних слов, может оказаться весьма и весьма полезным!
Джон как раз пытался представить себе преимущества всеобщего избирательного права, когда ему неожиданно пришла в голову мысль о том, что страницы совершенно не обязательно перелистывать. Книгу с картинками можно заменить пластинами одного размера. Эти пластины будут быстро-быстро, одна за одной, въезжать в металлическую раму на какие - нибудь доли секунды. Главное, придумать механизм, который будет перемещать пластины с одинаковой скоростью. Джон тут же набросал чертеж. Устройство состояло из барабана, веретена, штока и зубчатого колеса — все вместе это весьма напоминало якорные шпили, какие были на «Беллерофоне».
Джон записал свои соображения, присовокупил к ним объяснения и рисунки доктора Орма, которые он тщательно скопировал, и отправил все доктору Брауну в Лондон. Ему не хотелось, чтобы изобретение осталось без внимания.
Прошло уже полтора года, а он все так и не удосужился прочитать сочинение доктора Орма об учащемся Ф. Его удерживал от этого инстинкт самосохранения. А ведь доктор Орм сам велел прислушиваться к внутреннему голосу.
Он прочитал уже все записки о путешествиях, освоил труды Спенса, Огилви, Холла, Томсона. Он проводил немало времени в «Бойцовых петухах» и научился управляться с собственными аргументами, чтобы они не рассыпались.
Аптекарь Бизли сводил его на поле битвы, что под Уинсби, то самое, с необычными цветами. Теперь у него было свое мнение относительно знатных семейств.
— Дворянство — благородно, это радует. Но очень часто оно еще и глупо, это огорчает.
Он работал по дому, сажал, копал, собирал, даже крышу покрыл, ходил гулять с отцом, возобновил старые знакомства.
С Флорой Рид он провел однажды ночь, а потом еще не одну. Он снова вспомнил тот самый нежный язык, которым овладел еще в Портсмуте и на котором, как он уже знал, он мог разговаривать с любой женщиной, даже если ее не любил. Священник как - то обходился без этого, ему хватало, видимо, языка Библии. Наверное, от этого и умер: исполнять долг перед человечеством, конечно, хорошо, но этого недостаточно для того, чтобы сделать приятное другому, не говоря уже о себе самом.