Открытия, войны, странствия
Шрифт:
Никите пришлось потеснить и этого.
Образовался своеобразный треугольник с тремя возбужденными точками по углам.
Мускулы на Петькиных — скулах ослабли. По всем правилам, он должен бы сейчас вызвать Владьку на дуэль. Но он зачем-то поднял клочок сена, шаркнул его в ладонях, будто утер их, выронил, сказал: «Ладно…» И, не обращая внимания ни на Мишку, ни на Владьку, подошел к спуску.
А от дома к амбару уже бежала Светка.
— Как не стыдно! Как не стыдно, мальчики! Я не знала, что вы все такие!
Петька презрительно шевельнул губами, и, чтобы не столкнуться со Светкой, они с Никитой повернули в противоположную сторону, в поле…
Таинственные
Спрятаться было негде.
Забрались в старый, глухой овраг, что начинался неподалеку от бывшей Сопляковки и, доверху поросший шиповником, тянулся к Стерле. Только в самом низу его не было ни травы, ни кустов, а жесткими, сухими комьями выступала красная глина. Весной здесь текли красные ручьи и на красных проталинах голубели первые подснежники.
Они забрались на самое дно оврага, в тесный котлован, так что почти уперлись коленками друг в друга, когда сели.
Кусты шиповника прикрывали их сверху плотной завесой. Над самым Петькиным ухом равнодушно выкрикивал перепел.
Выдержка не позволила Петьке любопытничать. А Никита, ничего не объясняя, расчистил пяткой ровный квадрат глины под ногами, к Петькиному удивлению, вытащил из кармана найденную в землянке манжету, но не взглянул на нее, а отломил сухую ветку над головой и острым кончиком ветки нарисовал на красноватой почве следующее:
Память у Никиты была отличная.
— Вот камень! — сказал он и ткнул острым концом ветки в кружок на одном из рисунков.
Петька выпрямился, как будто его вдруг осенило. Но поскольку его еще ничего не осенило, неуверенно пошевелил губами и два раза дернул себя за чуб.
Никита не обратил внимания на эти манипуляции.
— А где ж он, этот камень? — спросил Петька.
— В Москве, — просто разъяснил Никита, как если бы сказал: у дядьки косого Андрея на свалке.
Петька недоверчиво скривился было, но потом открыл рот… Потом закрыл его и яростно дернул себя за чуб. Дернул один раз, но больно. Что значило: понял! Его действительно осенило теперь.
Голова у Никиты что погреб: год назад положишь, а вынешь будто свеженькое.
Учительница Валентина Сергеевна рассказывала зимой, на вечере «Урал — земля золотая», о том, чего только нет на Урале… И сказала, что недавно вниз по Туре геологи нашли глыбу черного мрамора. Настолько чистого, что ее даже специальными тягачами уволокли в Москву, чтобы сделать какой-то памятник.
— Вот, — показал Никита. — Это Тура, а это камень. — Лицо его было замкнутым, как всегда в ответственные минуты.
— А это что? — нетерпеливо указал Петька на ряды цифр. Он привстал на корточках, готовый хоть сейчас лететь в Москву, на розыски таинственного камня.
Никита сначала на рисунке второго чертежа, а потом спрямляя его кривулины, вписал цифры:
Тысяча пятьсот минус триста в обратном направлении — как раз и давали тысячу двести, то есть цифру, которая была написана на столе. А чертежи на столе и на манжете означали, вероятно, один и тот же маршрут, но в первом случае он был почему-то упрощен. Этого Никита не мог объяснить — почему.
— А шесть, сто шестьдесят и двести восемьдесят три? — нетерпеливо спросил Петька, уже позабыв и про Мишку, и про Владьку, и про Светку, весь поглощенный новой идеей.
— Может, килограммы?.. — вопросом на вопрос ответил Никита. — Это я не знаю…
— Думай, Голова! — возбужденно приказал Петька и слегка даже стукнул по круглой Никитиной голове.
—. Это можно потом, — успокоил его Никита. — Надо искать, где был камень…
Если эта мраморная глыба и есть тот самый Пронин камень, на котором он свихнулся, — становится понятным, отчего Проня не может найти его. Странно только, почему он не разыскивал его год назад, когда камень еще стоял на месте. Но Петька нашел объяснение и этому. Дураков держат в сумасшедших домах, только пока они буйные. А под старость — чего его держать? Пускай гуляет. Вот и вырвался Проня. Раньше-то его не видно было?..
На мгновение мелькнула мысль о возможном соперничестве с чернобородым. Но какой взрослый поверит умалишенному? Они и умному-то не верят — докажи сначала…
Словом, Петьке уже все и до конца было ясно. Оставалось выведать самую малость: где разыскали геологи эту мраморную глыбу, тот ли это камень, что разыскивает Проня, куда ведет от него изломанная прямая и почему рисунок ее оказался в лесной землянке под охраной двух рассыпавшихся скелетов…
— Главное — это надо подумать, — сказал Никита.
— Думай, думай! — радостно поощрил Петька.
Копайте! Клад зарыт под вами
Сухая, как стручок в августе, злая на вид бабка Алена не любила, когда ее перебивали. Если уж сел, так слушай. А рассказывать она умела. Она знала все, что произошло на сто километров вокруг Белой Глины примерно за последние семь тысяч лет.
Об одних только сокровищах она могла бы рассказывать сто и один день без перерыва. Но рассказывать о чем-нибудь конкретном — только о сокровищах, например, — она не умела. Она припоминала заодно еще и еще что-нибудь — благо, нашлись-таки слушатели. Причем, рассказывая, она не забывала уточнить, через сколько лет после такого-то события родилась она сама, через сколько лет вышла замуж, много ли времени прошло до этого события с того дня, как вышла замуж ее мать — Никитина прабабушка, потом или раньше сталось видение божьей матери в Курдюковке, холодным ли был покров в том году и сколько «ведмедей» по тайге шастало… Короче говоря, сообщала такую массу второстепенных сведений, что мы не будем приводить всех ее рассказов дословно.
… Это было в год, когда у царицы Анны двойня народилась, рассказывают. Два первыша, два царя — де ж это видано? Ну и скрыл царь от народа это. А земля ж слухом полнится. Ну, так вот в том году, после двойни это было, когда столбы небом шли. Это знамение: когда мир — войне быть, а в войну если — к замире-ни, к голоду еще, к пожарам, к урожаю…
… Нонче это ж переменилось все. Жили раньше: и Стерля что Тура была… Ну, так у водопада, где омут сейчас, — омутище был. В том омуте купались, понятно… Купались ничего. А то раз один пропал: пошел к омуту — и нет его. Потом другой. Еще один. Заклятое место стало. Не понять никак. Ну, жил о ту пору Васька на деревне, парень что кедр во степу: ни тебе черта, ни барина, ни господа бога не боялся. Пошел это в ночь он на омут-то. И что было там, не сказывают. Но слух шел — сомище острогой Васька прибил. И что было в том сому-то каменьев ценных множество разное… Да оно ж куда бедному человеку, крестьянину-то с каменьями?.. Взял он и закопал их в земле. Не по себе тужусь, сказал, а по детям, чтоб за блеском-то головы не сложили свои. И где каменья теперь — неведомо…