Открытия, войны, странствия
Шрифт:
Петька вложил шарик точно посредине кожицы и оттягивал ее медленно, все время целясь, — целясь в самую середину «Корсара» — туда, где мишенью зиял открытый люк…
Качнув «Корсара», шарик врезался в воду у самого его борта.
Петька, уже не раздумывая, перезарядил рогатку.
— Дай мне, — сказал Никита.
И Петька дрогнул на секунду. Может, он и отдал бы Никите этот шарик, — Никита в таких делах более спокоен. Но уж если быть виноватым, так быть виноватым до конца…
Петька вскинул рогатку, яростно оттянул ее и спустил, будто не целясь.
«Корсар» на какое-то
И все разом уставились на «Корсара», и все разом опустили рогатки.
Это длилось какие-то секунды. Но миг секунд было достаточно, чтобы рухнули последние надежды адмирал-генералиссимуса. И неожиданно «Корсар» дрогнул. Это уловили все.
Петька неслышно выдохнул. Выдохнул, еще не понимая, отчего дрогнул «Корсар», но догадываясь, что дрогнул он неспроста.
А «Корсар» уже кренился на правый борт. Сначала едва заметно, потом быстрей, потом он в один миг чиркнул по воде мачтой. И когда он перевернулся вверх своим красным фабричным днищем, все увидели пробоину.
— Ур-ра! — оглушительно завизжал Колька тетки Татьянин.
Димка-именинник-от-горшка-два-вершка не понял, в чем дело, но тоже завизжал во все легкие.
Кудрявая Кравченко замерла возле Светки. А Светка, когда «Корсар» в последний раз блеснул красным днищем и под грузом камней пошел ко дну, восторженно всплеснула руками:
— Как жалко!
— Что это они все такие белые?.. — спросил Петька о Егоровых, когда в сопровождении Кольки тетки Татьянина он и Никита уже подходили к деревне.
— Рыжие — они всегда белые, — сказал Никита.
— Один Владька и рыжий, — возразил Петька.
— А желтое — это тоже рыжее, только чуть-чуть рыжее. Ну, светло-рыжее называется. Понял? — разъяснил Никита.
Как можно быстро окучить картошку
Первое сообщение из Свердловска пришло ровно через десять дней после того, как друзья отправили свой запрос на имя Товарища Председателя Горсовета.
Но за несколько дней между победой на Стерле и сообщением из Свердловска произошло еще два события, которые едва не испортили настроение как адмирал-генералиссимуса, так и его начальника штаба.
Во-первых, наутро после боя Никита, разбуженный вездесущим Петькой, не успел улизнуть в тайгу, и бабка Алена снарядила их окучивать картошку на огороде. Петька сначала понадеялся, что тяпка у бабки Алены только одна. Но бабка из-под вороха сломанных вил, граблей и лопат извлекла вполне пригодную для окучивания тяпку и, грустно охая о чем-то своем, старушечьем, сунула ее Петьке.
Он даже спасибо сказал от безвыходности, хотя благодарить особо и не за что было. Попробуй тут разыщи миллионы, когда дыхнуть времени нет…
Никита жил с бабкой, хотя и отец и мать у него были. Сразу после войны его отец навсегда уехал жить в Куйбышев, а за матерью-агрономом через год приехал какой-то дядька с Украины. Мать сказала Никите, что это его новый папа и что они втроем будут жить на Украине. Но Никита отказался ехать и остался жить с бабкой Аленой. Говорят, у него появился где-то на Украине брат, но Никита говорить об этом не любил и брата не признавал. Мать у него красивая, и если бы мать вернулась к бабке Алене, Никита принял бы ее. А вот как быть с братом, он не знал… И мать и отец присылали им с бабкой деньги. Какой месяц — оба, а какой месяц — ни тот ни другой. Бабка Алена тогда ворчала под нос, а Никита собирался «тронуться» в сторожа. Но потом деньги опять приходили, и насчет сторожей Никита так ни разу и не говорил с председателем.
Книги «Три мушкетера» и «Граф Монте-Кристо», благодаря которым по деревням загремели мушкетерские сражения, года полтора назад Никите тоже прислала мать…
У картофельной межи присели, погрустили немножко.
Вдруг на дороге, что вела к Туре, появился дядька Филипп, старший конюх, с двумя жеребчиками в поводу — Орликом и Косатым. Борода у дядьки Филиппа — от груди до ушей. Сам невысокий, а сапоги размера шестидесятого, потому дядька Филипп никогда не поднимает высоко ноги, а волочит их по земле, и серый шлейф бархатистой пыли стелется за ним по дороге. Во рту у дядьки Филиппа цигарка, кепка надвинута до бровей, и он всегда идет будто бы наугад — только и видит, что под ногами у себя.
Друзья переглянулись и, не сговариваясь, разом сунули тяпки в картофельную ботву.
— Дя Филипп! А дя Филипп! Вы не купать ли Орлика да Косатого?
Дядька Филипп глянул одним глазом из-под козырька, проволок ногу дальше.
— А может, мы покупаем, а? — не отступался Петька, задом двигаясь перед дядькой Филиппом.
Дядька Филипп остановился, поднял голову, рассеянно поглядел на друзей, будто соображая, что им надо от него. Потом сунул поводок Орлика Петьке, а Косатого — Никите. Никита выхватил из-за пояса дядьки Филиппа скребницу, и в один миг друзья оказались на лошадях. А конюх сделал шаг в сторону, к траве, что была как раз у Никитиного огорода, и сел. Дядька Филипп всегда так. Он и с места не сдвинется, пока друзья не возвратятся назад.
Летит же время на реке! Когда друзья хватились, что пора возвращаться, солнце поднялось почти к зениту. Зато, правда, лошади лоснились рыжими боками, будто олифой смазанные. Уж и песком, и скребницей, и так — ладошкой, и грязью их для чистоты мазали.
Ясно, что о себе друзья при этом тоже помнили.
А вот тяпки — хоть убей — из головы у обоих выскочили.
Вспомнили о них, когда увидели, что на огороде не один дядька Филипп, а еще кто-то в знакомом полушалке. Такой полушалок во всей деревне только у бабки Алены и есть.
Дядька Филипп не сидел, а работал. Дядька Филипп тяпал землю, а бабка Алена шла следом. Друзья как увидели это, так и обмерли оба. У бабки Алены висел через плечо длинный сыромятный ремень. А дядька Филипп кончал уже пятый рядок, и даже цигарки в зубах у него не было.
Никита подбежал к нему спереди, так, чтобы дядька Филипп оказался между ним и бабкой Аленой.
— Дя Филипп, дай я…
Дядька Филипп даже не взглянул на него.
— Дя Филипп… — отступая, по мере того как двигался вперед дядька Филипп, канючил Никита.