Открытый научный семинар:Феномен человека в его эволюции и динамике. 2005-2011
Шрифт:
Также содержательный вклад пытались вносить в богословии. В течение уже нескольких десятилетий в западной теологии существует тема так называемой «антропологической революции» (учение о ней выдвинул немецкий католический богослов Ж.Б.Метц). Всю эту тему, разумеется, также надо считать выражением антропологического поворота — однако, на мой взгляд, это довольно несовершенное, половинчатое выражение. Направление западной теологии, развивающее концепцию «антропологической революции», на поверку, отнюдь не отстаивает примат антропологического уровня и антропологической проблематики. Имеет место некое терминологическое злоупотребление: в разработках этой концепции не совершается, в действительности, никакой антропологической революции. Напротив, человек трактуется в них по-старому, как существо, детерминируемое социальным уровнем и социальной проблематикой. Разговор о человеке там, несомненно, ведется, но приблизительно как в марксизме: с позиций, рассматривающих антропологический уровень как детерминируемый социальным. И эту позицию я категорически отличаю от позиции антропологического поворота. Такой поворот осуществляется здесь не более чем на уровне обильной антропологической риторики.
Это, увы, типично. Именно этим уровнем пока и представлен по преимуществу антропологический поворот. Речь о нем сегодня заходит во многих дискурсах, в сфере масс-медиа, в богословии, политике, истории, психологии, несколько в меньшей
Представим сначала, к чему должна привести концептуализация. Если бы антропологический поворот был воплощен предметно, что это означало бы? Человек стал бы эксплицитно, в явной форме, общим знаменателем, общей основой большинства гуманитарных дискурсов — и очевидно, сообщество гуманитарных дискурсов при этом оказалось бы организованным в определенную эпистему — а именно, антропологическую эпистему. Тем самым, последовательно реализованный антропологический поворот доставил бы и разрешение эпистемного вакуума — то есть вторая особенность ситуации тесно соединяется с первой. Но пока этой реализации не произошло. Конституция гуманитарных дискурсов, их концептуальный аппарат, их рабочие методы, все это остается в прежнем состоянии, антропологически непрозрачном, которое характерно было еще для классического периода европейской мысли. Это состояние я выражаю формулой забвение человека, в параллель хайдеггеровской формуле «забвение бытия». Итак, антропологический поворот, вторая особенность ситуации, своей незаконченностью тоже несет в себе рабочее задание для гуманитарной и антропологической мысли.
В качестве третьей особенности я укажу отказ от классической антропологии и поиски новой, неклассической антропологии. Эта особенность не требует комментариев. Для нашего семинара это основная тематика, и мы говорим об этом постоянно. Мы говорим о том, что классическая антропология в своих основаниях сегодня уже теряет свою объяснительную способность, и ее основополагающие принципы должны заменяться какими-то новыми, которые и разыскиваются разными способами, в разных направлениях. Одним из таких неклассических направлений и является синергийная антропология. К сожалению, нас только что покинул Владимир Иванович Аршинов, а можно было бы параллельно вспомнить о том, что теория автопоэзиса, о которой он рассказывал в нашем семинаре, является еще одним примером неклассического поиска.
Этих трех особенностей гуманитарной ситуации нам будет уже достаточно для разговора о том, какую роль в этой ситуации может сыграть синергийная антропология. Первая и основная тема, которую мы рассмотрим, может быть сформулирована так:
Синергийная антропология как порождающее ядро антропологической эпистемы для гуманитарного знания
Связь этой темы со всеми тремя выделенными особенностями очевидна. Но тема, однако, сформулирована как откровенная заявка, которую нам и предстоит обосновывать. Почему синергийная антропология способна служить как «порождающее ядро эпистемы»? В своей исходной форме, которая не раз описывалась в этом семинаре, синергийная антропология имеет природу антропологической модели, т. е. концептуальной конструкции, предназначенной для описания некой области антропологических явлений. В самом деле, ядро синергийной антропологии — понятие антропологического размыкания и понятие антропологической границы, которая состоит из трех основных топик. Каждая топика включает определенный вид предельных антропологических проявлений. И эти предельные проявления некоторым конкретно описуемым образом конституируют человека, определяют структуры его личности и идентичности. Здесь, в такой конструкции, синергийная антропология развертывается явным образом как решение задачи моделирования: выделить определяющие черты некоторого класса явлений и воспроизвести их в нужном языке и дискурсе, в нужной знаковой системе. То, что возникает в итоге — это типичная модель. В этой исходной форме, синергийная антропология — плод системно-модельного мышления. Это — отнюдь не самый высокий род мышления, который к тому же тяготеет не к гуманитарной, а к естественнонаучной методологии. Модель — вещь функциональная, от нее требуется эффективная дескрипция некоторой заданной сферы — и только. Поэтому она автономна, ее доброкачественность определяется ее деловой эффективностью, и ни в какой общий контекст гуманитарной науки она не обязана вписываться, не обязана удовлетворять никаким критериям гуманитарного знания. Тем более что в состоянии эпистемного вакуума такие критерии в значительной мере растворились — стало неизвестно, какими критериями поверять те построения, которые во множестве производятся. Мы понимаем, что такие критерии должны быть — но если у нас всего лишь модель, мы говорим, что эти критерии к ней предъявлять необязательно, от нее требуется лишь эффективность. Есть некоторый репертуар тревожащих нас антропологических явлений. Если наша модель способна их описать, а еще лучше и объяснить (на что более падок опять-таки естественнонаучный разум), то можно считать, что она выполняет свои задачи. Большего от модели и не требуется.
Как модель, синергийная антропология заведомо неклассична; и для неклассической модели человека имелось обширное поле весьма актуальных применений. Масса новых феноменов антропологической реальности не отвечали образу классического новоевропейского человека, не укладывались в понятия классической европейской антропологии и нуждались в альтернативных способах дескрипции. Подобным конкретным целям антропологической прагматики синергийная антропология служила вполне удовлетворительно. Она применялась к виртуальным и телесным практикам, практикам современного искусства, к феноменам религиозного экстремизма, межконфессиональных контактов. Хотя — я должен сознаться — в большинстве из названных тем были не столько капитальные разработки, сколько беглые схемы, разметка почвы, но все же можно было удостовериться, что аппарат синергийной антропологии действительно справляется с задачей описания таких вещей и явлений. Можно было удостовериться, что модель работает, что она валидна в этих различных областях. Больше того, она нас продвигала и несколько дальше, давая увидеть нечто общее между всеми этими явлениями и тем приближая к цельной картине современной антропологической реальности, к образу современного человека. Потребность в таких конкретных приложениях еще не исчерпана. Можно найти еще немало актуальных явлений и проблем, которые можно было бы описывать с помощью синергийной антропологии. Работа в плане антропологической прагматики должна продолжаться. Но сегодня наряду с ней уже назрели вопросы более общего плана, которые скорее принадлежат не к антропологической прагматике, а к эвристике. Их мы и будем обсуждать.
Прежде всего, с развитием синергийной антропологии встает вопрос о диапазоне ее возможностей и об ее соотношении с другими антропологическими направлениями, другими методами. Для ответа на такие вопросы надо хотя бы предварительно определить статус и природу синергийной антропологии. Пока мы убедились, что она возникала и функционировала как модель человека. Модель человека лежит, разумеется, в сфере наук о человеке — и нам надлежит выяснить, какое она там занимает место. Сразу ясно, что она не принадлежит целиком никакой отдельной науке о человеке, ибо в ее основания входят идеи, понятия и, очень существенно, опытные данные целого ряда дисциплин: философии, богословия, психологии и т. д. — можно продолжить список. С учетом этого, следующий вариант статуса синергийной антропологии — это междисциплинарная модель. Однако и такой статус не адекватен. Междисциплинарные направления и модели возникают опять-таки в рамках парадигм естественнонаучного мышления. Это — своего рода сборные конструкции, которые складываются из блоков, взятых из разных дисциплин. Строятся они для освоения новых предметных областей. Когда видно, что интересующая ученых область целиком не входит в предметную сферу какой-то одной науки, они берут куски, блоки из разных наук, из разных дисциплин и дискурсов. И нередко оказывается, что если мы возьмем такие блоки из нескольких наук, то сможем приблизиться к эффективному описанию нужной области. Но сразу видно, что это опять не наш случай. В синергийной антропологии предметная область — человек. Это, мягко говоря, не новая область, старее и традиционней ее найти трудно. И освоение ее мы производим не путем соединения блоков из разных дисциплин, а совсем иначе.
Мы льстим себя надеждой, что обнаружили некое аутентичное антропоядро в виде парадигмы антропологического размыкания, и из этого ядра мы развертываем весь разговор о человеке. При этом и ядро, и способ его развертывания мы ниоткуда не заимствовали, они автохтонны, и они образуют определенную собственную (т. е. собственно антропологическую) методологию. Поэтому, вбирая в себя содержания из разных предметных сфер, синергийная антропология препарирует их собственным методом, выражает их в собственных понятиях и организует их в некоторое новое методологическое и концептуальное единство. Используя известную метафору Гумбольдта, можно сказать, что она действует как «плавильный тигель», способна переплавлять вбираемые предметные содержания. Т. о., в синергийной антропологии производится «синантропологическая переплавка» предметных содержаний, которые берутся из разных сфер — и такой переплавки отнюдь не предполагается в междисциплинарных методологиях. Будет корректным сказать, что синергийная антропология — трансдисциплинарное направление. Приставка «транс» может означать, в частности, и переплавку указанного типа. Здесь можно вспомнить, что на докладе об автопоэзисе в нашем семинаре, В.И. Аршинов, отвечая на мой вопрос, сказал, что когнитивный статус теории автопоэзиса — это как раз трансдисциплинарное направление. Тогда я вполне согласился с этим, однако сейчас, когда мы разбираемся в методологии пристальней, я все же бы уточнил, что методология автопоэзиса несет в себе и некоторые междисциплинарные атавизмы. Она более блочна, гетерогенна, и «плавильный тигель» в ней довольно несовершенный. Я надеюсь, мы с Владимиром Ивановичем еще сможем затронуть эту тему на его очередном докладе в нашем семинаре. Подобные методологические вопросы сегодня активно возникают в самых разных секторах гуманитарного знания.
Для синергийной же антропологии такая формула, я полагаю, корректна. Корректна, но недостаточна: здесь не учитывается еще одна существенная для нас особенность. Как модель человека, синергийная антропология вовлекает в свою орбиту не какие-то, а, вообще говоря, все восходящие к человеку дискурсы. Тут будут уместны термины, которые В.С.Степин и В.И.Аршинов усиленно внедряют в науку в своих текстах последних лет: термины «человекомерность» и «человекомерные дисциплины». Вначале они претили моему языковому чутью, но когда я приступил к методологическим размышлениям, то увидел, что они полезны. Скажем, многие дискурсы из сферы биологических наук не гуманитарны, однако имеют связь с человеком, антропологически нагружены, «человекомерны»… — Но наша речь о другом. Коль скоро синергийная антропология вовлекает в свою орбиту все «человекомерные» дискурсы, то здесь с необходимостью возникает еще одно иностранное слово: она не только трансдисциплинарное, но также и пандисциплинарное направление, или же все-дисциплинарное. Соединение же транс– и пан– дисциплинарности рождает некоторое новое качество. Такое соединение означает, что синергийная антропология — конечно, не в конкретных, уже проделанных разработках, а в своей конституции, по своему типу — обращается ко всем человекомерным дискурсам, и, обладая собственным методом, производит с ними некоторую переплавку. Тем самым, она доставляет, продуцирует некоторое единое основоустройство для всего сообщества человекомерных дискурсов и в частности, гуманитарных дискурсов, поскольку они уже в силу этимологии человекомерны. А это, в свою очередь, означает, что синергийная антропология потенциально выступает как ядро определенной эпистемы для гуманитарного знания.
Заметим теперь, что, приходя к этому выводу, мы вовсе не опирались на конкретные особенности синергийной антропологии. Она оказалась потенциальным ядром эпистемы не в силу неких своих уникальных, исключительных свойств. Мы не затрагивали того, что она строится на структуре из трех топик, не затрагивали и парадигмы антропологического размыкания — даже это не является необходимым для ее эпистемостроительной способности. Проследив наше рассуждение, мы увидим, что для него требовалось единственное: синергийная антропология доставляет такое описание феномена человека, которое дает его конституцию. Конституция — вот ключевое и решающее слово. Дело здесь в том, что если сама по себе синергийная антропология никак не исключительна, то предмет ее, Человек, — весьма исключительный феномен! И в методологическом аспекте исключительность человека в том, что всякая теория или модель, которая в себе заключает конституцию человека, априори способна стать основой цельной эпистемы для гуманитарного знания. Именно это и было нами показано. Мы опирались на то, что у нас есть не просто «модель человека». Модель может охватывать самый скудный набор особенностей человека, и все-таки работать в какой-то сфере антропологических явлений, удовлетворять критерию эффективности. Но у нас модель содержит в себе конституцию человека, и это — ее ключевое свойство! Повторим: любая модель, способная конституировать человека, способна также служить ядром антропологической эпистемы. И это совершенно понятно. Фигурально выражаясь, сам человек и является таким ядром. Он эту эпистемную способность несет в себе, поскольку он является общим знаменателем, общим содержанием гуманитарных дискурсов. И в силу этого, любая теоретическая формация, которая содержит в себе основоустройство человека, содержит в себе, пусть имплицитно, также и основоустройство некоторой гуманитарной эпистемы.