Открытый путь [сборник]
Шрифт:
— Вижу, юноша, что хотя вы и книжник, но отнюдь не собиратель. И храни вас Господь от темных страстей, кои рождает в душе сие занятие. Это как с вином — чем больше пьешь, тем больше хочется, — правда, здесь я должен доверять чужим свидетельствам, сам я до вина не охотник… Поэтому, чтобы доказать честность своих намерений, я готов предоставить вам другую книгу в залог.
— Отец Маэль! Мы в библиотеке или у ростовщика?
— И не возражайте. Вот я подобрал несколько томов — на столе. Конечно, это не «Библия эрдов» времен епископа Бильги и не «Тримейнские анналы», но кое-какую ценность они представляют…
Оливер, больше из любопытства, чем из настоящего желания взять залог, начал рассматривать книги, прекрасно понимая, что обстоятельства сейчас не таковы,
Отец Маэль удивленно поднял брови:
— Я, признаться, думал, что вы выберете нечто иное. Вот, скажем, Disputatia по архивам нашей обители… А может, и не думал, раз сам предложил эту книгу… Ну что ж, берите.
Они чинно, как верительными грамотами, обменялись манускриптами. Отец Маэль на миг просиял, предвкушая приятные часы над новым чтением, однако же сразу снова потух.
— Увы, сам приор не примет вас в ближайшие дни… А я надеялся представить вас ему — он весьма просвещенный человек. Но скоро ему — и всем нам — выпадет множество забот.
— Почему? Еще пара дней — и карнавал закончится, монастырь вновь заживет обычной жизнью.
— Вот здесь сразу видно, что вы приезжий. Вы забываете, что после Богоявления у нас праздник Святого Камня.
— Честно говоря, я первый раз слышу о подобном празднике… и о Святом Камне вообще. Хотя нет, я видел гостиницу с таким названием.
Библиотекарь даже вскочил с кресла:
— Юноша! Такие признания простительны лишь варвару из какого-нибудь Свантера… но уж никак не ученому, тем более гражданину империи.
— И все же прошу простить мое невежество… и, если вы просветите нас с другом, мы будем чрезвычайно благодарны.
Отец Маэль заходил вокруг стола.
— Дети мои… воистину бедные, невежественные дети… приходите в обитель святого Бреннана и не знаете о главном ее сокровище… стоящем многих и многих священных реликвий… истинном сердце не только монастыря, но и города… о том, что отец наш и учитель Бреннан принес из паломничества по странам рассвета, — о камне Захарии!
— Захарии? Пророка?
— О нет! Захарии, праведного священника, что был родителем святому Иоанну Крестителю. Во страшный день избиения младенцев святой Иоанн еще не был отнят от материнской груди и, значит, также должен был погибнуть по приказу злобного Ирода. Но мать его, святая Елисавета, успела скрыться с ним. Тогда убийцы, ворвавшись в храм, где служил Захария, стали пытать того, требуя сказать, где его жена и сын. И, ничего не добившись, злодеи убили его. Тогда свершилось чудо — кровь праведника, пролитая на плиты храма, загустела и стала камнем багряного цвета. Камень сей обладает многими замечательными свойствами — тому, кто владеет им, он дарует безопасность, бодрость духа и укрепляет здоровье, причем чудесная сила его распространяется широко вокруг. Багрянец же его напоминает и о пурпуре власти, что пристал торжествующей церкви, и о крови мучеников, пролитой ради этого торжества. Камень Захарии долго пропадал во владениях сарацин, где и был удивительнейшим образом найден просветителем нашим Бреннаном, когда тот возвращался от Гроба Господня. Он и принес его сюда, завещав не одной лишь основанной им братской общине, но всем жителям Фораннана. Поэтому после Богоявления, в начале покаянной недели, сокровищница монастыря открывается, и торжественная процессия с камнем следует по всему Фораннану, радуя сердца и зрение горожан…
— Да, — вежливо согласился Оливер, — ценность подобной реликвии трудно определить словами. Однако было бы понятнее, если бы праздник Святого Камня совпадал с Днем невинноубиенных младенцев и отмечался тогда же, а не после Богоявления.
— Конечно же камень Захарии был явлен именно в тот злосчастный день. Но как раз потому, что он злосчастный, никакие шествия и процессии тогда не дозволены. И кабы были дозволены, все равно навлекли бы несчастья на город. Только благодаря тому, что мы соблюдаем обычаи, Фораннан сохраняет свое благополучие. А у каждой провинции империи, что некогда были самостоятельными государствами, обычаи свои и свои опоры, ломать которые не годится. Где их сокровища, да позволено будет заметить, там будут их сердца.
— «На западе мудрость, — пробормотала Селия от стены, — на севере битва, на востоке изобилие, на юге музыка, в центре — власть».
Библиотекарь одобрительно кивнул:
— Да, так говорили в Древней земле.
— Но, отец Маэль, вы упомянули и покаяние, а до начала поста срок еще немалый…
— Вы правы, но… что-то темно стало, вы не находите? Хотя солнце и повернулось к лету, день еще короток… Я, пожалуй, зажгу светильник, а вы, буде не затруднит, прикройте окно от сквозняка.
Оливер встал, чтобы закрыть резную ставню высокого окна, — благодаря росту, ему, из всех присутствующих в комнате, было это сделать проще всего, — и только сейчас заметил, куда оно выходит.
— Невеселый из вашей комнаты вид, отец Маэль. Это ради благочестивых размышлений о бренности жизни устроено или случайно так получилось?
— Ах, кладбище… Признаюсь, я никогда не задавался подобным вопросом, наша жизнь здесь довольно безмятежна, и хотя для каждого она рано или поздно приходит к концу, и не только для монахов, у нас в больнице есть хворые, которые содержатся на Попечении братии Христа ради, их, ежели Господь не дает исцеления, также здесь хоронят, — меня это как-то мало беспокоит. Жизнь и смерть — все течет своим порядком… Так вот, нашему городу в карнавал дается много воли, очень много воли, и за это с окончанием его с нас много и спрашивается. А посему вместе с праздником Святого Камня начинаются для нас дни покаяния. Власяницы сменят пестрые одежды из бархата и атласа, плети и вериги — личины и трещотки, и взамен фигляров и диковинных зверей на Соборной площади вы увидите выставленных на позорище грешников, искупающих свою вину. Конечно, в первую очередь это касается местного клира, который, вынужден я согласиться, принимая участие в праздничных увеселениях наряду с мирянами, грешит тем самым несравненно более… Мы все будем отрицать дьявола и карнавальные вольности, а следить за этим назначен специальный посланник архиепископа брат Джеффри из Эрденона, служитель Святого Трибунала. Его прибытие ожидается завтра или послезавтра. Нам неизвестно еще, в какой из многочисленных обителей нашего города он остановится, но не подлежит сомнению, что нашу — из-за важности хранящейся здесь реликвии — он посетит первой. Вот почему я сказал, что приор наш в ближайшие дни будет очень занят. Ваш смиренный собеседник, конечно, лицо слишком незначительное, чтобы привлечь внимание посланника архиепископа, но, боюсь, что даже я в первые из последних дней не буду иметь свободного часа, чтобы встретиться с вами. Но не беспокойтесь, доверенную мне рукопись я постараюсь изучить до этого времени, если понадобится, буду сидеть день и ночь…
— И вы не беспокойтесь, отец Маэль, — Оливер подивился, как ровно звучал его голос, — и не губите зрение. Мы вам полностью доверяем. И придем после покаянных дней.
— О, я уверен: дня два после процессии — и можно будет заняться делами библиотеки. И возможно, получить для вас деньги из монастырской казны.
— Это было бы для нас большим подспорьем. А сейчас мы, пожалуй, пойдем, дабы оставить вас наедине с рукописью.
— Мне, право, неловко, что вы так скоро уходите…
— Полноте, отец библиотекарь. Это нам должно быть неловко, что мы своим посещением и расспросами отвлекли вас от ученых трудов, — возможно, единственного человека, во время карнавала занятого делом…
Спокойствия Оливера хватило до выхода на улицу Светлой Бронзы.
— Бежать. Бежать немедленно. Слава Богу, мы не успели продать лошадей…
— Погоди. — Селия коснулась его плеча. — Ты так хорошо держался и вдруг… Ты не думал, что неожиданное бегство до окончания карнавала покажется подозрительным?
— Кому?
— Хозяину «Хрустальной башни», например. Может, он фискалит — на Трибунал, что сомнительно, или на Лигу, что весьма вероятно. Или отцу Маэлю, который не дождется нас в назначенный срок…