Открыватели дорог
Шрифт:
Филипп опустился, не глядя на Мусаева: он и так знал, как рад Семен. Теперь всю тяжесть с плеч Мусаева принял на себя Филипп. Слишком большую тяжесть… Хорошо, можно будет поставить учеников ремесленного училища, привлечь домохозяек, жен тех рабочих, что пойдут в бригаду… Он подсчитывал в уме все эти возможности, не слыша прений. Да, будет очень трудно, он знал это точно.
Мусаев догнал его в коридоре, окликнул, взглянул прямо в глаза, пожал руку. У него не было слов. Хотел Филипп сказать ему о том, что правильно поступил Семен, подав рапорт, но понял — ничего говорить не надо. Семен вышел вместе с ним, помахал рукой шоферу, оглянулся на Филиппа, улыбнулся и уехал. Филипп отпустил машину, пошел пешком. Слишком много ему надо было решить, перед тем как сказать на заводе о принятых обязательствах.
Он знал своих людей, он представлял, что знает запас их сил. Но он ошибался. Ничего он не знал о своих людях. Удивительный порыв поднимал их на подвиги, подобных которым Филипп не мог бы отыскать в прошлом.
В каждом цехе составлялись списки добровольцев, но сейчас же к станкам становились другие люди. Приходили старые пушкари, годами сидевшие на пенсии, приходили женщины и подростки. Прежде чем уйти в бригаду Мусаева, доброволец обучал сменщика. Рабочие брали на себя по два, по три станка, овладевали несколькими профессиями, чтобы ни на минуту не ощущать пустоты за соседним станком. Люди сутками не выходили из цеха, выполняя задания не только за себя, но и за тех, кто ушел в армию, и за тех, кто еще учился владеть станком.
Когда Филиппу казалось, что он пришел к пределу своих сил — вот сейчас он упадет, изнемогший, и не сможет подняться, чтобы продолжать работу, — он вызывал машину и ехал в бригаду Мусаева. Бригада стояла в десяти километрах от завода, в лесу, раскинув палатки, оборудовав полигон. Мусаев жил в охотничьем домике, рядом находился его штаб. Филипп останавливал машину при въезде в лес, отпускал шофера и шел по зарослям, наполненным гулом машин и голосов.
Он медленно выходил на поляну, где Мусаев проводил занятия с бригадой. Семен учился новой войне. Он готовил таких солдат, которых не испугает механическая сила врага. Он испытал неудачу, когда его дивизия пропустила танки врага, не успев ни остановить их, ни обезвредить. И сейчас еще Филипп боялся напомнить ему об этом, спросить, как это получилось, что он, боевой генерал, сидит в тылу, обучая новичков. Да он и не хотел спрашивать — он видел работу Семена.
В первый же день Мусаев выстроил своих бойцов на краю полигона, какими они пришли к нему, в штатской одежде. Еще можно было отличить колхозника от рабочего, сутулого, тяжело ступающего горняка от прямого легконогого охотника. По краю поляны тяжело ползли четыре танка.
Генерал-майор приказал отрыть глубокий и узкий окоп. Бойцы старательно возились с непривычными еще саперными лопатами. Генерал-майор сказал:
— Танк страшен только для труса. Если ты откопал себе хороший окоп, ничего не сделает танк, а ты можешь с ним все сделать… Смотрите!
Он спрыгнул в окоп, разложил макеты гранат, пустые бутылки. Поднялся и махнул рукой. Танки повернули к окопу и пошли на полной скорости. Воздух загудел от рокота моторов, от скрежета гусениц. Черная пыль пересохшей целины тянулась за танками, подобно хвостам комет. Бойцы, впервые видевшие танковую атаку, затаили дыхание. На их глазах генерал-майор бросил две гранаты и попал в первый и второй танки. Следующие две машины на полном ходу устремились на окоп. Общий вздох вырвался у бойцов. Танки прошли над окопом, оставляя черное облако пыли. И вот из окопа с обрушенными стенами показался Мусаев. Блеснувшая на солнце бутылка ударилась о броню танка. Танк резко затормозил, поворачиваясь на одном месте, сдирая траками гусениц зеленый покров поля. Мусаев выпрыгнул из окопа и вытер пыль с лица. Ряды добровольцев были безмолвны, затем раздался легкий вскрик, который перешел в восторженный рев. Мусаев не мешал им выражать восторженное удивление. Потом обратился к бойцам:
— Кто может повторить?
Из второго ряда бойцов послышался голос с веселой усмешкой:
— Товарищ генерал-майор, после вашего показа и я столько-то успею сделать. А вот если бы по танку-то да еще из пушки стрельнуть, вот уж было бы настоящее «да»!
Генерал-майор строго приказал:
— Четыре шага вперед и — ко мне!
Доброволец почтенных лет, с седыми усами, гладко выбритый, должно быть не подлежавший призыву, но пришедший в бригаду по сердечному велению, вышел из рядов и направился к генералу. Мусаев что-то уж слишком всматривался в солдата, даже Ершова ткнул пальцем в бок, но, пока Ершов снимал очки да протирал их, доброволец уже оказался рядом с генералом и отрапортовал:
— По вашему приказанию старшина артиллерийского расчета Верхотуров явился!
Мусаев обернулся к Ершову:
— Ты видишь, кто это? Уж если сам Никита Евсеевич с нами, так немцам не устоять!
— Я, товарищ генерал-майор, не махонькое дело за собой оставил! Так что никакому гитлеровцу на глаза мне попадаться не след! Я ведь был председателем колхоза, когда узнал, что вы с Филиппом Ивановичем бригаду уральских добровольцев создаете. Вот и пошел…
— А повторить можешь?
Верхотуров взял четыре пустые бутылки и спрыгнул в окоп. И тотчас же зарокотали танки и бросились через солдата. Но Верхотуров, как и Мусаев, два поразил на подходе. А когда следующие два танка перевалили через окоп, Верхотуров, засыпанный землей, швырнул по ним две бутылки, и обе они разбились о корму танков.
Верхотуров неторопливо вылез из окопа, подошел к генералу и медленно вымолвил:
— Ничего не скажешь, страшная машина, когда небо закрывает. А когда откроет, тогда жить можно!
13
Рабочие Пушечного завода передали бригаде Мусаева первую партию противотанковых ружей. Длинные пищали Ермака, хранящиеся в городском музее, вызывали меньше удивления, чем эти странные ружья. Однако через несколько минут, проверив их ударную мощь, бойцы уже прониклись к ним должным уважением. Длинные тяжелые ружья с одного выстрела пробивали толстую броню.
Лучших парней Семен сделал бронебойщиками. Рассыпавшись по два, они занимали позиции на «переднем крае», устраивали невидимые засады, учились поражать танк с первого выстрела. «Охотники», которым не хватало ружей, стали истребителями танков. С бутылками и противотанковыми гранатами они выходили на «охоту» за бронированными чудовищами. Отдельно обучался дивизион самоходных орудий — тоже подарок Пушечного завода. Самоходчики учились стрельбе по движущимся целям. Далеко на краю поляны появлялись и вдруг исчезали макеты танков — артиллеристы учились поражать их с первого выстрела. Мусаев с гордостью рассказывал о традициях русских артиллеристов, лучше которых не было в мире. И добровольцы хотели походить на своих предков. Но теперь были более скорострельные и более прицельные орудия, и люди должны были воевать еще лучше — этого требовал Мусаев.
Добровольцы рвались в бой, но Мусаев еще сдерживал их порыв. Приближалась зима. У Сталинграда шли жестокие бои. Немцы вышли к Волге. Филипп, приезжая в бригаду, видел, как все большее нетерпение овладевало людьми. Они менялись на его глазах. Теперь уже никто не мог бы определить, откуда пришли они: каждый из них стал просто солдатом. И, глядя на ловких, обстрелянных людей, Филипп думал, что его орудия попали в хорошие руки. Однако он ни разу не говорил об этом с Мусаевым, хотя и видел, что Семен ждет одобрительного слова.