Открыватели дорог

Асанов Николай Александрович

И Чеботарев понял, что идет по лиственничному лесу, в котором сам воздух, казалось, был пропитан запахом смолы и эфира, был звончее, чем в городе, не поглощал звуков, а, наоборот, усиливал каждый из них до той степени, когда трудно понять, что это звучит — ветер ли в дупле дерева, шаги ли большого зверя, голоса ли каких-то странных птиц или животных…

И вот уже показалось Чеботареву, что за соседним деревом и впрямь прошел медведь, а потом остановился и смотрит на смельчака, рискнувшего шагнуть в его владения, какой-то страшный лесной человек выглядывает из-за дерева… Словом, все детские страхи, связанные

с лесом с самых ранних дней человечества, вдруг овладели Чеботаревым.

И было особенно дивно, что эти страхи овладели им в мирном лесу, тогда как в дни войны он ни разу не испытывал этих навязчивых, непонятных ощущений, а ведь приходилось ему бродить по лесам и тогда. Видно, в те дни иной страх, даже не страх, а настороженность, ожидание встречи с врагом заполняли душу, и не оставалось в ней места для этих почти суеверных чувствований…

Он с трудом усмехнулся, вспомнив, как молодая жена по хитрому совету заставила бесстрашного своего мужа узнать, что такое страх, вылив на сонного ведро воды с мелкой рыбой… Так и здесь, бесстрашному солдату, прошедшему через тысячи преград, вдруг стало боязно от одного вида безобидного старого леса…

Подумав это, Чеботарев увидел, что лес действительно безобиден и стар. Вот показались елки, с которых свисают древние зеленые волосища чуть не до земли, и елки эти похожи на крестьян-бородачей. Ветер развевает длинные бороды. Одна прядь коснулась лица Чеботарева, она и на ощупь как волосяная.

А вот завиднелись черные гордые головы кедров. Эти деревья Чеботарев узнал без труда, он насмотрелся на кедры в городе, там они были оставлены от вырубленной пармы для красоты и ради орехов.

Еще дальше, возле затесанной лесины, вдруг выглянула красная рябина, неизвестно откуда занесенная в этот черный лес.

И когда Чеботарев разглядел все это, ему вдруг стало уютнее, старые знакомцы пожелали ему доброго пути, и он сразу забыл все свои тревоги.

Между тем давно уже слышал он чей-то голос, но никак не мог разобрать, кто кричит, мужчина или женщина. Лес изменял звуки, и временами казалось, что это вовсе и не человеческий голос, а просто какая-то лесная птица-пересмешник дразнит одинокого путника. Но вот уже совсем недалеко кто-то явственно позвал:

— …таре-ев!

Сомнений не было, окликали его, и окликала женщина. Чеботарев остановился, прислушиваясь. Снова и еще ближе звонкий женский голос крикнул:

— Товарищ Чеботарев!

Он откликнулся и сразу увидел женщину. Она шла по его следам, с той же настороженностью вглядываясь в метины на деревьях, в лесные сумерки, в зеленые бороды, падающие на землю. И по тому, как быстро она шла, почти бежала, по тому, как стремительно озиралась кругом, Чеботарев понял: эта женщина тоже не знает леса и боится его. И сразу почувствовал себя мужчиной, чье призвание в том и состоит, чтобы успокаивать и оберегать более слабых.

— Я здесь, — сказал он почтительно, разглядев, что женщина, хотя и одетая в ватный мужской костюм, скорее всего инженер. А так как в городке женщин-инженеров не было, то он понял: именно она и прилетела на самолете. — Вам кого надо, собственно? — спросил он, словно имел возможность немедленно представить ей любого человека.

— Я прилетела на изыскания трассы, — взволнованно, все еще задыхаясь от быстрого бега, сказала женщина. — Я инженер Баженова, Екатерина

Андреевна, — она протянула ему руку. — А вы и есть товарищ Чеботарев? — Она взглянула с любопытством, словно была уже наслышана.

— Так точно. — Он вглядывался в продолговатое, порозовевшее от быстрого бега лицо, на котором все черты были выражены так нерешительно, словно природа боялась грубым прикосновением испортить эту хрупкую красоту. Одно несомненно: женщина была красива, несмотря на некоторую нерешительность и мелкость черт лица. Выделялись только довольно крупные губы да глаза, такие яркие, что они освещали и украшали все лицо.

— Где же начальник? — спросила Екатерина Андреевна.

— Он прошел вперед, — охотно объяснил Чеботарев. — Слишком мало времени дали нам на разведку, — с сожалением сказал он, надеясь, что женщина-инженер привезла какие-нибудь новые указания. — Пришлось разбиться на две группы. Начальник пошел вперед, а Иванцов будет уточнять пикеты. Вы его обогнали?

— Да, — ответила она.

— Может быть, есть какие-нибудь изменения? — осторожно спросил он.

— Нет, — кратко ответила она. — Мы сегодня догоним начальника?

— Конечно…

Несколько минут они шли молча, прислушиваясь, как хрустит под ногами осенняя, уже промерзшая трава. Теперь они вышли из бора и пересекали огромную полосу бурелома, на которой вырастал молодой ельник, уже глушивший лиственные деревья. Тут было много травы, она стояла почти в рост человека, такая же твердая, как и кустарники, затрудняя движение. Длинноостый пырей, трубки дудочника, кусты багульника, вереска и еще каких-то колючих растений, названий которых Чеботарев не знал, хлестали по лицу, осыпая их своими семенами. Далеко впереди стал слышен стук топора, — Лундин затесывал очередную мету.

Екатерина Андреевна с каким-то испугом прислушивалась к стуку топора и несколько отстала от Чеботарева. Василий оглянулся, весело кивая головой по направлению стука:

— Слышите?

— Да… Догоните их, Василий, — вас ведь зовут Василий, правда? Скажите, что я прилетела из управления. Я так устала, пока бежала за вами, что идти трудно. Я пойду потише…

Он увидел, что она и в самом деле побледнела. Краска сошла с лица, глаза стали глубже и темнее. Должно быть, ей было трудно в этом тяжелом костюме, в сапогах догонять их. Странная женщина, могла бы, собственно, остаться у Иванцова, а догнать утром, на лошади, когда повезут им продукты, как он условился с молодым инженером. Но согласно кивнул и торопливо пошел вперед. День подходил к вечеру, можно готовить привал…

Скоро он увидел начальника. Колыванов выходил из зарослей можжевельника, оберегая буссоль, барометр и часы от ударов сучьев. Впереди полого опускался большой лог, для обхода которого Колыванов искал дополнительную кривую. Василий окликнул его, но Борис Петрович не услышал. Он стоял с топором в руках, в ватном костюме, поверх которого надел охотничий лузан. Был он больше похож на лесоруба, нежели на начальника строительства, и лицо его казалось более грубым, чем обычно. Он напряженно глядел в ту сторону, где Чеботарев оставил женщину. Женщина теперь казалась более спокойной, она двигалась неторопливо, смотрела на начальника с некоторой небрежностью, словно приехала для того, чтобы обревизовать его, и заранее знала, что он окажется виноватым.