Открыватели дорог
Шрифт:
И Алексей, только что клявшийся быть с нею насмешливым и равнодушным, торопливо (слишком торопливо!) вынул из папки свою работу.
— Не дышите мне в затылок, пока я стану изучать ваше гениальное произведение, я этого не люблю! — строго предупредила она. — Лучше всего садитесь на диван, оттуда вы не сможете подсматривать за мной и считать страницы.
Он послушно уселся на диван. С этой позиции он видел ее только в профиль. И опять забыл все свои обещания.
Вот Нонна поджала губы (какую же я напорол там чепуху?), вот рука ее потянулась за карандашом, (а ведь она обещала ничего не трогать!), вот она вычеркнула что-то и надписала меж строк (надо тотчас же встать, взять рукопись и уйти!).
Но уйти он не мог. И сидел, как казнимый.
— А хоть половину ваших формул нельзя вычеркнуть? — невинно спросила Нонна.
— Вы с ума сошли! — встревоженно закричал Алексей.
Ее карандаш опять забегал по бумаге.
— Подумать только, все ученые мира специально учатся писать популярные статьи, а наши — чем темнее, тем лучше! — скучным голосом сказала она. — Неужели вы в состоянии читать то, что пишет Кроха?
— Кроха давно ничего не пишет, он только подписывает. А авторы подписанных им работ иногда высказывают оригинальные мысли.
— А эту работу он тоже подпишет?
— Только через мой труп!
— Тогда мне скоро придется проливать слезы.
— Вы можете обойтись без насмешек? — вскипел он.
Нонна подняла глаза от листа, задумчиво посмотрела на него, сказала даже как бы с материнским участием:
— Боже мой, какой же вы еще несмышленыш, Алеша! Недаром Кроха называет вас «дитя природы»!
Им внезапно овладела подозрительность, почти такая же, которую он так не любил в Чудакове. Ярослав всегда жаждал полной информации. Но мир, в котором существуют Кроха и Подобнов, опасен, если не знаешь, чего от них ждать. И требовательно спросил:
— Что вы знаете о намерениях Крохмалева?
— Разве дело в Крохе? — с оттенком усталости и недовольства в голосе сказала она. — Кроха так испугался ваших анти-ро-мезонов, что написал бы донос, если бы знал, куда писать. В святую инквизицию? Но она под рукою папы римского! — совсем словами Крохи и с его интонацией произнесла Нонна. И вдруг словно испугалась чего-то. Во всяком случае, заговорила о другом и чересчур взволнованно: — А вы знаете, Алеша, я даже не ожидала, что вы можете написать так ясно и отчетливо! И ведь всего каких-то шесть страничек! Если бы не формулы, которые торчат, как частокол, чтобы любопытный прохожий не пробрался в ваш сад красноречия, такую статью поняли бы и дети!
«Дались им эти дети!» — со злостью подумал он. Но было ясно: больше она ничего не скажет о Крохе, если даже и знает что-то еще.
Между тем Нонна аккуратно сколола листы и подала рукопись автору. Он машинально заглянул на ту страницу, где она что-то черкала. Смотри, пожалуйста, прирожденный редактор — ухитрилась так сократить, что слов стало меньше, а мыслей больше!
— А сейчас ужинать! — с удовольствием пропела Нонна. Она торопливо покинула Алексея, и он снова подумал: «Боится, что я вернусь к разговору о ее предостережении. Но что может предпринять Кроха?»
Думать за Кроху он не умел. Существуют такие люди, от которых можно ждать чего угодно, но думать за них? Да пропади они пропадом! Это Чудаков умеет представлять их мысли и даже предугадывать поступки, так пусть он этим и занимается! А у Алексея достаточно своих хлопот…
И сразу стало легче жить. Вот сейчас они пойдут в ресторан, поужинают, может быть, даже потанцуют. Неужели, он не заслужил отдыха? А неприятности, если они предназначены, придут своим чередом.
Он спрятал статью в портфель и закрыл замок. И этот металлический щелчок как будто начисто отгородил его от всех тревог. Конечно, выпускать джина из бутылки опасно, но если ты можешь загнать его туда обратно…
Вошла Нонна, ставшая словно еще красивей, и он чуть не забыл свой портфель на диване. Но она успела превратиться в такого заботливого товарища, что тут же напомнила о том, что ждет ротозеев, теряющих важные, пусть и не совсем официальные документы. Он прижал портфель к груди, хотя, честно говоря, не портфель хотелось ему прижимать сейчас, и вежливо пропустил очаровательную спутницу вперед, в дверь, которая закрылась с тем же металлическим щелканьем, которое как будто начисто отгораживало их обоих от всяческих забот и неприятных мыслей.
— В «Южный»? — спросил он, выйдя из подъезда.
— Ну что вы, Алеша, в такую-то жару? Поедемте в Химки!
Он подумал было о том, что до зарплаты еще далеко, но вспомнил, что Аннушка Чудакова как-то умеет беречь деньги, у нее всегда можно занять, и торопливо помахал рукой свободному такси.
А потом стало еще проще и легче.
Машина шла по летнему опустевшему городу, все светофоры от Ленинского проспекта до Ленинградского весело моргали зелеными огоньками, пожилой задумчивый шофер, лицо которого Алексей видел в смотровом зеркальце, был занят только машиной и ее бегом, Нонна болтала без умолку, и все будущее показалось праздничным и радостным.
— А знаете, Алеша, — вдруг сказала Нонна, — в вашей последней работе мне видится основа будущей докторской диссертации…
Переход от разговора о погоде, опустевшей Москве, летних модах и серебряных босоножках, которые Нонна увидела в витрине на улице Горького, к далекому будущему — иначе Алексей свою диссертацию на соискание докторской степени и не представлял — был столь неожиданным, что он даже запнулся на очередном легковесном слове и с удивлением посмотрел на очаровательную спутницу.
— Что это вам взбрело в голову?
— Старый опыт! — вздохнула она, и Алексей с удивлением почувствовал новый укол в сердце. Но не торопил ее, ждал. И она с грустью продолжила: — Я два года уговаривала Бахтиярова записать свои мысли, а ему все время было некогда. Нет, нет, Алеша, — она заговорила быстрее, по-видимому, поняла, что задела его, но остановиться уже не могла или не захотела, — я не собираюсь быть вашей музой, просто подумала, что умные мысли нуждаются в систематизации, что их надо распространять, а вы все держите в голове. Ведь думаете же вы о загадках микромира?