Откуда берутся герои
Шрифт:
Зал умиротворял. Коэл подошёл к порогу, на мгновение прикрыл глаза, выбрасывая из головы суетные мысли, и двинулся вперёд. Народу было достаточно много, но никто не переговаривался и каждый старался держаться немного поодаль от других. Коэл остановился возле круга, символизировавшего мир Покоя. Прежде он не задумывался о том, почему этот мир изображён именно так, а сейчас у него возникла стойкая ассоциация с рядами многоэтажек московских спальных районов. Эту мысль Коэл тоже отнёс к суетным, отмёл её и стал любоваться росписью стен.
В самом центре зала стояли хористы во главе с маленьким сухим старичком, чья покрытая пигментными пятнами голова чуть подрагивала
Ожидание не затянулось, и стоило алым лучам закатного Ока озарить присутствующих, все, кто умел, создали над головами волшебные светляки – это символизировало сияние их искр, стремящееся к Создателю. А потом Гратош сделал глубокий вдох и под своды зала взвился его мощный богатейший баритон, исполнивший первые строки гимна, следом вступил хор, и реальность куда-то уплыла под влиянием истинного чуда, в котором не было ни капли магии. Как только затихла последняя мощная нота, Гратош начал следующий гимн, к которому уже присоединил свои голоса не только хор, но и все остальные в зале. Гратош был рад тому, что его новое творение приняли хорошо, остальную программу он спланировал из уже известных композиций.
Коэл покидал зал с лёгким звоном в голове, саднящим горлом и лёгкой улыбкой на губах. Да, этого ему тоже будет очень не хватать.
Глава 2: Иштваан. Ч 1. Находники
– Подобру ли покос, муженёк? – звонкий высокий голос далеко разнёсся в полуденном мареве. Невысокая крепко сбитая женщина в сером домотканом платке приветливо махала рукой от опушки леса, – Иди до меня, отобедаем!
Око небесное пекло как перед грозой, покос был в самом разгаре. То тут, то там в бескрайнем разнотравье виднелись плетёные шляпы и крепкие спины. Кроме Иштваана на зов никто не оборотился – все своих баб по голосам знали, да и не всем обед на покос носили жёны. У кого дети к тому делу уже пригодны, а кто и с собой брал – всё же далековато была луговина. Спуститься от деревни – одно удовольствие, а вот в обратный путь по склону тащиться – та ещё морока.
Но Иштваана жена шибко мужа любит, вот и бегает, что твоя коза. Это все знают. Даром, что ростом не вышла, а жилы в ней – на пятерых. Вроде как из рода карлов подгорных она, хотя взял её Иштваан с соседней деревни, от Столбовичей. Ну, оно по-всякому бывает, жизнь то так, то эдак обернуться может. Ещё когда он в свою деревню привёз её, чтобы у Создателева камня клятвы принести, девки всё в рукава посмеивались. Мол, как-то у них сладится? Самого-то Иштваана горы явно духом своим не обидели: сильный да рослый, кожа цвета сухой скалы, тяжёлая челюсть, рубленые скулы да спокойный взгляд внимательных глаз. Так-то в деревнях окрест половина таких, но Иштваан поболе прочих отмечен. Ещё девки врали, что прабабка егоная, как овдовела с великаном на дальнем перевале любилась, ну дак на то они и девки, языками трепать.
Ну, вот и привёз жену, значит. По полному имени – Мектильда, да все её Мёдой кликали, за голос сладкий, характер добрый, да и короче так. Лицом мила, одета пригоже, косы толстые чуть не до колен, в плечах иному мужику не уступит, а ростом – Иштваану едва по грудь. Ну да чтож, коли выбрал так, значит, по сердцу пришлась. Шикнули на девок-зубоскалок,
Как-то у них сладится, ага? Да вот так и сладилось, семь оборотов справно живут, двоих деточек прижили ужо.
– Иштваааан, слышал ли?!
– Иду я, иду, не голоси! – вроде и сердито ответил, а в нутре всё радостно. Вона какая! И другой такой нет. Захочет, хоть через всю деревню доорётся, голосина – ух!
Он перевернул косу, постучал пяткой озимь и, закинув её на плечо, двинулся к опушке. По пути у приметного пня подхватил оставленные там рубаху и дорожник. Подошёл. Жена уже расстелила чистую тряпицу, разложила хлеб, козий сыр, пучок пряных трав, луковицу и крынку молока.
– Чего заголился то? Девок приманиваешь? На, оботрись! – подала кусок полотна, руки в бока упёрла и глядит эдак с прищуром.
– Охолонись ты, где девок тут увидала? – он аккуратно пристроил косу у высокого куста и вынул из дорожника небольшой бурдюк, – На вон, на руки сполосни мне чуть.
– Где девок? Да знамо где! Вона как Милка с Таркой на тебя гляделки всё маслят.
– Чего там маслят… Лей, не стой, – попрёки были несуразные, но льстили самолюбию, – Их вон, самих до камня сводили уже, не упомню, четыре оборота или пять тому… Да и взяться им тут откуда? Довольно, воду не трать, – он с силой отёр лицо водой, отфыркнулся и с удовольствием растёрся полотном.
– До камня, не до камня, а за косы бы так и оттягала! Рогачам своим краюху снесут али стоговать придут, а тут – ты весь такой-растакой! Неча им на чужое добро зариться, – она оценивающе оглядела крепкую покатую фигуру, – Ты, знаешь, до темна домой ворочайся. Есть у меня до тебя дело такое…
– Знаю я дело твоё, – хохотнув он кинул жене скомканное полотно и стал натягивать рубаху на посвежевшие плечи, – Два дела ужо по дому бегают. С кем оставила-то, со стариками?
– С ними. Твой-то за корзины засел, пущай плетенью учатся. Девкам на пользу то. Да ты кушай, кушай.
Иштваан уселся, скрестив ноги, накрыл ломоть хлеба сыром и с аппетитом захрустел луковицей. Потом остановился.
– Погодь. Какой стоговать, скосили же только – рано. Да и мужи Милки да Тарки со стариком своим ещё два дни тому на пчельник дикий пошли, сама же мне говорила Ты чего эта?
Хитрый-хитрый взгляд из-под густых ресниц был ему ответом.
– Нет, погоди! – он отложил на тряпицу снедь и обвиняюще воздел надкушенную луковицу, – Мне Око кожи вовсе не жжёт, оттого я и рубаху скидаю, берегу…
– А то я не помню. О первый год ещё подивилась, да перестала…
– Тааак! А коли помнишь, так с чего виноватить меня взялась?! – обвиняющая луковица стала ещё более обвиняющей.
– Ну… Ежли тебя бабой какой попрекать начну, ты тут же надуваешься так потешно, один в один – зоб у жаба болотного… Ой!
От брошенной луковицы она со смехом успела увернуться, а от мужских рук, ухвативших за крепкий пояс, уже не смогла. Да и не хотела.
– Дразнишь значит! Изводишь! – Иштваан повалил её на землю и принялся щекотать, – Вот ужо я тебе! Вот ужо! С покоса вернусь, покажу дразниться!