Откуда берутся герои
Шрифт:
– Как звали того слабоумного, что солгал нам о силе этих мест?
– Пиявка… Имени не припомню, а Пиявкой прозывали, тощий такой, а на лице меты ещё… – подручный усиленно морщил лоб, силясь вспомнить детали, но был прерван.
– Пустое. Я помню его запах. Я вырву его гнилой язык, утоплю в навозе и заставлю эту мразь его сожрать! Крах! Как же я разочарован.
Над площадью повисла тишина. Красноглазый вглядывался в крестьян и лицо его кривилось всё больше и больше. Молчание тянулось.
– Господин, убить их всех? – Горх, почтительно держа шлем перед собой,
Предводитель ещё раз презрительно оглядел замерших в ужасе деревенских, потом его взгляд остановился на трупе Троллихи. Он подошёл к телу, шумно втянул воздух раздувшимися ноздрями тонкого носа и тихо произнёс:
– Нет.
Из крестьян как будто разом вышел весь воздух. Кто-то забормотал молитву, а разбойники стали недоумённо переглядываться друг с другом. Недоумённо, а затем – предвкушающе.
– Нет! Я дам вам шанс, землеройки, – последнее слово он будто выплюнул, – Благодарите за него эту дохлую старуху, её искра горела ярко… Да будет поединок! – он вскинул вверх руку в латной перчатке, и банда радостно заревела и заулюлюкала, но тут же затихла, стоило руке опуститься.
– Правила таковы: бой один на один, до смерти. Когда ваш поединщик падёт, мы воспользуемся вашим гостеприимством и повеселимся как любим, – он глумливо осклабился, толпа отозвалась рёвом и улюлюканьем, – Но многие выживут, жечь нарочно ничего не станем. Если же никто на бой не отважится – останется от вашей жалкой деревушки мёртвое пепелище! А если же случится чудо, и ваш боец одолеет моего, – в толпе раздались смешки и свист, – мы уйдём нынче же. Отделаетесь малой данью. Ну, кто готов помереть нам на потеху?
– Господин, дозволь мне? – так и не отошедший в общий строй Горх подал голос.
– Что? Помереть дозволения просишь? – с усмешкой обернулся красноглазый.
– А? Неее… Я за вас хочу, кишки их смельчаку по ветру пустить хочу.
– Дозволяю. Но поторопи их, слишком задумчивы.
– Ррраааа! – выхватив из ременной петли секиру, Горх сгорбившись прыгнул к деревенским и выставив оружие заорал – Ну, давай! Кто?! Ктоооо?! Может ты? Или ты?! – люди стали отползать от беснующегося воина, кто-то упал. Мужики пытались укрыться друг за другом, отводили глаза. Ведь у них появился шанс. У каждого появился шанс пережить этот кошмар, перетерпеть, если кто-то другой… В поединок же – верная смерть, никто не боец.
Горх продолжал орать и напрыгивать на людей. Он всё больше распалялся и заходился от восторга своей ролью, своей силой, беспомощностью жертв.
– Господин не будет ждать! Это будешь ты, – он высмотрел среди сбившихся в плотную массу людей фигуру покрепче и ринулся к ней, раскидывая прочих по сторонам. Ухватив кузнеца за бороду Горх выволок его и швырнул на землю у ног красноглазого.
– Давай, доставай, что у тебя там! Вон, ручищи какие, давай! Сдохни героем! А я жене твоей расскажу, как бился ты славно. Ей понравится. Давай!
Кузнец медленно поднялся на четвереньки, потом разогнулся, не вставая с колен.
– Господин… господин, не губи. Я ж не вой, не умею я,
Красноглазый недовольно дёрнул уголком рта, после чего слитным, едва заметным глазу движением нанёс единственный восходящий удар. Вот он стоит в расслабленной позе, сложив руки на груди, миг, и меч впивается в левый бок кузнеца и выходит справа у шеи. Тело оседает, распадаясь, в ужасном разрезе влажно схлопываются ещё живые мешки рассечённых лёгких.
– Снова убеждаюсь, не ценит люд доброты. Ты им милость, и только неблагодарность в ответ, – меч подёрнудся лёгкой рябью, и кровь осыпалась пылью, оставив клинок идеально чистым, – Что же, значит потеха будет иной…
– Стойте, – от страха у Иштваана перехватило горло, а в голове было гулко и пусто как в подполе по весне. Он сам не верил, что действительно вызвался. Он даже не был уверен, что сказал это вслух, поэтому коротко откашлялся и громче произнёс, – Стойте! Я буду…
– Что ты будешь? – Горху надоело бегать и рычать, и теперь он говорил с наигранным участием.
– Биться буду, – Иштваан стал подниматься на ноги и понял, что выходит плохо, потому что Мёда крепко-крепко вцепилась в него и принялась тихо по-бабьи выть.
– Ну, как же ты биться будешь, тебя, вон, не пущщают. Ты разрешения-то спроси, мы подождём, – толпе кривляния Горха явно пришлись по вкусу, на Иштваана посыпались оскорбления, кто-то метко кинул огрызком.
Иштваан, поведя плечами, вырвался из рук супруги и на негнущихся ногах вышел вперёд.
– А ты хоть бился когда, поединщик? Ну, поведай обчеству о подвигах своих великих. Окажи уж честь, любопытно нам.
– Я это… На кулаках завсегда первым был, – в толпе обидно заржали, прилетел ещё один огрызок.
– А биться-то ты чем будешь, тоже кулачками небось? – снова взрыв хохота.
– Чем? Вот, топор у меня… – Иштваан хлопнул рукой себя по поясу, топора не было.
– Что, потерял? – Горх присел и, сделав большие глаза, развёл руками, толпа буквально заходилась от хохота. Красноглазый поморщился.
– Дай ему свой топор.
– Что? – Горх такого поворота явно не ожидал и недоумённо обернулся на предводителя.
– Дай. Ему. Свою секиру. После с трупа подберёшь. Или мечами биться разучился?
Горх подобострастно поклонился и развернувшись со злостью швырнул секирой в Иштваана. Тот неловко поймал оружие, пребольно получив древком по лбу. Тяжести в секире оказалось ещё более, чем было с виду, и руки сразу потянуло к земле. Кое как он перехватил древко посредине и нелепо выставил её вперёд. И зачем-то стал разглядывать. Оружие было старым и по-своему красивым. Чернёный широкий полумесяц лезвия покрывал тонкий почти стёршийся от времени узор, лезвие имело великое множество мелких щербин, выправленных точильным камнем, и напоминало столярную пилу. На обухе был откован слегка загнутый гранёный крюк, полностью металлическое древко всё было изъязвлено кавернами и зарубками. Оканчивалось древко небольшим рубчатым шаром того же металла, что и лезвие. Красивое оружие, красивое и смертоносное в умелых руках… Умелых. Бой ещё не начался, а руки уже уставали.