Откуда берутся герои
Шрифт:
– Уж покажи, уж покажи, – она хохотала, запрокинув голову, – Дорогою не расплескай только…
Потом был вечер. А ночью пришла беда.
Иштваан сидел на завалинке, вытянув натруженные ноги, пил морс из оловянной кружки и чесал за ухом пса. Пора было на боковую, да вставать с рассветом, но слишком хорошо было сидеть вот так. Слушать как заливается ночная птаха, как возится телок в загоне, дышать прохладой и смотреть на звёзды. Старики бают, что кажная далёкая звезда – это тоже миры, как наши, но далёкие-далёкие. Наш ли Создатель их сотворил или у каждой звезды – свой, о том с покон веку спорят и ещё столько же спорить будут.
Но вот что занимает – нет ли там, в Сердце какой-то далёкой-далёкой звезды такой же вот завалинки с таким вот Иштвааном? Тоже чтобы сидел на роздыхе, морсом себя освежал да в небо пялился? Хорошо бы чтобы был. И чтобы ему сейчас было бы также хорошо…
Пёс под рукой дёрнулся, вскочил и залаял во всю глотку. Заметался по двору, поджав хвост, не переставая лаять и рычать. Волки? Нет, больно напуган пёс, видать совсем лютая тварь находит. Тем временем лаем зашлась уже вся деревня.
– Стряслось чего? – из дома, кутаясь в одеяло, выглянула заспанная жена.
– Всех в подпол, быстро. Быстро! – рявкнул он глухо и заозирался в поисках чем бы оборужиться.
– Поняла, – обида было подступила к горлу, никогда он с нею не говорил вот так. Но как подступила, так и ушла, сменившись страхом за себя и близких. Она крепко сжала губы, чтобы не дрожали, и умчалась всех будить и делать, что велено.
А Иштваан метался по двору, спотыкаясь о пса. За что хвататься? На зверя с рогатиной ходят, да нет у него рогатины! Вилы разве что, но железные держать – не по достатку, из дерева у них. Из металла топор токмо, но с топором на чудище – верная смерть. А другого и нет ничего! В очередной раз оступившись об охрипшего от истошного лая пса, он сунул за пояс топор с поленницы и принялся выламывать кол из тына.
Шальной пёс неожиданно распластался на земле и заскулил, а после стремглав ринулся за дом. Иштваан проводил взглядом пса и тревожно заозирался по сторонам, но тёмной фигуры, что надвинулась со спины, заметить уже не успел. А потом – резкая вспышка, ощущение падения и темнота.
Очнулся он рывком и сразу же схватился за гудящую голову. Вокруг было множество ног и лицо жены – близко-близко. Она гладила его по груди и, впившись в глаза взглядом огромных глаз, свистящим шёпотом приговаривала: «Тихо-тихо-тихо, мать-горою заклинаю, только тихо-тихо-тихо, тихо-тихо-тихо…»
– Да понял я, понял, встать помоги – прошептал Иштваан и накрыл её руки ладонью. Другой рукой прижал её голову к плечу. «Тихо-тихо-тихо, тихо-тихо-тихо…», и тихие всхлипы.
Поняв, что помощи он тут нескоро дождётся, стал оглядываться. Голова гудела уже поменьше, но приложили знатно. Шишка будет… Хотя, какая к краху шишка, живыми бы остаться. Что стряслось-то?
Первые, кого он заметил, это его старики. Они сидели у колодца, потупив глаза в землю, и обнимали его девочек, зажав им рты ладонями. Живы! И ран не видать – на сердце сразу стало спокойнее. Но почему они все здесь? Колодец в центре деревни – всегдашнее место сбора. Или досужие бабы сплетни полощут, или парни на кулачки сойдутся, или гульба какая. А то и толковище соберётся судить да рядить за житейские вопросы, всё – тут.
И сейчас все тут: кто лежа, кто сидя. Вон кузнецова бородища, как не спалил только, вон соседское семейство друг к дружке жмётся, а вон… Чуть в отдалении ото всех, пригвождённое копьём к земле лежало тело бабки Троллихи. Признать было просто – только она круглый год всегда носила три неизменные вещи: тёплые толстые сапоги из валяной шерсти, кривой горб чуть ли не выше головы и мерзопакостнейший характер. Она была недовольна
Колодец, людей вокруг и небольшой участок площади освещал незнакомый колдовской огонёк, зависший метрах в трёх от земли. Иштваан крепко обнял жену и принялся её убаюкивать. Она затихла, но принялась мелко дрожать всем телом.
– Что ты, что ты… Живы же, угомонись, хорошо всё будет… – сам он в сказанное не очень верил, но надеялся на что-то. Попытался припомнить хоть одну молитву, но слова разбегались.
Из темноты вынырнули две рослые звероватые фигуры и бросили к колодцу чьё-то тело. Толпа вздрогнула и подалась от них. Тело пробормотало невнятное, свернулось калачиком и засопело. Марик-пьяница – ещё один деревенский непутёха.
– Кажись, последний. В канаве нашли, – сообщил в темноту один из носильщиков.
– Гля-ка, везунчик какой! Надоб ему пятки подпалить, а то так и смерть свою проспит, – раздался грубый уверенный голос в ответ, и тишину разорвал гогот множества глоток.
– Тихо всем. Свет! – а этот голос был иной. Холодный, надменный и скучающий, привычный раздавать повеления. Гогот немедля оборвался и над площадью взвились ещё несколько колдовских светляков. И тут-то Иштваан испугался по-настоящему.
Оказалось, что всё это время площадь была окружена. Тяжёлые шипастые палицы и иззубренные тесаки, грубые самострелы и связки копий, щиты и грубые кожухи толстой кожи. Шлемы, кольчуги с костяными бляшками. В оружии и доспехах не было никакого порядка, но каждый носил на себе украшения из звериных зубов или когтей. Предводитель выделялся полным чернёным доспехом, усаженным короткими шипами, закрытым шлемом с забралом в виде морды чудовища и огромным волнистым мечом.
– Зови, – предводитель обратился к стоящему рядом детине, вооружённому здоровенной секирой, и с волчьим черепом на левом плече. Детина кивнул и оглушительно свистнул. Не прошло и десяти вздохов, как на свист из темноты выметнулись три… Нет, не пса. Прибежав, серые звери вдруг поднялись на задние лапы и пружинящей походкой подошли к предводителю. Были они на голову выше Иштваана, широкогрудые, хвостатые и полностью заросшие длинной шерстью. Передние лапы оканчивались узловатыми когтистыми пальцами, а хриплое дыхание вырывалось из клыкастых волчьих пастей. Один из них шумно сглотнул и отрицательно помотал башкой. Предводитель небрежно махнул ладонью, и волколаки встали в общий строй.
– Итак, все здесь… Плохо. Очень плохо! – он принялся неторопливо прохаживаться перед перепуганными жителями деревни.
– Мы шли сюда. Долго шли. За силой! Силой древнего народа, напитанного мощью гор. И что я вижу? – он картинно обвёл рукой жителей деревни, – Толпу немытых селян, обмочивших портки от одной мысли о сопротивлении. Ни одной, ни одной достойной схватки! Ничтожества… Горх!
Предводитель стянул с головы шлем и передал его подскочившему разбойнику с черепом волка на плече. Лучше бы оставался в шлеме – в длинном, с брезгливо изогнутыми тонкими губами лице не было ни кровинки. Алые глаза горели как угли костра и будто бы светились изнутри.