Отличница
Шрифт:
Наконец, мы добрались до огромной поляны, на которой собирались каждый год. Первым делом все достали свои бутерброды и начали их поглощать, как будто никто не завтракал.
Мама напекла мне очень вкусных пирожков с разными начинками: мясом, рыбой и капустой. Пирожки ушли влет. Вероника взяла сразу три. Мне достался последний с капустой, хотя я больше люблю с рыбой.
Потом мы играли в «Хали-хало», «Море волнуется раз» и «На золотом крыльце сидели». Потом сидели у костра, пели песни и доедали то, что еще осталось. А потом решили снова поиграть. На этот раз в «Цепи кованные».
Ребята
– Нет! – отрезала Вероника.
– Почему? – растерялась я.
– Нам не нужны толстые, – ответила она.
Все вокруг засмеялись, и Рома тоже. Не смеялась только Надя.
– Дура! – сказала она Веронике и вышла из команды. – Пойдем отсюда.
Надя взяла меня за руку и повела прочь. Я покорно шла следом за ней, слишком потрясенная, чтобы сопротивляться. Мне было так обидно, так больно, что я даже не могла плакать. Мы нашли поваленное дерево и уселись на него.
– Не обращай на них внимания, – сказала Надя. – Что с них взять? Они же все тупые.
Да, наверно. Что еще мне оставалось думать?
– А я, правда, толстая?
Подруга поморщилась.
– Это не ты толстая. Это они тощие.
Вечером, вернувшись домой, я разделась до трусов, встала перед зеркалом и принялась изучать свое отражение. Раньше я не особенно-то разглядывала себя в зеркале. Так, иногда, чтобы причесаться. Или поправить школьную форму. Но сейчас я смотрела на себя другими глазами. Их глазами. И видела перед собой упитанную девочку с короткой мальчишеской стрижкой и розовыми круглыми щеками. Конечно же, я была толстой!
Я всегда была такой. Но это никогда меня не волновало, потому что не волновало никого вокруг. До сегодняшнего дня. Сегодня оказалось, что я другого сорта.
Снова и снова я слышала слова «Нам не нужны толстые!» и обидный смех. И самое ужасное, что Рома смеялся тоже.
Всю ночь я не сомкнула глаз. Я смотрела на стену, по которой двигался свет фар проезжавших по улице машин, и хотела умереть.
Наутро у меня поднялась температура. Мама оставила меня дома и вызвала врача. Участковый доктор, старый седой дядечка, долго прослушивал мои легкие и разглядывал горло, но так ничего и не нашел.
Я оставалась дома до конца недели, а в понедельник мне все-таки пришлось идти в школу. Я шла, как на Голгофу. И первым, что я увидела, зайдя в раздевалку, была надпись на стене «Петрова – корова!»
В школе только что сделали ремонт, и в раздевалке еще пахло свежей краской. Слова были нацарапаны чем-то очень острым. Кто-то пытался их замазать, но получилось еще хуже – коричневое пятно на голубой стене. И слова, которые все равно легко читались.
Странное дело – меня совсем не волновало, что скажет или сделает Вероника. За те дни, что я просидела дома, я почти ничего не ела, чем сильно испугала родителей, но худее все равно не стала. И я смирилась с мыслью, что никогда не стану такой, как она – стройной, голубоглазой, светловолосой. Ну, что ж, зато я была умнее и лучше училась. К тому же, она мне никогда не нравилась: в ней было что-то
Другое дело Рома. Этот мальчик был самым умным, самым красивым, и он очень мне нравился. Больше всего я боялась встретиться с ним взглядом. Мне казалось, что я умру на месте, как только он с насмешкой на меня посмотрит.
Умереть мне не пришлось – Ромы в классе не было. Надя рассказала мне, что на следующий после похода день Леха набил ему морду, и их обоих вместе с родителями вызвали к директору. Не знаю, что дядя Петя сделал с Лехой. Я никогда не спрашивала. А родители Ромы забрали документы и перевели своего сына в другую школу. Больше мы не встречались.
Через год Вероника перешла в школу с углубленным изучением английского языка. А еще через год родители Нади уехали в другой город и забрали мою единственную подругу.
Стену в раздевалке давным-давно заштукатурили и снова покрасили. Надпись исчезла. Со стены, но не из моей памяти. Я продолжала жить с этим воспоминанием.
После отъезда Нади я больше ни с кем не дружила. Нет, я принимала участие в жизни класса и выполняла общественные поручения, если мне их давали. Но сама никогда не проявляла инициативы и старалась держаться в стороне.
Я всегда хорошо училась, а после отъезда Нади и вовсе стала круглой отличницей. Это была моя защита и своеобразный реванш.
Со временем, когда я стала взрослеть, и в организме начались всякие гормональные изменения, мой вес сам собой пришел в норму. Я не была ни толстой, ни худой. Я была обыкновенной. Но в душе я продолжала жить с ощущением своей второсортности и знала, что никогда никому не понравлюсь.
Поэтому я была просто потрясена, когда самый видный парень на нашем курсе вдруг проявил ко мне интерес. Ведь он мог выбрать любую, самую красивую, а выбрал меня! Мне казалось, что это какая-то ошибка, и он скоро поймет, насколько я ему не подхожу. Я постоянно помнила о неизбежной катастрофе, и она, в конце концов, произошла. И я сама была в этом виновата. Разве можно любить женщину, которая сама себя не любит.
Боже мой, какой я была глупой! Ведь совершенно не важно, толстая ты или худая, и какие у тебя руки или ноги. Главное, что они у тебя есть! Что ты можешь ходить и дышать, и радоваться жизни. Спасибо тебе, Господи, что я наконец-то поняла это.
Ведь это так просто! Ты будешь тем, кем себя считаешь.
…
Послезавтра на работу. А завтра возвращается Леха.
Я понятия не имела, что скажу ему при встрече. И даже не думала об этом. Все будет так, как должно быть. Я в этом нисколько не сомневалась.
Самое интересное, у меня даже в мыслях не было, что меня могут отвергнуть. Этого не может быть, потому что не может быть никогда. Я ощущала в себе такую огромную силу, такую мощь, что, наверно, могла бы сдвинуть горы. Прав был Андрей. Теперь меня ничто не остановит. У меня словно крылья выросли, и я не ходила, а летала. А внутри все пело.
…
Кот доел свои сосиски и уселся возле миски, облизываясь.
– Все? Наелся? Больше не хочешь?
Он молчал и вылизывал правую лапу.